В 2008 году в результате крайне сомнительного дела известный отечественный журналист, заместитель главного редактора "Независимой газеты" Борис Земцов оказался за решёткой. Приговор – восемь лет колонии строгого режима. Но уже в августе прошлого года Земцов вышел на свободу. В заключении Борис вёл дневниковые записи, послужившие основой для книги. Наблюдения, впечатления, размышления Земцова – ещё один том в печальной истории современной российской тюрьмы. Недавно "Зона путинской эпохи" вышла в издательстве "Алгоритм", отрывки из этой незаурядной книги мы предлагаем вниманию читателя.
Странные порядки царят в отечественной лагерной системе. Оказывается, если на зоне ты работаешь, то из твоего заработка, каким бы ничтожным он ни был, вычитают за…всё, за что только можно: за питание, за одежду, за санитарно-гигиенические пакеты, о весьма условной полезности которых я уже, кажется, писал, и за многое ещё чего. Если же ты не работаешь (труд в зоне, во всяком случае, в нашей, — дело добровольное), то тюремное ведомство, государство содержит тебя полностью бесплатно. Странная постановка дела. Выходит, живёт человек на воле, всю жизнь исправно платит налоги государству, на которые, в том числе, содержится вся система УФСИН (слово-то какое неуклюжее, тяжёлое, хуже, чем ГУЛАГ, что-то вроде Мойдодыра), добросовестно выходит на промку, и …снова этому самому УФСИНу он должен надолго и всерьёз.
Более того, приходит время арестанту получать новый комплект обуви — отказаться от этого он не может. Администрация тщательно следит, чтобы и нелепые ботинки (летом — жарко, зимой — холодно), и телогрейка, не способная греть, и шапка, продуваемая самым ничтожным сквозняком, и уродливые рукавицы были непременно получены. Отказ в этом случае — серьёзное дисциплинарное нарушение. Словом, хочешь-не хочешь, а получай, иначе из твоей зарплаты нечего будет вычитать. Вот и выходит, что нынешний зек — вечно в долгах, как в шелках. Разобраться при этом, сколько перевели на личный счёт, по которому можно отовариваться в ларьке, просто невозможно.
Кстати, обязательно-принудительная установка на непременное получение арестантом новых вещей почему-то не распространяется на постельное бельё (наволочки, простыни). Получать его арестанта никто не зовёт, тем более никто не обязывает. Между тем, у многих из нас это бельё имеет совершенно непотребный вид — застиранное, не единожды зашитое, просто обтрёпанное и оборванное. Отсюда — лишние хлопоты и дополнительная статья расходов для близких на воле — просьбы выслать, передать в передачке и т.д. эти злополучные простыни и наволочки (согласно существующим инструкциям и нормам это не возбраняется, только бельё должно быть чисто белым, никаких цветочков-орнаментов!). Понятно, на подобной почве всячески укрепляется давно родившийся слух, будто не только сами работники администрации, но и все их ближайщие родственники постельного белья отродясь не покупали, а пользуются тем, что предназначено для нас, для арестантов. И штампы, напоминающие о казённой, точнее, тюремной принадлежности постельного белья, этих людей нисколько не смущают.
***
Есть одно-единственное слово, универсально характеризующее и обстановку, в которой мы находимся, и наше настроение, и всё-всё-всё, что имеет отношение к теперешнему отрезку наших биографий, — тоска. Тоска беспросветная, липкая. Парализующая мысли, волю, душу. Вот это и есть главный враг, которому здесь надо противостоять, с которым надо бороться, которого надо атаковать, не дожидаясь, когда он окончательно победит тебя. И строчку песни М. Ножкина из кинофильма "Ошибка резидента" про "вино кабаков и тоску лагерей" вспоминаешь с особым смыслом. Кстати, эта песня сразу с момента своего появления вошла в категорию "блатных".
Отмечу и другое: в этой категории — она лучшая. Впрочем, это моё личное, очень личное мнение. Благодарен судьбе, что довелось видеть этого человека очень близко (на каком-то редакционном мероприятии), "живьём" слушать его пение, лично разговаривать с ним. Светлое он оставил впечатление. Интересно, жив ли сейчас? И кто бы мог подумать, что многое из того, о чём пелось в его знаменитой песне, придётся пропустить через себя. Действительно, "ни от сумы, ни от тюрьмы…" Кстати, любопытно, есть ли в фольклоре других народов похожая пословица? Или подобный кульбит судьбы — исключительно русское, чисто национальное явление?
***
Из полутора тысяч арестантов, содержащихся в зоне, "серьёзных" зеков наберется едва ли с полсотни. Бытовуха, наркота, снова бытовуха. Да, есть Саша Д., доведённый некогда до отчаяния задержками зарплаты и упрёками жены в неспособности достойно содержать семью и решивший взять кассу в самой крупной на его малой родине строительной компании. Да, есть Андрей С., предприниматель, долго противостоявший норовящим выжить его из бизнеса. В какой-то момент главный из его конкурентов и обидчиков просто пропал, а Андрей, обвинённый в похищении человека и многих прочих преступлениях, чего он по сей день не признаёт, получил двенадцать лет.
Да, есть ещё несколько десятков арестантов с нетипичными судьбами, но для лагеря, где содержится полторы тысячи, это ничтожно мало. Всё больше совсем других.
Например, Шура О. Убил с подельниками и подельницей, доводившейся ему родной сестрой, одного из чем-то докучавших ему односельчан (кстати, не раз вместе с ним выпивавшего). Убил, похоже, с учётом нетрезвого состояния некачественно, неряшливо, неокончательно. Наскоро, чуть прикопав недавнего собутыльника, сел поблизости обмывать сделанное. А далее случилось то, что было бы очень смешно, если бы речь шла не о жизни, пусть не очень правильного, но все-таки человека. "Некачественно убитый" очухался, выбрался из своего "схрона" и, пошатываясь, подошёл к пировавшим, обмывавшим его смерть. Подошёл и, не до конца понимая случившееся и происходящее, попросил… налить. Его просьбу бывшие собутыльники не выполнили, а предпочли стать убийцами ещё раз. На этот раз уже убивавшие его час назад люди к делу подошли более основательно. И добили старательно. И закопали глубоко. В зону Шура привез двадцать лет срока и полное непонимание того, почему дали так много.
***
А. Солженицына, В.Шаламова, О. Волкова и прочих авторов гулаговских мемуаров перечитываю теперь под совсем другим углом, совсем другими глазами. Любопытно сравнивать тогдашнюю обстановку, "положуху" в сталинских лагерях, с обстановкой в лагерях нынешних, демократических. Удивительно, насколько разную роль играл труд в жизни зеков сейчас и тогда. Оказывается, были в гулаговской истории периоды, когда у заключенного, выполнявшего и перевыполнявшего производственную норму, каждый "отсиженный" день засчитывался за три. Широко практиковалась в сталинско-тоталитарные времена и практика дополнительных, усиленных и прочих, отличающихся в лучшую сторону от обычных, пайков для тех же "выполняющих и перевыполняющих".
А ныне… Работаешь ли — не работаешь, выполняешь — не выполняешь — всё едино! И срок тебе идёт в обычном порядке, и в столовой та же сечка, та же перловка, те же микроскопические котлеты из сои по средам, что и для всех прочих.
Выходит, вот когда существовал истинно дифференцированный подход к личности заключённого. Вот когда труд был реально действенным стимулом. Тем не менее, в общественном сознании ГУЛАГ по-прежнему монстр-людоед, мясорубка, что-то непотребно страшное.
Не знаю, как в других зонах, а в наших, в сравнении с тем же самым античеловечным ГУЛАГом, трудом не воспитывают, не исправляют, а унижают, размазывают, добивают. Кстати, моя зарплата за последний месяц — сто рублей. Это при выходах во все смены, при выполнении и перевыполнении нормы (разумеется, в те дни, когда мы были обеспечены работой) в полтора-два раза! При регулярном участии в разгрузке и загрузке громадных фур (это вид работ, как я понял, вообще непонятно на кого записывается, кому оплачивается)! Еще немного, и впору нам будет требовать: "Верните сталинский ГУЛАГ!". Звучит, конечно, дико, но уж нам-то здесь видней.
***
Тюремный жаргон, уголовное арго — уникальное явление. Уникальное с точки зрения лингвистики, с точки зрения социологии и прочих наук. Многие слова и термины "фени" — образцы сверхточного попадания "слова в цель", есть примеры едкого юмора, чуткой наблюдательности, даже поэтической образности. Некоторые обороты имеют немало синонимов. Например, о человеке, обнаруживающем в своём поведении странности, точнее, признаки умственного расстройства, говорят — у него "бак потёк", "бак засвистел", "крышу сорвало", "крышняк поехал", "крыша в дороге", "гуси полетели". Те же самые "гуси" уже более логично использованы в образовании другого перла "фени". Тремя гусями называют 222 статью УК РФ ("Незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, его основных частей, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств" — очень распространенная статья, хотя бы потому, что очень часто у людей, подозреваемых в совершении других преступлений, неожиданно "находят" патроны или что-то ещё, попадающее под эти самые "три гуся").
Услышав впервые это словосочетание — не понял, о чём идет речь. Потом дошло: "три гуся" — три двойки. По графическому очертанию каждая двойка — "гусь", выгнутая шея, приподнятый хвост. Был готов "снять шляпу" перед автором неожиданного образа за изобретательность и тонкое чувство родного языка.
Ещё один пример точности уголовного арго: о человеке, желающем спрятаться, затаиться, переждать что-то опасное, нежелательное, скажут — "засухарился". И здесь попадание в "яблочко", и здесь стопроцентное ощущение сути понятия.
Особый глубинный, цепко схваченный безымянным автором смысл заключён в глаголе "кубатурить", то есть осмысливать, переваривать, анализировать. Любопытны и многие прочие слова из лагерного разговорника. Так, арестантские ботинки называют "коцами" (действительно, их, похоже, пластмассовые подошвы, издают соответствующий звук, соприкасаясь в морозный день с бетонной и асфальтовой поверхностью лагерной территории). Ложка имеет характерный синоним — "весло" (иные мои соседи, отличающиеся недюжинным аппетитом, действуют этим прибором так же интенсивно, как орудует веслом олимпийский чемпион по гребле).
На фоне этих очень личных и очень образных терминов нередко употребляются слова, происхождение которых совершенно непонятно, с какого боку ни подходи. Почему, скажем, большая чайная кружка называется "фанычем", откуда взялось слово "лепень" (под ним понимается куртка-китель тюремного костюма-робы), с какой стати фабричное пластмассовое ведрышко из-под майонеза, традиционно приспосабливаемое арестантами для чайных церемоний, именуется "Камазом" и т.д.?
Если бы моё сердце (а с ним и все свободное время) не было отдано дневнику (точнее, будущей книге) — непременно занялся бы скрупулезным составлением словаря современного лагерного языка.
***
Иногда читаю своим соседям лекции-экспромты на тему "как сиделось в России лет эдак 150 назад". В качестве источников — произведения русских классиков (А. Герцен, Л. Толстой, Ф. Достоевкий, Н. Лесков и др.) плюс кое-какие застрявшие в памяти детали из некогда читанной монографии М.Гернета "История царской тюрьмы", что была издана в СССР ещё в сталинские времена.
Особый интерес спонтанно образующийся аудитории вызывают вопросы быта и режима для арестантов относительно недалёкого прошлого. Тогда этапы к месту отбывания наказания не разделялись по половому признаку: вместе "шли" и женщины, и мужчины, деньги к числу "запретов" не относились, по выходным и праздникам каторжане могли выходить в город, общаться с вольным населением, собирать милостыню, употреблять спиртное и т.д.
Одни мои слушатели не скрывают своей зависти к "коллегам" прошлых эпох: "Вот бы я сейчас за ворота, вроде как за подаянием и, … ищи ветра в поле!".
Другие недоверчиво сплевывают: "Гонишь, какая же это каторга, когда повар тебе на Пасху мясо на выбор готовит, хошь — свинину, хошь — говядину…".
Ну а те, кто посерьёзней, задумываются на тему общего уровня гуманности в России нынешней, "либерально-демократической", и России прошлой, "феодально-крепостнической". Сравнения не в пользу нынешней России. Получается — доброты, милосердия гуманизма в стране нашей поубавилось. И никакие плазменные телевизоры и мобильные телефоны дефицит этот вовсе не компенсируют.
