Зона умаляет человека

Седьмой год находится в заключении писатель Владимир Смирнов. Мы неоднократно писали об этом деле — несмотря на вопиющие нарушения в ходе следствия, противоречащие друг другу экспертизы и неоспоримый факт самообороны: Смирнов, находясь у себя в квартире, отбился от нападения отморозков, — писателю был вынесен жестокий и несправедливый приговор.
Смирнов не сдаётся: пытается доказать свою правоту в переписке с инстанциями, ведёт дневники, размышляет о тюрьме и воле.
"Zэк" публикует новые сюжеты из тетрадей писателя.

Во­ло­дЯ Зи­мен­ко — уро­же­нец Крас­но­да­ра. Был чем­пи­о­ном сре­ди юни­о­ров по борь­бе, по­пал в сбор­ную Рос­сии и стал чем­пи­о­ном СССР.
А по­том, как сгла­зи­ли, по­шёл счёт по­ра­же­ни­ям.
Мы со­шлись в тюрь­ме, где по­го­лов­но жи­вут про­шлым, а Зи­мен­ко есть что вспо­ми­нать.
— Я на­чал под­ро­ст­ком борь­бой за­ни­мать­ся, и по­бе­ды, мож­но ска­зать, шли мне в ру­ки. Я хо­ро­шо чув­ст­во­вал ко­вёр. У ме­ня до­ма столь­ко ме­да­лей со­хра­ни­лось, столь­ко куб­ков…В Ли­е­пае за­нял пер­вое ме­с­то на чем­пи­о­на­те Лат­вии, по­бе­да там мне тя­же­ло до­ста­лась, на пер­вен­ст­ве Рос­сии лег­че бы­ло… Два го­да вы­сту­пал за сбор­ную Рос­сии.
В сбор­ной по­зна­ко­мил­ся с Ка­ре­ли­ным. Са­шу при­вез­ли из Крас­но­яр­ска. Он был на год стар­ше ме­ня. Вы­гля­дел он ис­по­ли­ном, при ве­се 130 ки­ло­грам­мов у не­го не бы­ло ни грам­ма жи­рин­ки.
Спор­тив­ная ба­за на­шей сбор­ной тог­да на­хо­ди­лась в Рос­то­ве-на-До­ну, а под Рос­то­вым бы­ло рас­по­ло­же­но ар­мян­ское се­ло Чал­тыр, там тог­да жи­ло око­ло де­сят­ка быв­ших чем­пи­о­нов ми­ра и Ев­ро­пы по гре­ко-рим­ской борь­бе. Ес­те­ст­вен­но, их сы­но­вья, пле­мян­ни­ки, вся род­ня бы­ли ма­с­те­ра­ми.
Са­ша Ка­ре­лин в Чал­ты­ре бо­рол­ся, схват­ки про­хо­ди­ли бы­с­т­ро и за­кан­чи­ва­лись его по­бе­дой. Все уви­де­ли, что это рус­ский бо­га­тырь, са­мо­ро­док, ко­то­рые рож­да­ют­ся раз в сто лет. Он де­лал та­кие ве­щи на ко­в­ре, ко­то­рые ни­кто не де­лал до не­го.
Он был мо­им дру­гом, как и Алик Жа­нэтль, адыг по на­ци­о­наль­но­с­ти, из Эне­ма. Мы вме­с­те хо­ди­ли на дис­ко­те­ки, при­ни­ма­ли уча­с­тие в стыч­ках с ме­ст­ны­ми, в пар­ке Горь­ко­го, ко­ло­ти­ли их и убе­га­ли.
Вме­с­те вы­иг­ра­ли пер­вен­ст­во Рос­сии в Горь­ком, по­том пер­вен­ст­во СССР в До­нец­ке на ста­ди­о­не "Аван­гард" в 1984 го­ду.
Уже тог­да во­круг Ка­ре­ли­на кру­ти­лась прес­са, он бле­с­тя­ще вы­сту­пал и был вез­де на пер­вом пла­не, а мы ото­шли на вто­рой. У не­го бы­ла та­кая экс­ка­ва­тор­ная (ру­ки сни­зу) ма­не­ра бо­роть­ся, и он этой сво­ей ма­не­ре ни­ког­да не из­ме­нял.
Че­ло­век сам по се­бе он до­б­рый — ни лу­кав­ст­ва, ни хи­т­рин­ки и мол­чун не по го­дам: вы­ве­с­ти его из се­бя бы­ло труд­но.
Из сбор­ной я ушёл в ар­мию, в 1985 го­ду. В ар­мии по­пал в дис­бат за не­ус­тав­ные от­но­ше­ния. Дис­бат на­хо­дил­ся в Рос­тов­ской об­ла­с­ти, в по­сёл­ке Ка­ме­но­лом­ни. Там судь­ба ме­ня све­ла с Рос­ти­ком Бу­ту­е­вым, ещё од­ним чле­ном сбор­ной Рос­сии по борь­бе. Он слу­жил в ох­ра­не. Мы встре­ти­лись, по­го­во­ри­ли. Рос­тик был со­пер­ни­ком Ка­ре­ли­на и пред­став­лял се­рь­ёз­ную про­бле­му для не­го, но Са­ша — па­харь, а Бу­ту­ев был ле­нив и лю­бил по­спать.
По­том я сле­дил за Са­ши­ны­ми вы­ступ­ле­ни­я­ми. Он вы­иг­рал три Олим­пи­а­ды, и ме­ня все­гда это гре­ло и ра­до­ва­ло. Каж­дую Олим­пи­а­ду я за ним сле­дил, у не­го поч­ти все­гда борь­ба за­кан­чи­ва­лась в пер­вом пе­ри­о­де, до вто­ро­го ред­ко, очень ред­ко до­хо­ди­ло.
Трёх­крат­но­го олим­пий­ско­го чем­пи­о­на в гре­ко-рим­ской борь­бе ещё не бы­ло в ис­то­рии. Ни­ко­лай Бал­бо­шин был дву­крат­ным. Ка­ре­ли­на мож­но счи­тать хо­зя­и­ном ко­в­ра. Это ле­ген­дар­ный спорт­с­мен и бо­рец. Та­ко­го че­ло­ве­ка боль­ше нет, один-един­ст­вен­ный на пла­не­те.
Сей­час у нас 2013 год — зна­чит, Са­шу я не ви­дел 28 лет. И на связь не вы­хо­дил, не пы­тал­ся да­же. Не­удоб­но к че­ло­ве­ку лезть, ког­да он на вер­ши­не сла­вы, но, ду­маю, что он ме­ня не за­был, а вот за­хо­чет знать­ся или нет — это­го уже не знаю. Но сей­час я бы к не­му об­ра­тил­ся и по­про­сил, что­бы он по­мог мне рань­ше вре­ме­ни уй­ти от­сю­да. Стыд­но — да, не­лов­ко — да, но пе­ред ним я бы не стес­нял­ся.
Я в тюрь­му по­пал за трав­ку, ко­ноп­лю упо­треб­лял, у нас, в Крас­но­дар­ском крае, она вез­де рас­тёт, по­лу­чил 5 лет.
У ме­ня до­ма доч­ка Да­рья. Де­воч­ка ко­ро­ву до­ит с 8 лет, печ­ку то­пит, дро­ва но­сит и не пой­мёт, за что па­па си­дит... — Зи­мен­ко от­вер­нул­ся в сто­ро­ну и го­лос у не­го осёк­ся.
Зи­мен­ко — бе­зот­каз­ный че­ло­век. По­мо­жет всем, чем мо­жет, но сам об­ре­ме­нять ко­го-то прось­ба­ми сво­и­ми не при­вык, и Ка­ре­ли­ну вряд ли на­пи­шет. Это он, ког­да раз­ду­ха­рит­ся, для ос­т­ра­ст­ки го­во­рит.

Низ­кий и при­зе­ми­с­тый ба­рак, где по­ме­ща­лись ка­ме­ры ШИ­ЗО и ПКТ, был от­чуж­дён от зо­ны ка­мен­ным за­бо­ром. В изо­ля­тор я по­пал за Иб­ра­ги­мо­ва Ар­зу. Был у нас в ба­ра­ке гнус­ный и рас­тлен­ный тип из Азер­бай­д­жа­на.
Он плес­нул на­роч­но ки­пят­ком на мо­е­го ко­та, и я дви­нул ему в зу­бы.
Ар­зу по­бе­жал на вах­ту.
По­сле изо­ля­то­ра ме­ня пе­ре­ве­ли в дру­гой ба­рак, где со­дер­жа­лись от­ри­ца­тель­но на­ст­ро­ен­ные осуж­дён­ные. Они не вы­хо­ди­ли на ра­бо­ту. Ко­че­в­ря­жи­лись: "Пу­с­кай ра­бо­та­ет же­лез­ная пи­ла, не для ра­бо­ты ме­ня ма­ма ро­ди­ла…" Иг­ра­ли в кар­ты по но­чам и бы­ли не в ла­дах с ад­ми­ни­с­т­ра­ци­ей.
А кот про­пал и ни­где не по­яв­лял­ся. Я про­гля­дел гла­за.
Про­шло поч­ти два ме­ся­ца. Я мыс­лен­но по­хо­ро­нил ко­та. Оп­ла­кал. И вдруг он при­та­щил­ся к му­сор­ным бач­кам в ло­каль­ной зо­не. Я ед­ва уз­нал его. Он был хро­мой, об­лез­ший, то­щий, с гной­ны­ми ра­на­ми на спи­не и на бо­ку. Я гла­зам сво­им не ве­рил. Где он про­па­дал, где об­ре­тал­ся и как жив ос­тал­ся — ума не при­ло­жу.
Го­лод вы­вел его из убе­жи­ща на по­иск пи­щи, а я, как не­при­ка­ян­ный, вы­шел из ба­ра­ка по­ды­шать, и мы столк­ну­лись с ним нос к но­су. Он был по­тря­сён не мень­ше мо­е­го. Я поз­вал его по име­ни, и Ке­ша жа­лоб­но, ус­та­ло ото­звал­ся. Я взял его на ру­ки и при­ль­нул к не­му ду­шой.
Это бы­ло чу­до для ме­ня, по­то­му что он вос­крес из мёрт­вых. Я воз­бла­го­да­рил Бо­га и за­брал его в ба­рак. И ни­кто в ба­ра­ке сло­ва не ска­зал, хо­тя вид у блуд­но­го ко­та был ещё тот.
С об­ре­те­ни­ем ко­та я по­те­рял по­кой. Вы­клян­чил в сан­ча­с­ти "ле­во­ми­коль". Юра Ке­ме­ров­ский из сво­их за­па­сов дал бин­ты, и я взял­ся Ке­шу вра­че­вать. Хо­дил за ним, как за ре­бён­ком. Ста­рал­ся вкус­но на­кор­мить, но он ел ма­ло и с тру­дом. За­то мно­го, как уби­тый, спал. Шкон­ку без нуж­ды не по­ки­дал и ни­ку­да не от­лу­чал­ся.
Три не­де­ли я вы­ха­жи­вал ко­та, от­да­вал ему все­го се­бя и дрей­фо­вал меж­ду на­деж­дой и от­ча­я­ни­ем. Но не при­хо­ди­ло об­лег­че­ние. Ке­ша уга­сал. Его му­ти­ло. Он дер­жал­ся из по­след­них сил; еле ко­вы­лял и со шкон­ки не ре­шал­ся прыг­нуть на пол. По нуж­де я вы­но­сил его в ло­кал­ку на ру­ках.
Ка­за­лось, кто-то в кло­чья раз­ры­ва­ет ду­шу, а я ни­че­го не в си­лах пред­при­нять.
13 ок­тя­б­ря с ут­ра Ке­ша ни­че­го не ел. Утк­нул­ся но­си­ком в жел­ток яич­ный и со­пел.
По­сле ут­рен­ней про­вер­ки я лёг на шкон­ку, ря­дом с ним и, за­та­ив ды­ха­ние, об­нял, ла­с­кал и как ман­т­ры по­вто­рял бес­связ­ные сло­ва. Ке­ша из­ред­ка сто­нал, пе­ре­би­рая лап­ка­ми, по­хо­же бы­ло, что цеп­ля­ет­ся за жизнь, и умер бли­же к по­лу­дню на мо­их ру­ках. Бы­ло ему пол­то­ра го­ди­ка.
Я по­ло­жил Ке­шу в свою на­во­лоч­ку и за­ко­пал на це­ли­не меж­ду дву­мя ло­каль­ны­ми зо­на­ми под глу­хим за­бо­ром из ли­с­то­во­го ржа­во­го же­ле­за.
Го­речь спаз­ма­ми сжи­ма­ла моё серд­це.
Я не вы­хо­дил ко­та и каз­нил се­бя за это. На шкон­ке пу­с­то­ва­ло ме­с­то, где он спал, и пу­с­то бы­ло на ду­ше.
Я не стес­нял­ся сво­их слёз. До ос­но­ва­ния, до дна со­дро­га­лась ду­ша, как буд­то вы­во­ра­чи­ва­лась на­из­нан­ку. Но ведь не ска­жешь: Гос­по­ди, вер­ни! — вто­рой раз не вер­нёт, хо­тя нет для Бо­га не­воз­мож­но­го, и у ме­ня язык не по­вер­нул­ся по­про­сить.
Жизнь со­сто­ит из об­ре­те­ний и по­терь. Но го­ре все­гда боль­ше лю­бой ра­до­с­ти.

Ан­тон Че­хов в кни­ге "Ос­т­ров Са­ха­лин" при­во­дит сло­ва тю­рем­но­го ин­спек­то­ра, ко­то­рый со­сто­ял при са­ха­лин­ском гу­бер­на­то­ре: "Ес­ли, в кон­це кон­цов, из ста ка­торж­ных вы­хо­дит пят­над­цать-двад­цать по­ря­доч­ных, то этим мы обя­за­ны не столь­ко ис­пра­ви­тель­ным ме­рам, ко­то­рые мы упо­треб­ля­ем, сколь­ко на­шим су­дам, при­сы­ла­ю­щим на ка­тор­гу так мно­го хо­ро­ше­го эле­мен­та".
Я ду­маю, сло­ва эти на­до ар­шин­ны­ми бук­ва­ми вы­би­вать на фа­са­де зда­ния каж­до­го су­да! Они не по­те­ря­ли си­лу, хо­тя, ко­неч­но, вре­мя из­ме­ни­лось, и ос­мыс­лить сра­зу всё нель­зя.
Мы, ра­зу­ме­ет­ся, зна­ем, чи­та­ем про ста­лин­ские ла­ге­ря. Ког­да от­би­ра­ли пай­ку, хлеб, про­дук­ты, тёп­лую одеж­ду; уби­ва­ли за по­нюш­ку та­ба­ка. Так бы­ло. Ла­гер­ные ле­то­пи­си не врут. Но это го­су­дар­ст­во со­зда­ва­ло в ла­ге­рях ус­ло­вия, при ко­то­рых че­ло­век пе­ре­ста­вал быть че­ло­ве­ком. Ны­неш­ние ла­ге­ря от­ли­ча­ют­ся от ста­лин­ских, как день и ночь.
На зо­не стро­го­го ре­жи­ма во­ров­ст­ва и драк крат­но мень­ше, чем в сту­ден­че­с­ком об­ще­жи­тии или в ка­зар­ме у сол­дат. Лю­ди со­зна­тель­но не со­зда­ют се­бе про­бле­мы — им до­ста­точ­но то­го, что и без то­го при­хо­дит­ся тер­петь.
За ко­лю­чей про­во­ло­кой от­кры­ты и ра­бо­та­ют ча­сов­ни, хра­мы, ме­че­ти, мо­лель­ные ком­на­ты. Во все ме­с­та, по­всю­ду, мож­но пи­сать жа­ло­бы. В ла­ге­ре труд­но что-то ута­ить от глаз.
Нет та­ко­го го­ло­да, как преж­де. Хлеб ос­та­ёт­ся на сто­лах, сы­той жизнь не на­зо­вёшь, но ес­ли с во­ли по­мо­га­ют, то жить мож­но.
И толь­ко ис­пра­ви­тель­ные ме­ры, как ис­по­кон ве­ков, рав­ны ну­лю.
Че­ло­век в тюрь­ме не ис­прав­ля­ет­ся, а под­вер­га­ет­ся кор­ро­зии, как лю­бой дру­гой ма­те­ри­ал под воз­дей­ст­ви­ем вред­ной сре­ды. В тюрь­ме го­раз­ды рас­топ­тать до­сто­ин­ст­во, от­нять здо­ро­вье, нер­вы вы­мо­тать, свер­нуть в ба­ра­ний рог. На что-то дель­ное ума не до­ста­ёт. Ре­фор­мы сво­дят к улуч­ше­нию ус­ло­вий со­дер­жа­ния. Гру­бо го­во­ря, по­ло­жат плит­ку на це­мент­ный пол в сор­ти­ре — и счи­та­ют, что ре­фор­ма про­ве­де­на.
Зэк каж­дую ми­ну­ту ожи­да­ет ок­ри­ка, и так жи­вёт го­да­ми. Зо­на ума­ля­ет че­ло­ве­ка и ма­ло ко­му идёт впрок.
Ме­с­та ли­ше­ния сво­бо­ды дав­но по­ра сдать в утиль. Они своё от­жи­ли.
Ос­нов­ным на­ка­за­ни­ем долж­на стать ссыл­ка. В Рос­сии мно­го не­об­жи­тых мест. Пусть об­жи­ва­ют.
На зо­не мож­но бы­с­т­рей встре­тить не­ви­нов­но­го, чем най­ти пре­ступ­ни­ка. Тюрь­ма ки­шит слу­чай­ны­ми людь­ми. В ос­нов­ном "бы­то­ви­ка­ми". Во­семь че­ло­век из де­ся­ти, ко­то­рые се­го­дня да­ром едят хлеб в ко­ло­нии, мо­гут с поль­зой для се­бя и для стра­ны от­бы­вать срок в ссыл­ке. На­до толь­ко "при­ви­вать" от вод­ки вы­пи­вох. При­ну­ди­тель­но ко­ди­ро­вать и без кон­воя в ссыл­ку от­прав­лять. Два-три ме­ся­ца тюрь­мы им хва­тит за гла­за.
В ссыл­ку, в лю­бой день при­едут близ­кие, без вздор­ных раз­ре­ше­ний на сви­да­ние. А за­хо­тят — пе­ре­бе­рут­ся и ос­та­нут­ся там жить.
…За ко­лю­чим ла­гер­ным за­бо­ром при­та­ят­ся ба­ра­ки под снос. А хо­лод­ный про­ныр­ли­вый ве­тер во все ще­ли со­вать бу­дет нос…