Введение в тему
Внимательное прочтение документов и воспоминаний очевидцев последних дней генералиссимуса приводит к выводу, что смерть его наступила не 5 марта, как было объявлено официально, а в ночь на первый день календарной весны. Притом, имело место убийство. Я обыграл эту тему в рассказе «Последняя ночь диктатора». Но сменился читатель и пришёл день очередной годовщины, и я решил напомнить об этой истории уже не рассказом, а описанием иного жанра. Художественная форма повествования позволяет мне использовать литературный приём А. Пушкина. Помните его «Воображаемый разговор с Александром I»? Не помните? Так загляните в публицистику поэта.
Благодаря этой подсказке я представил разговор между Сталиным и Петром I. Для этого мне пришлось очень внимательно присмотреться к этим гигантским фигурам на фонах их времён, представить, что они могли сказать друг другу. Но вот чудо: после того, как рассказ был опубликован, я получил письмо от сына офицера из охраны генералиссимуса. Назвавшись вымышленным именем, он, ссылаясь на предсмертные признания своего отца, поведал мне о тайной ночной встрече Сталина в саду кунцевской дачи с незнакомцем, появившиемся на охраняемом объекте без обычных процедур проверки. Лица его тот офицер не разглядел, но отметил в уме высокорослую фигуру в одежде типа «плащ-палатка», в каком-то плоском, будто музейном, головном уборе и сапогах со шпорами, как у железнодорожной милиции послевоенных лет. Обычно осторожный вождь, на тот раз без охраны, скрылся с незнакомцем в глубине ночного парка. Минут через сорок вышел один и вернулся в дом. Кем был этот ночной гость, выяснить не удалось, но я получил дополнительное основание для «воображаемого разговора». Пока читатель обдумывает загадку последней ночи диктатора, я изложу свою версию.
Снаружи кремлёвской стены
Первые послевоенные годы. Бросался в глаза недобор зрелых мужчин. Молодняк шёл нарасхват в объятия разновозрастных вдов и ещё не старых, но быстро стареющих дев. Благодаря фронтовым подругам, нередким стало многожёнство. Бабы спасали народное хозяйство – стояли у заводских станков наравне с мальчиками-подростками, впрягались в плуги, также тянули школу и медицину, рожали мальчиков для будущих войн. Витрины магазинов украшали плоские банки с чёрной икрой, а хлеб выдавали по карточкам километровым очередям, и уже надвигался голод, который вскоре погонит народные толпы из гиблых мест в относительно сытые. На перекрёстках улиц из бочонков, в розлив, торговали водкой за обесцененные рубли. Здесь было тесно и шумно от фронтовых калек, увешанных медалями. Безногие подъезжали на самодельных дощатых платформах, поставленных на колёса из шарикоподшипников, требовали у прохожих милостыню на чарку. В кино крутили весёлые и пустые трофейные ленты, но зрители предпочитали десятки раз смотреть наш фильм «Беспокойное хозяйство». Лагеря пополнили освобождённые из плена. По определению - предатели. Из дворов воровали бельё, вывешенное для просушки. Разведка и учёные (из вторых - кто на свободе, кто в шарашках) одинаково успешно трудились над атомной бомбой. Все силы страны были брошены, как в последний и решительный бой, на восстановление, уже без помощи союзников, порушенного войной хозяйства. Но общее настроение было возбуждённо-приподнятым. «Ведь мы живы! – читалось в глазах. – Мы ещё поживём! С нами Сталин!». Победитель Гитлера стал во мнении народном тем, чем был веками для ушедших поколений: Бог и царь в одном образе.
Диктатор ощущал это всеми своими обострёнными чувствами. Ведь он родился поэтом, благословлённым самим Чавчавадзе. Но стать литературным украшением своего небольшого народа помешала ему холодность к каждому отдельному человеку. Тот виделся горцу с ледяной душой всего лишь «винтиком» в сложной живой машине, называемой народной массой. Рука не дрогнет и уполовинить её ради власти над этой «машиной», чтобы она двигалась в направлении, которое он считает единственно правильным. Любому потерянному или отброшенному «винтику» найдётся замена. Но его будто из снега вылепленная натура готова была вспыхнуть пламенем, если появлялась угроза личной власти хоть над самой малостью, будь то тёплое одеяло, которое пытался присвоить товарищ по туруханской ссылке, или высокое положение в руководстве ВКП(б), оспариваемое Троцким. За то и другое обидчик достоин ледоруба…
Царь и бояре
Такая угроза появилась со стороны компартийной верхушки, от «новых бояр». Он предвидел её с осени 1941 года. До этого у него вызывало лишь досаду неуёмное стремление соратников владеть имуществом и денежным вознаграждением за труд, большим, чем по «потребностям», как лукаво завещал потомственный помещик Ленин; также нескрываемая жажда к привилегиям, за что дворяне и духовенство поплатились кровью. Он с брезгливостью относился к тем «кремлёвцам», чьи жёны не стеснялись устраивать драки в спецмагазинах, где распродавалось за бесценок конфискованное имущество расстрелянных «врагов народа». Посмеялся со всеми, когда у одного любителя молочного из ЦК обнаружилась на даче «раскулаченная» бурёнка костромской породы: «Ты что, Ананас, колхоз органызовал у сэбя? Мэня прымэш? Я бэдняк».
Но в октябре 41-го незначительный случай вывел оставшегося в Кремле маршала из себя так, будто «недобитые троцкисты-ленинцы» впустили за его спиной в Москву фашистов. На вопрос посыльного, вернувшегося из Куйбышева, что делает правительство в эвакуации, последовал ответ, мол, решает вопрос организации закрытых школ для детей высокопоставленных чиновников. Под усами вождя по-волчьи обнажился ряд зубов: «Высший класс, падлецы! Арыстократы хрэновые! Апрычныки!». После этого случая, пока шла война, Верховный следил, чтобы отпрыски «хреновой аристократии» не отлынивали от фронта. А сына Василия придерживал, как мог, в тылу, опасаясь, что сбитый лётчик, подобно первенцу, Якову, может оказаться в немецком плену. Двое Иосифовичей в лапах Геббельса – этого допустить нельзя, это политическая катастрофа одного из троицы, в чьих руках судьба мира.
Война освободила подданных диктатора от страха перед ним. Нет, репрессии, изначально ставшие одной из выразительных примет времени, после войны не прекратились. Чекистскую разнарядку по выявлению, изоляции и ликвидации «врагов народа» заменили арестом по закону, «за дело» (например, «Ленинградское дело»). В общественном мнении, стали «брать кого надо», а «кого не надо» не брали. Простой советский человек перестал замечать (со страхом за себя) исчезновение стоявших рядом с ним, таких же «чернокостных», как он. Ибо с интересом и мстительным удовлетворением смотрел вверх, где любимый вождь показательно расправлялся с небожителями, как, например, с женой самого Молотова, брякнувшей Голде Меир на приёме правительственной делегации Израиля в Кремле: «Наконец-то у нас есть своё государство!». Диктатору доложили о разговоре двух известных евреек. Хм! У Жемчужниковой-Молотовой появилось «их!», с бывшей киевлянкой Голдой, государство? Пусть подумает в одиночке, не ошиблась ли… Но этот случай произошёл позднее. А в первый послевоенный год компартийные бояре, что называется, стали безудержно наглеть, по мнению диктатора.
Они действительно возомнили себя вдохновляющими и ведущими! Как тот Хрущ, путавшийся под ногами боевых генералов, «организатор» всех провалов на фронте. Обострилась страсть к стяжательству, к роскоши у «князей из грязи». Слугами народа открыто перепродавались военные трофеи и разворованное имущество «идеологических врагов», которые не попали в число торжествующих обвинителей и тех, кто выносит приговоры «по понятиям». И следов стыда не осталось при манипуляциях с законами ради личной выгоды. Беспощадная война на всех высоких партийных и государственных уровнях за власть, за самую малую «властишку», казалось, избавила от страха оказаться в числе проигравших, даже когда проигрывалась сама жизнь. Партийная опричнина приняла за должное потери в своих рядах, восприняла их как своеобразный налог кровью на своё «естественное право» жить по-барски. Хозяин всё более убеждался в справедливости мнения о хаме, пришедшем к власти путём насилия или обмана.
Партия – могильщик. Перемен! По-Петровски! Но…
В тяжёлых раздумьях вызрела крамольная, самого себя пугающая мысль вообще упразднить партию коммунистов, поскольку классовые противоречия в стране исчезли. Народ, осознавший через победу своё величие, принял, как данность, идеи коммунизма уже на уровне религиозного чувства, потому что эти идеи разделял Сталин. Все советские люди стали передовым отрядом. А те, кто считает себя «передовее», своими постыдными и преступными приёмами жизни только соблазняют слабые души вкусить грехов буржуазных ценностей. Правящая партия, единственная, неподконтрольная – это же могильщик, она сама себя сожрёт рано или поздно. Скорее, рано, когда не станет его, самовластительного большевика-монарха. Только рубить с плеча опасно. Надо постепенно ограничивать власть ЦК и партийных генералов на местах, власть хозноменклатуры с партбилетами, которая уже начала воспроизводить себя по «праву родовитости». И это в бедной массе, жующей пайки! Но как "постепенно"? Он-то приближается к пределу своему.
Всё чаще диктатор думал о царе Петре, перечитывал то те, то иные страницы романа графа, который добровольно и верноподданно вернулся из эмиграции служить диктатору из простых, как природному государю; велел сделать копию фильма по роману для личной фильмотеки. Во властных приёмах царя-реформатора, русского по отцу и матери владыки на троне, грузин с осетинской кровью Джугашвили* открывал много общего со своими методами управления страной. У него, стального владыки не исчезнувшей, лишь перекрасившейся империи власти после войны было больше, чем у любого царя, но он ощущал шаткость своего трона. Ведь Пётр I был представителем династии, избранной из знатных бояр московских всесословным Земским Собором на все времена, отпущенные ей Богом. А сын сапожника, с незаконченным семинарским образованием, оказался на вершине власти огромной страны благодаря своей нечеловеческой энергии, позволившей ему одолеть троцкистко-ленинскую группу в грызущейся между отдельными ватагами властолюбцев партии большевиков.
После Гражданки партия растерялась перед «громадьём», по словам «пролетарского поэта», проблем, не знала, в каком направлении и, главное, как двигаться. Ничего лучшего, кроме НЭПа, с превращением бывшей страны развитой промышленности в страну мелкого ремесла и примитивного земледелия, не находила. Ленин умер вовремя. Иначе не стать бы ему знаменем сталинизма. А Сталина эта смерть избавила от труднейшей (возможно, невыполнимой) задачи. Одно дело – поставить подножку тому, кто теснит тебя плечом на узком пути к высшей власти и потом, чтобы не ощущать дыхания в затылок, использовать ледоруб, другое – вытеснить с трона основательно устроившуюся на нём фигуру, авторитетную в партии и в значительной части народа.
Способствовало Сталину и то, что в он действовал по-восточному в европейской (пусть и с русскими особенностями) среде. Кавказ – это Восток, часть единой родины святых и нечисти. Хозяин Ближней дачи и самой обширной страны в мире оставался горцем не только по гортанному произношению русских слов и по предпочтению тонких подошв сапог, которые мягко обволакивают камни бездорожья. Он был порождением эха восточных империй, таких как Вавилон и Персия Ахеменидов, причём, типичным двойником владык типа Саргона I, Ашурбанипала, Кира II. И поскольку Византия была продолжением не столько Рима, сколько названных держав, а Русь унаследовала византийский стиль правления, привив к нему монгольско-китайские традиции, Сталин оказался на своём месте, в своё время. Он вошёл в верховную тройку победителей Гитлера, обзавёлся ядерным оружием. Но, старея, с каждым днём всё более убеждался, что основная опасность для его самовластья и задуманного им переустройства державы, с возвращением ко многим староимперским институтам, исходит не с Запада, а изнутри. Беспокойные мысли отступали, если он мысленно обращался к царю Петру. И Сталин нисколько не удивился, когда дежурный офицер, не в силах скрыть растерянности, доложил хозяину дачи, что снаружи его ждёт неизвестный человек, якобы приглашённый в Кунцево к назначенному времени. Сталин никого не приглашал, но одел старую шинель, обулся в кавказские сапоги и вышел. В отдалении от крыльца, в тени стоял Он. Его ни с кем нельзя было спутать. «Стой здэс, я адын», - бросил через плечо Хозяин и спустился с крыльца. Когда между ним и гостем осталось шага два, высокий человек в плаще пошёл впереди по извилистой, между заснеженных деревьев, аллее. Раздался глухой голос:
Диалог самодержцев
«Я начал присматриваться к тебе, Иосиф, с июля 1941 года, с третьего числа. В тот день ты поставил народ выше своей партии. Это была гениальная находка в таких обстоятельствах. И этим ты обеспечил победу. Православные и «всяк сущие языки» последовали за тобой. Питало мою надежду на воскрешение России и то, что ты признал Георгиевских кавалеров, возвратил армии её чёрно-оранжевый героический символ, погоны, заменил «Интернационал» на отечественный гимн… Я ждал более масштабного продолжения таких многозначительных шагов. Они не последовали. Я был разочарован. Ведь в мае 1945 года никто в стране не возразил бы против официального возврата к империи. И признанный император был налицо. Родовитость – это пустой звук. Да и не Романов я, Романовы – коротконогие пузаны. Моя матушка, царство ей небесное, согрешила с простым стрельцом, рослым детиной. От отца у меня интерес к ручным работам. Я бы посчитал за удачу для России передать её в такие руки, как у тебя, Иосиф. Ведь моя империя не исчезла. Она оставалась и после 17-го года, подло и преступно поносимая. Хотя она одна вечна, а не её перекрашенная подделка. Ведь всё равно подделку ждёт неминуемый конец. Не сегодня, так завтра. Твои же соратники и лукавые продолжатели от неё, от СССР, отрекутся, когда тебя не станет. А конец твой скоро. Жаль. Я всю свою земную жизнь колебался, не оставил завещания; потом 216 лет ждал появления настоящего императора, хозяина моей России. Он появился, наконец. Ты природный государь. Но у тебя не остаётся времени. Я ничем не могу тебе помочь. Я не Бог. Я только частичка бессмертной русской души, оставившая след на земле».
Речь Императора была архаична, что понятно. Я передаю её здесь на современном русском языке. Также не стал отражать в письме известные особенности грузинского акцента, с каким произносил русские слова уроженец Гори. Они закурили – каждый разжёг свою трубку. Потом диктатор ответил:
«Я знаю, Пётр. Конец сегодня. Да, я не успел. И не потому, что сплоховал. Народ-победитель пошёл бы за мной даже в ад. Ведь тягостней судьбы, чем мы, большевики, дали ему, трудно представить. Русскому народу достаточно чёрного хлеба по карточкам, лишь бы иметь право на тот праздник Победы, который, думают они, подарил им Сталин. Пусть думают, в этом есть доля правды. Я был с народом с первого дня войны, я готов был умереть один в опустевшем Кремле в октябре 41-го года. Вот тогда русский народ стал моим. А я – его, целиком. Он всё мне простил, все мои провинности. Но понимаешь, Пётр, силы неравны. С тобой были «птенцы твоего гнезда». Я одинок. Я не смог избавиться от всех ленинцев с их мёртворождёнными теориями. А эти «сталинцы», мои «бояре» - уже выродки, каждый из них, опасаясь за свою шкуру, предаст меня за тридцать сребреников. Они и саму идею коммунизма предадут, дай только срок. Я подготовил проект постепенного отстранения партийцев от руководства хозяйством, внутренней и внешней политикой. Хватит им партийных забот. Но разве они согласятся. Сразу вспыхнет бунт, подобный пугачёвскому, только наверху. Они трупами лягут, только не откажутся от привилегий. У тебя ходил в соратниках один представитель угнетённого народа, Алексашка Меншиков, казнокрад и лукавый царедворец, а у меня все из угнетённых, так они постоянно талдычат. Худших угнетателей трудно себе представить. Нет никого страшнее дворни, холопов, которые заняли место павшего хозяина».
Император ответил: «Я ввержен в безысходность. Мне придётся, по малому счёту, ещё 1000 лет ждать появления равного тебе. Скоро вместе станем ждать. Да, у меня вечность, но упустить такой шанс… Лучше бы забвение… Иди, Иосиф, готовься. Мы оба бессильны. Они – твоё порождение. А то, что сотворено тобой, неодолимо. Придётся тебе смириться».
Исполнение приговора
В ночь на 1 марта 1953 года хозяин дачи выбрал для ночлега диван возле камина. Раздевшись после прогулки, облачившись, по русскому обычаю, перед смертью, в чистое бельё, диктатор выключил свет, лёг на спину под простынёй и стал ждать.
Шума подъехавших к даче автомобилей он не слышал. Но распознал шаги в прихожей. Перечислил в уме: Хрущёв, Булганин, Маленков, Берия. Берия – без сомнения. Тихо растворилась дверь, и они вошли…
Примечание
* По Г. Лебанидзе, «джуга» в переводе с древнегрузинского означает «сталь» (отсюда псевдоним — «Сталин»).
