Современная кинокритика, споткнувшись о феномен Быкова, должна признать свою несостоятельность. Быков в одном из интервью говорит - он не стал «своим» для нашей либеральной «интеллигенции», равно как и для «патриотичных» консерваторов. Виной тому - наша буржуазная критика, которая восхваляет только своих. Виной тому - наша патриотическая критика, которую либеральная сладкая болтовня дезориентировала в пространстве. Эта критика, - ни та, ни другая, - не имеет права называться критикой, если не умеет объяснить Быкову его феномен и преподать этот феномен зрителю.
Но можно ли опрокидывать нашу критику за её недостатки, если мы понимаем, что эта критика - лишь подвид общественного дискурса, и наследует все его недостатки? Можно, и нужно! Ведь хорошая критика прежде всего даёт чистый взгляд на кино. Кино, будучи подгоняемым такой критикой, будет верно отражать реальность, будет формировать таким образом адекватный общественный дискурс. Но всё это ни к чему, если мы станем замалчивать проблемы в критическом цехе, где на смену вдумчивым аналитикам, интересующимся прежде всего самой жизнью, приходят фанфароны, интересующиеся прежде всего собой, своим слогом и бестолковой начитанностью. Иные среди них утверждают, что любят не только себя, но и кино; но если вычесть из этой любви интерес к обществу в его живом развитии, к законам этого развития, такую любовь следует обличить как некрофилию, сопровождаемую бесстыдным интеллектуальным онанизмом.
Рассматривать «Завод» как жанровое кино, уличая режиссёра в жанровом непрофессионализме - означает не понимать самую сущность профессии кинематографиста. Не замечается то, что показывает Быков, обмусоливается лишь то, как он это делает. Очевидно, что обсуждать второе, то есть форму, бессмысленно без понимания первого, то есть предмета. Предметом кино является сама жизнь и конкретно - человек, но вместо этого в центр обсуждения ставится даже не профессионализм Быкова (ибо он заключается в раскрытии предмета, к которому профессионализм применён), но лишь пустое самолюбование критика, который с высоты своей профессиональной образованности объясняет нам почему он понимает в кино больше, чем режиссёр Быков.
Рассматривать работу Быкова следует с позиции предмета, поэтому если критика фильма «Завод» не затрагивает понятия классовой борьбы, и не объясняет зрителю каким образом Быков это понятие раскрывает - это не критика по существу.
Ключевой конфликт фильма «Завод» состоит в том положении рабочего класса, при котором он не имеет реальной возможности законным путём защищать свои экономические интересы. Если не понять, что именно этот конфликт в фильме является основным, только тогда и могут возникнуть нелепые обвинения в адрес Быкова, полагающие его авторский взгляд узким и «неживым». Современная буржуазия настолько преуспела в замыливании экономического базиса социальных потрясений, что первоочередной задачей искусства становится выявление этого базиса, чёткое его очерчивание в общественном сознании путём драматургического преувеличения. В то время как консервативная интеллигенция вопит о кризисе духовности, а либеральная - о разложении образования, истинная причина и того и другого замалчивается, а точнее упоминается лишь тогда, когда мелкая буржуазия начинает публично завидовать успехам крупной.
И действительно, приняв экономический базис за основу, мы, следуя за режиссёром, находим в его фильме развёрнутую систему тезисов и антитезисов, лаконично и последовательно приводящих к пониманию текущего положения дел в нашей стране и других буржуазных государствах. В начале фильма рабочие обсуждают свои перспективы после закрытия завода, и обнаруживается их полная зависимость от возможности продавать свою рабочую силу. Эта зависимость усугубляется конкуренцией с другими рабочими, которые вынуждены бороться за рабочие места. Такое положение дел не изменилось со времён Маркса, и это именно то положение, которое фактически ничем не отличается от рабского, помимо того, что раб продаётся лишь однажды и не конкурирует при этом с другими рабами. Рабочий же вынужден продавать себя постоянно, при этом ведя конкурентную борьбу с друг с другом.
Рабочие решаются на открытое восстание, и их организация показательна. Это не криминальная сцена в духе Тарантино, как пытаются обыграть свою политэкономическую безграмотность наши кинокритики, это чёткий и правдивый образ психологии масс. Масса рабочих, представленная в виде небольшого коллектива, ещё не обладает классовым сознанием, но будучи поставленной в тяжёлые условия, начинает видеть необходимость в защите своих интересов, прежде всего экономических. Таким образом, Седому удаётся организовать рабочих на борьбу.
Дальнейшее развитие событий демонстрирует нам сращенность капитала и государства, и показано оно с пониманием как сути дела, так и его фактического проявления у нас в стране. Показано противоречие, при котором сотрудники СОБРа имея установку прежде всего прекратить правонарушение наталкиваются на препятствие в виде коррумпированности своего начальства. В фильме показано, как в буржуазном государстве силовые структуры защищают не право, но интересы капитала. При этом, патриотически настроенный Быков не стремится изобразить самих СОБРовцев как садистов и бандитов в форме, он не разжигает ненависть к ним, к таким же пролетариям, в широком смысле этого слова, которые таким же образом вынуждены продавать свою рабочую силу. Он бьёт точно в цель, а именно показывает закономерность и системность сращения капитала и государства. Коррупционная составляющая при этом - не более чем форма такого сращения. Быковым мастерски показана противоречивость такого сращения, причём с русской спецификой, в сцене, не понятой повальным большинством критики, а именно - в сцене драки СОБРовцев с бойцами частной охранки, сцене по-Кафкиански смешной и ужасающей одновременно.
Решение Седого вызвать журналистов для освещения сути конфликта является центральным для сюжета. При этом, конечно, опускается факт, что большая часть журналистов не менее, а зачастую более коррумпирована, чем силовые структуры, как и всякая другая общественная деятельность вынужденная кормиться из рук буржуазии. Но в этом фильме журналистика не есть действующая сторона, а лишь образ, за которым скрывается общественное мнение, тот общественный дискурс, о котором мы упоминали в начале статьи. Седой не бандит, не правонарушитель, но праворадетель, человек, который отстаивает право силой оружия. И как мы видим, автомат у него в руках был нужен лишь как способ взять в руки более мощное оружие - слово. Режиссёр Быков при этом не идеализирует силу слова, к чему склонно скорее либеральное сознание, считающее свободу слова целью, а не средством. Устами персонажа Дмитрия Куличкова («Рябой») он говорит: «Кому мы нужны чумазые? Про нас через неделю все забудут». Тем самым, утверждается проблематика современного общественного дискурса, в котором описание действительности, выраженное в новостной ленте, является предметом потребления, и на него распространяются все язвы потребительства как феномена. Новости в буржуазном обществе нового типа, - в обществе потребления, - есть товар, который быстро устаревает. Протестная повестка - такой же товар, удовлетворяющий потребность оппозиционной либеральщины в самоутверждении.
Напрасно стаптывающие площадной асфальт протестующие искренне верят в то, что буржуазия их претензии учтёт и каким-либо образом отреагирует. Протестные настроения стихают, когда зона комфорта из-за спины протестующих манит назад, в тёплые дома. Тогда и приходит та самая оправдательная и нелепая мысль о том, что буржуазия — добренькая, и стоит лишь привлечь её внимание к проблеме, тут-то она ей и займётся. Подобный ход рассуждения продемонстрирован в фильме на примере поступка Рябого, который уходит сдаваться охранке, преисполненный легкомысленной надеждой на их доброту. В итоге сотрудники охранки берут предателя в оборот, и обустраивают дело так, чтобы извлечь максимальную пользу из этого предательства.
Тем временем, классовое сознание взбунтовавшихся рабочих растёт. Терехов, взяв на себя рискованную проверку содержимого подброшенной рабочим сумки, говорит Седому: «Без меня дело доделать можно, без тебя - нет». О каком деле говорит Терехов, если уже понятно, что денег рабочим не дадут? Не идёт ли речь именно о деле классовой борьбы? И когда Седой упрекает давших слабину соратников фразой «Вы не люди! Люди знают зачем жить», он тем самым ставит вопрос о смысле человеческой жизни, а значит и смысле борьбы, в ту плоскость, которой избегают как либералы, так и консерваторы. Первые, обуяные духом торгашества, вообще её избегают, вторые же путаются в противоречивых и непоследовательных коллажах из отрывочных представлений о религии, философии, науке. Буржуазии выгоден этот идеологический хаос, и она всеми средствами стремится его усугубить - в науке, образовании, культуре. И можно долго рассуждать о распаде духовности, пытаясь раскопать её источник в развалинах советской эпохи, в белогвардейских могилах, в восстановленных на деньги олигархов церквях, но пока человек продолжает эксплуатироваться человеком, духовность будет оставаться схоластической химерой в руках буржуазии.
Дальнейший ход событий развивает тезис о зависимости рабочих от капитала, пусть и в драматизированной форме. В фильме угроза жизни семьям рабочих выступает основным фактором, обусловливающим распад мятежного коллектива. В жизни этот фактор выступает не в виде непосредственной угрозы жизни, но в виде необходимости обеспечивать свою семью, покрывать расходы не только на своё содержание, которыми в рамках интересов дела можно было бы на время пренебречь, но и содержание семьи. Даже временные трудности с материальным обеспечением семьи способны уничтожить мотивацию рабочих к борьбе на корню. Если смотреть «Завод» в контексте сюжета Быковского «Дурака», то мы видим, что семья, как правило, не только не разделяет устремлений рабочего на борьбу, но идёт на самые отчаянные меры, чтобы этой борьбы не допустить, чтобы заглушить сознательность сильнейшим психологическим давлением. Таким образом, не осознав в полной мере общий интерес, не создав при этом в семье надёжный тыл, рабочий будет вынужден скатываться в субъективизм, на котором буржуазия всегда легко сыграет, воздействуя в первую очередь на эмоции, но не на разум. Она делает ставку на слабость женского элемента, который обезоруживает ещё не осознавшую себя силу мужского.
К такого же рода проявлениям женской слабости относится фраза умирающего рабочего, адресованная Седому: «Злой ты, Лёша, злой». Это типично женский ход - увести внимание от сути дела, к пустому морализаторству, исходящему из внешне-эмоциональной стороны вопроса, а не из внутренне-обусловленной разумной. Ведь вся история развилась не из злобы Седого, но из тех противоречий, которые и накалили ситуацию до предела, до проявления открытой злобы.
Но если психически-устойчивый Седой не растерялся в моральной оценке происходящего, то непонимание теоретических основ классовой борьбы привело к тому, что на доводы старого хитрого капиталиста Калугина Седой уже ответить не смог. В кульминационной сцене Калугин говорит: «А нет её, справедливости. Есть жизнь реальная - бедность, голод, нищета. И где ты её видел, правду? Тебе не правда нужна - ты мстишь, за то что жизни у тебя не было человеческой. Хочешь чтобы всем хреново было как тебе». Не подкованный в теории Седой при такой постановке вопроса растерялся, не нашёл в себе тех слов и чётко оформленных смыслов, чтобы разбить эту «социал-дарвинистическую» схоластику в пыль. Не нашёл, и сломался. Эта сцена - удивительная по своей точности экранизация известной формулы «Если мы напутаем в теории, то загубим все дело. Без теории нам смерть».
Без понимания теории классовой борьбы, любое движение за социальную справедливость обречено на провал. Современная либеральная буржуазия стремится любыми способами убедить общество в том, что справедливости нет, и что поэтому бороться бессмысленно. Для этих целей используется всё, что можно изолгать и извратить, начиная с буржуазных наук вроде «экономикс», заканчивая псевдорелигией, псевдофилософией и доморощенной кинокритикой. И пока наша интеллигенция будет продолжать либеральничать и играть в свои псевдо-интеллектуальные игры в рамках пост-модернистической песочницы, теория будет продолжать пылиться в библиотеках, в изъеденных мышами многотомниках, уже объявленных буржуазными прихлебателями «устаревшими» и «неактуальными». А самое передовое и актуальное российское кино будет по-прежнему создаваться с горьким пониманием того, что общественный дискурс его проигнорирует.
