Сейчас даже о футболе рассуждают языком Шопенгауэра, поэтому мы всегда рады обсудить что-нибудь попроще, без выкрутасов, даже если поводом для разговора служит личность вне имиджа вполне интеллигентная.
Примерно как сталевар Савченко, которого вначале известной картины мы видим в черном кожаном плаще со спины.
Ты сам-то на заводе работал? И Motorhead слушал? – Надо же! Обычно выдумывают и то и другое.
Говорить про группы такого типа легко, как о пропитой молодости. Писать немного сложнее, это уже не исповедь, а объяснительная записка, при составлении которой не рекомендуется болтать лишнего.
Тяжелый рок довольно долгое время оставался понятием условным и зыбким в виду отсутствия образцового альбома, сделанного строго по его канонам – без баллад, и, желательно, без клавишных.
Изначально, склонной к анализу молодежи, в нём импонировали не «забой» и не «угар», а «техника», «вокал» и прочие, сугубо рациональные показатели творческого роста. И уж тем более, не культ секса и насилия. Здешний любитель зарубежной рок-музыки мыслил категориями заводской доски почета.
Устраивать массовые беснования не позволяла жилплощадь, а одиночество располагало к вдумчивому прослушиванию грамотных соло. Точно так же интеллигенция наслаждалась Бахом при свечах. Только Бах стоил в десятки раз дешевле.
Критерием служили дефицит и деликатес. Есть в этом мире консерва, никто ее официально не запрещал, но на прилавках нашего города (а город это в первую очередь прилавок) ее пока нет. Зато в столицах она стоит круглый год, бери без очереди, хоть полную сетку.
Точно так же, где-то лежат штабелями фирменные диски с деликатесным звуком, но тамошний обыватель на них – ноль внимания, как мы на записи речей товарища Брежнева.
У них своя «сайра», у нас – своя. Причем, наша, говорят, бывает и вкуснее. И вокал у наших вроде бы на уровне, техника тоже, не хватает только аппаратуры и красивых этикеток.
Любителей первой волны хард-рока не смущали даже переходы своих кумиров в джаз-рок, фанк и фьюжн, соблазнительные для зрелого виртуоза жанры, где он может показать свое мастерство. Но, скажем прямо, нудноватые для того, кто привык к лобовому воздействию «Параноида» и «Хайвей Стар».
Консерва открыта – надо есть. Последние годы застоя пронеслись под карнавальную пошлятину италопопсы и диско, и «Моторхед» оставался чем-то вроде «почтового ящика», в который, как ни странно, принимают безумцев.
Они и собрались для живых выступлений в узком, лояльном кругу на манер заводского клуба, где инженера и чернорабочего объединяют равнодушие к господствующей моде:
You know I’m born to lose
But that’s the way I like it, baby,
I don’t wanna live forever!
Ради возможности хором повторить этот клич, миллионы пролетариев готовы были выучить инглиш без отрыва от производства.
Мы и называли его «Сталевар of broken dreams». Никаких доказательств романтического прошлого лидера «Моторхед» в ту пору не было. Участие в научно-фантастическом проекте Hawkwind не впечатляло. Группы второго эшелона – ни рыба, ни мясо.
Мерилом солидности (что вверху, что внизу) оставалась все та же «баночка сайры». Только у одних она всегда есть, а у других ее не будет никогда. И вряд ли кому-либо в ту пору понравился бы молодой Лемми, чистым, непрокуренным голосом поющий шуточную песенку про денди, которую сочинил лидер полусонных «Кинкс».
Все относительно: для одних «Моторхед» – вершина безобразия, для других (и сколько их, этих «других»?) всего лишь более брутальная реинкарнация ансамбля «Кристи».
Рок-н-ролл в чистом виде - это как мультфильм из детства, который якобы никто не помнит даже по названию, а на самом деле видели все, но стесняются признаться, потому что это было очень давно, слишком давно для приятных воспоминаний.
С какого-то места ностальгия навевает ужас. Хотя, когда Лемми (одна из многих «изюминок» в его однотипных пьесах) хрипит «Хелло, жертвы!» в его шутливом приветствии слышен застольный фатализм Шуфутинского: «Здравствуйте, гости»!
«Пиковый туз» и «Желтая река» – на первый взгляд такое сравнение выглядит чересчур смелым. Хотя и то, и другое, сугубо английский, обаятельно вторичный рок-н-ролл по формуле трио Джонни Бернетта. Только «Моторхед» определенно «грязнее» и жестче – но это, как раз возможность расслабиться, а не взвинтиться.
На обложке трио Килмистера даже расположено почти как трио Джеффа Кристи.
Обычно такие составы выпускают один, от силы два альбома, первый успешный, второй – провальный, за которыми потом охотятся наиболее восприимчивые представители поколения, в массе своей переросшего подростковый бум.
Но Лемми умудрился сесть на такую ветку метро, или в электричку до рабочего поселка, где он может и вынужден веками играть и петь одно и то же, не опасаясь переоценки своего творчества со стороны лояльной аудитории. Пока, в конце концов, не выдохнется миф.
Осыпаются аксессуары, и остается «музыка» в оголенном виде, с конкретною функцией, как дверной звонок или будильник, издающие каждый свой звук, чтобы напомнить жильцу, что он еще жив, что кто-то еще хочет его видеть.
Кому-то об этом напоминали Yesterday или «Бесаме мучо», а кому-то «Пиковый туз» с циничным речитативом «на хрена мне ваша вечность». Как же нам не хватало такого пошляка, при всем уважении к цыганской готике Блэкмора и дистопическим миражам «Пинк Флойд»!
«Крестный отец» и «Пиковый туз» имели в Союзе диаметрально противоположную клиентуру, однако обе эти комбинации звуков вызывали одинаковые чувства, ибо они подобны брачному зову рептилий, чью любовь Лемми воспевает в композиции, пародирующей, как нам кажется, The Last Time Роллингов.
Начальство надо знать в лицо, но демонстрировать себя, если оно дорожит авторитетом, ему следует как можно реже, и по серьезному поводу, который потом вспоминают годами подчиненные.
Группу «Кристи» показали единственный раз, и выступление босых англичан в Сопоте стало метафорой и легендой.
Продолжение легенды и ее гиперболу – «Моторхед» можно было разглядывать только на картинках различной величины.
Однако снабжение стало налаживаться, и вот уже мы включаем телевизор, а там – Хед, и снова Хед (возможно, я попадаю на повтор или у меня работает только одна кнопка). Совсем, как Хиль в эпоху Северного: «хиляют и хиляют…» Но когда Запад представлен в таком количестве, тут и «локаторы взвоют», говоря словами акустического «моторхеда» 70-х.
С третьего раза в закадровом переводе трудно не запомнить, что у Лемми были несвежие носки, и три тысячи гастрольных романов. Он по-прежнему раздражает робких интеллектуалов и растлевает завистливых ханжей, оставаясь духовной пищей не бунтарей, а лоботрясов, упорно отказываясь обновлять арсенал своих лихачеств.
Все это, как минимум наполовину, маскарад – и носки чистые, и в бутылке вместо водки вода, но настоящий порок, не важно, под старость или в расцвете лет, все равно настигнет того, кто баловался с бутафорией.
Лично я не знаю, с кем еще и по какому поводу стану слушать Моторхед, но я жду этого повода, как бы ужасен он ни оказался!
«Моторхед» по-прежнему действует на нервы не хуже матерных куплетов Константина Беляева, а это значит, что во главе его стоит настоящий провокатор, а не чей-то протеже-выдвиженец типа «Мерлин Менсон».
Песни в основном быстрые, а прощание долгое. И тот, кто поет о смерти, просто стыдится пошлой фразы «я люблю тебя, жизнь». Семьдесят лет – возраст директора солидного предприятия, которому давно пора на пенсию, но он уверен, что завод без него будет не тот, что капитулировав, он лишит продукцию качества, а коллектив – будущего, и поэтому на юбилейном собрании живых и мертвых его ждут заслуженные овации, а в кабинетном холодильнике курочка и коньячок.
И пускай он так и не обеспечил большую часть лояльных работяг реальной баночкой сайры, при звуках его голоса, они все равно ощущают ее вес netto в кармане спецовки, чувствуют вкус во рту, и глотают в себя, словно сами они консервная оболочка под тевтонским шлемом, с которого аккуратно спилили надфильком свастику, и перебили срок годности. Который, как всякое число или имя в отделе кадров, не имеет никакого значения.
Главные имена мы и так помним: «Слейд», «Свит», «Эй-Си Ди-Си». А против новшеств у нас иммунитет. Тоже рифмуется с «Моторхед», кстати. Не расстанусь с «Моторхедом» – сдохну вечно молодым…
Ауфштейн!
Как ни странно, параметры угара и нормы забоя в нашем понимании совсем не изменились – это все тот же рок-н-ролл, каким его предъявили миру Литтл Ричард и Биг Джо Тернер. Разве что, более уплотненный и предсказуемый. Стабильный.
И этот ритм током скрытым будет пульсировать в наших мозгах и жилах, покамест не распрямится, обвиснув, пружина.
Пока не кончится завод.
