Сообщество «Философия истории» 13:36 4 марта 2021

Зеркало мира

Пушкин — действительно центральная тайна и разгадка России

«Поэт неба и земли» — так можно дословно с греческого перевести строку никейского символа веры о БогеТворце. Но человек — образ и подобие Божие. И, как и он, — творец. Этим, главным образом, он отличается от ангелов. Этим он подражает Богу и становится отчасти равен ему… «Поэт неба и земли» — так можно сказать и о русском народе, и нет, вероятно, другого народа на земле, которому с большим правом подошло бы это имя. Да, народ-воин, народ-строитель, но, прежде всего, — народ-поэт. Душа которого зашифрована и раскрывается, прежде всего, в его поэтическом гении. В этом смысле Пушкин — действительно центральная тайна и разгадка России. Её альтер-эго, микрокосм её макрокосма, «мы в нашем высшем и вечном пределе». Пушкин — абсолютная «периодическая таблица» кодов Русской души, в которой зашифрована идея России, её смысл и её служение. Но чтобы все эти коды расшифровать, мы должны ещё более увеличить масштаб. И Пушкин даёт нам такую возможность. Как великий завершитель классической эпохи Европы. Как последний в ряду её классических гениев, писания которых составляют единый великий классический гипертекст. Томас Элиот заметил однажды, что величайшие гении человечества стоят как бы на плечах друг друга. И каждый следующий начинает там, где закончил предыдущий.

Вот Гомер — начало начал, золотая заря, утренний сон пробуждающейся Европы, классической арийской цивилизации. Гений ни с кем не сравнимый. Его Одиссей (Улисс) — это всечеловеческий дух, отправляющийся в великое плавание по Космосу и истории в поисках своего вечного Дома…

Следующий европейский титан, «отец Запада» Вергилий, начинает свой эпос об Энее из той же точки, что и Гомер, — пожара гибнущей Трои, но направляет своего героя к основанию Рима, к началу мировой истории, как мы её знаем…

Следующий в ряду великих, Данте, беря в поводыри Вергилия, покоряет духовный космос Центральных веков, создаёт совершенную хрустальную сферу Божьего мира, в центре которого сияет неукротимый человеческий дух, устремлённый к Абсолюту… Но уже ясно, что кинетическую энергию этого неукротимого духа не смирит даже «любовь, что движет солнца и светила», не удержат границы герметичного Космоса.

И вот, переступив грань этого сакрального мира божественной любви, человеческий дух обнаруживает себя в странном месте (и снаружи всех его измерений). Осколки хрустальной сферы, потрясённой взрывами Возрождения и Реформации, ещё отражают его смятение, но уже складываются в совершенно иную, потустороннюю сакральную географию. Которую англосаксонский гений Шекспира опишет как сумму человеческих страстей (отныне мир — это глобус) мирового Театра… А ещё через пару веков германский гений Иоганна фон Гёте положит последний предел стремлений фаустовского человека в его сделке с Мефистофелем…

Русский гений Пушкина является последним в этом ряду, на самом закате классической Европы: как вечерняя заря против утренней, в духе и силе Гомера… Является, кажется, лишь для того, чтобы, отряхнув ветхую чешую истории, обновить на миг зраки образа мира… Увидеть его, как в первый день творения, чтобы в последний раз указать на его сущностную суть, «сердце его сердца», как сказал бы Шекспир. Прощальным осенним взглядом окидывает он всю историю мира: пишет трагедию души Европы (в «Маленьких трагедиях») и архетип русской истории (в "Годунове" и "Медном всаднике") … Открывает грань чуда и присутствия Бога в самой обыденности и прозе жизни ("Повести Белкина") и символическую глубину бытия в эсхатологическом «цикле русских сказок»… Наконец, в последнем восхождении на Фавор («каменноостровский — евангельский — цикл») являет величие человеческого духа в завершающем "Памятнике"… Таким образом, Пушкиным оказывается запечатлён духовный остов всей европейской цивилизации двух с половиной тысяч лет. Запечатлён накануне её истребления…

Пушкиным кончается классическая эпоха. И начинается эпоха последнего разрушения, гибели традиционного мира. Вся великая русская литература, которую открывает Пушкин, — это литература, смотрящая в бездну погибели, летопись эсхатологического крушения. Уже Гоголь — не классик. Его оптика — сложная система телескопических линз, его зрение — циклопично, психоделично, причудливо. Через свои микро- и макроскопы он смотрит в адские разломы земной коры, в которых отражаются райские бездны (как в глазах его панночки-ведьмы отражаются луковки киевских церквей). Достоевский и Толстой как будто поделили Русскую душу: одному досталось все её бездонные бездны, другому — широта и безбрежность. А дальше — лишь констатация смерти человека доктором Чеховым, и — ряд загробных путешествий души в духе шумерских сказаний о Гильгамеше… Должны ли мы дойти ещё до наскальных росписей (Европа уже вся почти там, в пещерах) или, обратившись к Твороцу, найдём выход из лазаревого гроба?

«Держи ум во аде и не отчаивайся», — говорил преп. Силуан Афонский. А его ученик, арх. Софроний Сахаров, из апокалиптического огня мировых войн ХХ века увидевший звезду возрождения новой России, нового человечества, писал: «Перед нашими глазами совершается невыразимо великое чудо творения мира, творения богов, которое ещё не завершилось. «Завершение» обетовано в грядущем веке. Но и теперь уже, когда нетварный свет нисходит на нас, сей духовный процесс вызывает в недрах нашего духа восхищение, возносит мысль в обетованное нам Царство»… — в этих словах выражена вся суть мироощущения христианского Востока. И сегодняшнее дело России ничем, в сущности, не отличается от того, чем Россия всегда была и что всегда предпринимала: поднять флаг этого мироощущения насколько возможно выше, чтобы его могло увидеть как можно больше людей во всём мире. Ведь всё творение, вся тварь, по слову апостола Павла, «покорилась суете не добровольно», но «совокупно стенает и мучится доныне, с надеждою ожидая откровения сынов Божиих, … в надежде, что и сама освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих». (Рим. 8.19—22)

Из цикла очерков "Народ всемирной симфонии"

Публикация: "Изборский клуб", № 9 (85)

1.0x