В прошлом месяце "Газета.ру" опубликовала обстоятельную статью о матерной брани. Нет, вовсе не о том, что надо усилить борьбу, увеличить ответственность и т.п. совковая нудьга. Всё ровно наоборот. "Газета.ру" — прогрессивное издание — призывает родителей обучать детей ругаться матом. "Ваш ребенок ругается матом плохо. Если вы его не научите правильно и красиво ругаться, сделать это будет некому", — беспокоится дама-автор, Елена Осипова. "…русский мат, — поясняет прогрессивное издание, — красивый, яркий, многотонный, изобретательный и часто единственный инструмент, который точно может передать чувства носителя русского языка".
О чём говорит любовь интеллигенции к языку помойки?
Если без политкорректных околичностей — о глубочайшем упадке. Говорю об этом не в моралистическом, а в констатирующем, исследовательском смысле. Любовь к языку помойки говорит о том, что помойка у граждан угнездилась в головах, они мыслят помоечными категориями: ведь язык есть материя мысли.
Откуда это берётся и к чему это может привести? А давайте обратимся к истории.
Сто с лишним лет назад такое уже было.
Тогда в литературу ворвался М.Горький и имел оглушительный успех. Причина: он ввёл в литературу босяка, люмпен-пролетария, бомжа, если по-нынешнему. Быт людей помойки неожиданно стал страшно интересным, увлекательным и пикантно-модным. В 1902 г. модный уже автор написал знаменитую пьесу, которую до сих пор проходят в школе, — "На дне", и она тоже имела громкий успех. Босяк стал героем дня.
О том, как это было, хорошо рассказал тогдашний знаменитый публицист Михаил Меньшиков.
"В богатых салонах вдруг появились точно упавшие с луны крайне мрачного вида господа. Грузные, крупные, грязные, нечесаные, в просаленных, пропотевших до гнили пиджаках, на воротниках которых всегда можно было подметить пару-другую неудобоназываемых насекомых. Эти загадочные люди носили гордое имя: босяки. /…/ Воображение весьма воспитанного общества покорено было удивительными картинами. В одной, например, автор душит человека в степи, в другой он ночует с проституткой под опрокинутой лодкой, в третьей старик Силан на плотах соблазняет сноху, в четвертой двадцать шесть хлебопеков следят, как солдат растлевает девчонку, в пятой — куражится красавец Артем на содержании рыночных торговок, в шестой Васька Красный сечет голую девицу из публичного дома на снегу… Эти и им подобные душеспасительные темы казались каким-то откровением, озарением свыше".
Эстетически законченным (притом реальным) выражением этого нового персонажа был, конечно, Распутин.
Общество, находящееся на подъёме, стремится вверх — к более сложной, более рафинированной культуре. К культуре высшего типа. А когда общество на спаде, когда оно разлагается, — появляется желание скатиться ещё ниже, в помойку, соединиться с её исконными жителями. Сегодня изысканные выпускники и выпускницы столичных школ и вузов не просто позволяют себе ругнуться — они теоретизируют и эстетизируют привычки обитателей дна.
Близко подобное случилось у нас после водворения демократии и свобод. Когда в конце 80-х пала советская цензура, которая служила кое-каким сдерживающим фактором, валом повалили на экран и в литературу бомжи, наркоманы, алкоголики, проститутки. Их хотели, их ждали, и они — пришли. Вполне приличные люди буквально смаковали чернушную жизнь, наслаждались ею: кто-то кого-то насилует, кто-то болеет с похмелья, тот блюёт в углу, а вон те — дерутся… Все эти обобщённые Москва-Петушки — казались светом вновь открытой художественной истины.
В эпохи крайнего упадка духа — вектор внимания направлен в сторону грязи, уродства, упадка. Сильное, крепкое, умное, чистое, здоровое — всё это неинтересно. Это интересно эпохе подъёма. А эпохе спада интересна патология, психопатия, ну хоть алкоголизм на худой конец.
"Что же из этого следует?" Следует революция. Революция — это вовсе не заря новой жизни, как гласит заезженная метафора. Революция — это предельное разложение старой. Любовь к чернухе, грязи нравственной и физической, смакование жизни дна — всё это внешние признаки такого разложения. Прогрессирующая склонность интеллигенции к мату — та самая капля, в которой отражается мир. Само по себе — пустяк, но сколь красноречивый пустяк! Просто онкомаркер.
Мне хотелось бы ещё раз резюмировать мою мысль, чтоб не быть ложно понятой. Разложение не наступает оттого, что кто-то матерится или любит читать о бомжах. Упадок и разложение наступают от глубоких внутренних причин: главным образом от потери веры и отступления от долга. По существу дела, это причины религиозные — если под религией понимать общую веру, которая руководит жизнью народа. Это разложение хорошо улавливается искусством и вообще господствующими вкусами. Это своего рода маркеры разложения. Любовь к жизни дна, вплоть до стремления подражать, что ярко проявляется в мате — один из очень надёжных маркеров. Онкомаркеров.
Вот на такие мысли навела меня курьёзная по виду статейка в "Газете.ру".
