Любая научная дисциплина в своем развитии начинает с описания, переходит к классификации, строит теории и, в конце концов, даёт прогнозы. Достоверность прогнозов и позволяет судить о том, насколько глубоко понимается ей исследуемый предмет. На наш взгляд, это в полной мере относится и к истории. Этот взгляд в своё время отстаивал один из авторов этого текста, убеждая в необходимости строить математические модели исторических процессов. Несмотря на ожесточённую критику такого взгляда 30 лет назад, сейчас его принимают очень многие.
Инструментом для прогноза могут служить только параметры, которые относятся к «долгому» времени или «медленным переменным». К их числу, бесспорно, относится и этногенез, характерное время для которого составляет более тысячи лет. Основой понимания событий этногенеза служит пассионарная теория этногенеза, созданная Львом Николаевичем Гумилёвым.
Если в этом контексте говорить о Японии, то последнее из таких событий «консервативная» революция, связанная с деятельностью Санаэ Такаити, первой женщины-премьер-министра. Каким образом «консервативная революция» Такаити связана с современным пассионарным состоянием японского этноса? Для ответа на этот вопрос нам необходимо взглянуть на историческую динамику японской пассионарности.
Пассионарная траектория Японии
Природа не знает идеально-правильного подобия кооперативного поведения. Этот принцип в полной мере относится к процессам этногенеза. Разумеется, всякий этногенез всегда задаёт детерминизм для последующей этнической истории. Однако детерминизм этот никогда не бывает абсолютным, т.е. заведомо не предопределяет одного и того же результата для каждого конкретного начавшегося эксцесса. На примере Индийского субконтинента мы показали – сколь разные итоги имели вариации пассионарного подъёма 15002000 гг. у сикхов в Пенджабе, гуркхов в Непале и тибетцев в Бутане сравнительно с мусульманами и индуистами в самой Индии.
Вспомним, что эта разность зависит как от уровня пассионарного напряжения, так и от предшествующего опыта поведения людей. А в такой опыт входит и освоение ландшафта, и накопленный культурный багаж, и вся предыстория взаимоотношений с соседями. И всё это - вещи глубоко оригинальные в том смысле, что от народа к народу они существенно отличаются.
Но главное – независимо от людских замыслов формирование любого кооперативного поведения всегда остаётся стохастическим, вероятностным процессом. Сегодня мы реально наблюдаем китайский, североамериканский, мусульманский и индуистский суперэтносы как продукты пассионарного подъёма 15002000 гг. А пережившие тот же самый пассионарный подъём корейцы, маньчжуры, японцы «своих» суперэтносов не создали, хотя и пытались. Маньчжуры проиграли в борьбе за суперэтническое лидерство китайцам в 1912 г., корейцы – японцам в 1910 г., а японцы – американцам в 1945 г.
Последний проигрыш представляется нам наиболее выразительным для иллюстрации того, как именно проявляется в этногенезе сочетание случайностей, приводящих к смещению, т.е. нарушению естественной последовательности фазовых состояний этнической системы.
Ведь Япония, как и Корея, представляет собой идеальный полигон для изучения динамики процессов этногенеза. Чеёкие, а главное – бесспорные географические границы, небольшая компактная территория, почти моноэтничное население, устоявшаяся культурная традиция письменности – всё это даёт возможность видеть важнейшие детали изменений поведения. Например, в западноевропейской истории фаза подъёма от взрыва этногенеза 500 г. н.э., т.е. период 5001000 гг., недаром именуется «Тёмными веками» (Dark Ages). Историческая канва здесь известна, но много хуже, чем для этого же периода пассионарного подъёма на Корейском полуострове и Японских островах.
Стоит уточнить, что наибольшее влияние на текущее кооперативное поведение людей всегда оказывают два последних по времени взрыва этногенеза. Ещё более ранние взрывы этногенеза (если они вообще были) оставляют, как правило, лишь яркие мифологические следы да единичные уцелевшие элементы культуры, вроде национальных орнаментов или праздника Ивана Купалы. Такова мифология «Пяти великих императоров» в Китае, представления эллинов о жизни и борьбе олимпийских богов или следы миграции троянцев из Малой Азии в древнеримском мифе об Энее. В этом же ряду лежат три божественных сокровища японцев, подтверждающие их происхождение от богини Аматерасу: «Зеркало больше пяди», «Меч густых небесных облаков» и «Сияющая изогнутая яшма».
В отличие от этих древнейших культурных мифов, непосредственно предшествующий (историки культуры сказали бы – «древний») этногенез вплоть до своей фазы обскурации реально деформирует складывающееся поведение новой этнической системы. В XXV вв. вечевые обычаи и сепаратистские устремления Древней «Киевской» Руси были тем инерционным поведенческим массивом, который и должен был преодолеть в поведении пассионарный подъём Ростовской (будущей Владимиро-Суздальской) земли.
Прекрасную иллюстрацию такого разрыва между двумя циклами этногенеза дают строки, которые написал дед создателя теории эволюции биологических видов, выдающийся британский естествоиспытатель, врач и поэт Эразм Дарвин:
Так птица Аравийская, когда
Сгорит на лоне пряного гнезда,
Из пепла юный феникс чередою
Вновь восстаёт, увенчанный звездою,
Покинув пламень погребальный свой,
Парит он – тот же самый и другой.
Действительно, из-за взрыва этногенеза новая этническая система за счёт затрат появившейся избыточной пассионарности прежде всего меняет не культурные основания своего прежнего существования, а поведенческие способы своей адаптации к среде. Долго оставаясь культурно преемственной, она полностью разрывает с прежними формами приспособления. Сформировавшийся этнос, подобно сказочному фениксу, некоторое время ещё выглядит тем же самым в культуре, но быстро становится радикально другим в поведении.
Вот почему после того, как «древний» этногенез совсем завершается, его влияние ограничивается накопленным культурным наследием. Так, достижения обскурирующего древнего Рима сделали возможным обширные заимствования для варварских королевств и папства в фазе скрытого подъёма Западной Европы в VIVII вв. Это влияние завершенного этногенеза не просто сохраняется, но при нужде активно эксплуатируется. Даром ли Карл Великий и Оттон I так стремились возродить Римскую империю уже в IXX вв.? Уже в 1489 г. Иван III в грамоте «королю римскому» Максимилиану говорил о литовском Киевском воеводстве как о своей вотчине. Тем самым он начал претендовать на землю, составлявшую поздний (вторичный) центр бывшей Древней Руси.
Два последних по времени взрыва этногенеза прослеживаются на Японских островах около 500 г. и около 1500 г. н.э. Взрыв этногенеза Японии 500 г. выразился в усвоении японцами совершенно новой религиозной этнической доминанты. На смену многочисленным «традиционным» шаманистским культам пришла заимствованная «мировая» религия – буддизм. В этом отставании на 1000 лет от Индии и 500 лет от Китая, конечно, сказалось тогдашнее удалённое, периферийное положение Японии по отношению к Поднебесной и Индостану.
Обратим внимание: этот японский провинциализм сохранялся, несмотря на то, что обитатели Японского архипелага контактировали с Китаем. Китайские хроники сохранили краткие упоминания о «людях Ва» или вадзин, которые живут на тёплых гористых островах и делятся на 30 «государств» во главе с Яматай. Японские правители посылали в Китай пленников, получали от императоров Поднебесной подарки и даже громкие титулы вроде «полководец, усмиряющий Восток». Однако никакими широкими культурными и политическими заимствованиями такие контакты тогда не сопровождались.
Исторически гораздо более плотными оказались этнические контакты японцев с корейцами, и понятно, почему. Цусимский пролив, отделяющий японский остров Кюсю от южнокорейского побережья, неширок – всего около 100 км. На этом пути цепью лежат острова Ики и Цусима. Всё это создавало условия для переправы с материка даже в глубокой древности. Так, японская культура Яёй, возникшая на рубеже III в. до н.э., считается достоверно связанной с потоком переселенцев с Корейского полуострова. Немудрено, что Ямато с середины 360х гг. находилось в союзе с корейским государством Пэкче против его оппонентов Силла и Когурё; одно время Ямато даже контролировало область Мимана на крайнем корейском юге.
Именно из-за этнического контакта с Кореей и проник в Японию буддизм. Но это заимствование понадобилось японцам только тогда, когда после взрыва этногенеза около 500 г. пассионарность Японии вновь начала расти. Согласно преданию, государь корейского государства Пэкче прислал императору Ямато по имени Киммэй статую Будды, несколько свитков, ритуальных флагов и зонтов. К священным предметам прилагался миссионерский меморандум, призванный убедить японца: «Этот Закон из всех Законов самый превосходный». И вот в 552 г. состоялось обсуждение новой веры на высшем уровне. Сильно ограниченный в своей власти главами крупнейших родовых кланов, Киммэй обратился к ним с вопросом о новом законе: «Должны ли почитать его?» И получил два взаимоисключающих ответа. Глава рода Сога сформулировал, как мы сказали бы сегодня, глобалистскую точку зрения: «Все соседние страны на Западе как одна почитают его. Неужели одна страна <…> Восходящего Солнца отвернётся?». Его оппоненты из родов Моннонобэ и Накатоми, напротив, единогласно выступили в защиту традиционных ценностей: «Сейчас заново покланяться чужеземному божеству – можно опасаться, что наши божества за это прогневаются». Разность этих мнений отчётливо базировалась на различии в составе этнического субстрата. Дело в том, что Сога покровительствовали корейским и китайским переселенцам. Накатоми и особенно Моннонобэ, напротив, поддерживали жреческие корпорации многочисленных местных культов. Поэтому Киммэй принял компромиссное решение – предложил Сога самому попробовать почитать Будду. Сога и стал устроителем первых буддистских храмов на японской земле.
Усвоение нового шло трудно. Только к 584 г. относит буддистская традиция испытание вновь открывшихся мощей Будды. Примечательно, что их обнаружил в пище натурализованный китаец по имени Симе Датито, и тоже почтительно поднёс главе Сога. Таким образом, буддизм в Японии действительно имел отчётливо заимствованное, континентальное происхождение.
Это иноэтничное заимствование стало для пассионарных вождей поводом к настоящей войне. В 587 г. Сога разбили силы Моннонобэ и практически начали распоряжаться властью императора по своему усмотрению. А ещё через пять лет, войдя во вкус, Сога совершили государственный переворот. Императора убили руками зависимых от Сога китайцев и возвели на трон свою императрицу Суйко при регентстве выдающегося принца Умайядо, позже ставшего известным как Сётоку тайси.
Сога доминировали до 645 г., когда в результате реформы Тайка их гегемония пала. С этого момента родовой союз вокруг императора начал превращаться в императорское государство. Вся последующая фаза подъёма японской пассионарности стала временем создания в Японии упорядоченной, «справедливой» монархии и усвоение религии по «мировому», т.е. китайскому образцу.
Однако с переходом древнеяпонского этноса в акматическую фазу после 1000 г. «государство, построенное на законах», начало быстро уходить в прошлое. В условиях акматического неравновесия Ямато вернулась к борьбе кланов, которые с таким трудом избывала при пассионарном росте. Но теперь это были уже не родовые объединения, а фамильно-сословные корпорации. Феноменального могущества достигали «феодальные» кланы Фудзивара, Минамото и Тайра. Доля императоров, напротив, стала настолько тяжёлой, что они ради спасения жизни предпочитали принимать буддистское посвящение. Окончательно сформировалось профессиональное военное сословие – самураи. Японцы упорно продолжали продвигать границу своего ареала на северо-восток острова Хонсю, одновременно пытаясь интегрировать в свою этническую систему обитавших там айнов.
В целом акматическая фаза древнего японского этногенеза 1000-1300 гг. представляла собой полосу непрерывной борьбы владетельных военных домов и их клиентов за влияние и политическую власть. Однако к концу акматики становятся заметны признаки существенного изменения этого пассионарного режима. В 1180 г. Минамото заложили на востоке страны, в местечке Камакура, новый город, куда перенесли свою военную ставку – бакуфу, а вместе с ней и столицу всей страны. По суперэтническому возрасту этому событию (Ae=1180-500=680 лет) в истории России хорошо соответствует закладка Петром Великим Санкт-Петербурга (Aе=1703-1000=703 года). Политические итоги нового пассионарного состояния оказались похожи. После 1185 г. в Ямато возник новый режим жизнедеятельности – т.н. камакурский сёгунат, аналогом которого в России является санкт-петербургская Российская империя. В Ямато этого периода тоже началось ускоренное развитие портовых городов, ремесленных объединений, торговых рынков. Показательно, что чуть ранее камакурского сегуната, в 1175 г., в японском буддизме возникло движение т.н. Чистой Земли, т.е. поклонения Будде-Амида. Именно этому направлению было суждено сыграть выдающуюся роль при последующем пассионарном подъеме XVI в.
Куда более серьёзные изменения произошли около 1300 г., когда акматическая фаза древней Японии завершилась и начался период скрытого надлома. В 1298 г. императорский дом впервые разделился на две ветви, одна из которых была поклонником мировых китайских, а другая – локальных японских образцов поведения. А реальный порядок наследования ими престола начали определять военные вожди бакуфу. Однако к 1333 г. власть бакуфу окончательно пала в результате заговоров, и теперь уже страна оказалась разделена по партийному признаку под властью двух императорских дворов – «северного» и «южного». Партии «принцев» противостояла партия «воинов», но режим сёгуната всё-таки сохранился.
Именно это партийное разделение правящей элиты создало предпосылки для настоящей гражданской войны. Она началась сразу же, как только скрытый надлом закончился, и в XV в. начался надлом явный. Именно явный надлом древней Японии 1400-1500 гг. и стал тем пассионарным состоянием, из которого начинался новый скрытый пассионарный подъём после 1500 г.
Носителями явного надлома в Японии стали князья-даймё, которые сделали власть императора совершенно номинальной. В зависимости от своего желания они то предоставляли средства на нужды императорского двора, то просто отказывали в этом. При этом надлом в основном вылился в вооружённые столкновения тех же самых владетельных семейств, которые противостояли друг другу в XIV – первой половине XV вв. Значит, он действительно являлся продолжением прежней традиции «средневековой», буддистской Японии. Стохастический характер этих столкновений хорошо виден на примере её апогея – т.н. «войны Онин». Тогда одна партия даймё именовалась «восточные», а другая – «западные». Эти наименования не несли никакого идеологического содержания. Они отражали только тот факт, что ставка одних располагалась к востоку столицы Киото, а ставка других – к западу от неё. Князья легко изменяли этим партиям, когда их вынуждала к этому военно-политическая ситуация или видимая выгода. Эти особенности войны Онин на Японских островах подчёркивают её суперэтническую аналогию с равновозрастными событиями на островах у западной оконечности Евразии – английской войной Алой и Белой Розы. Битва при Уэйкфилде, в которой погиб Ричард Йорк (1460-500=960 лет), близка по суперэтническому возрасту к битве в Киото (1467-500=967 лет).
Однако к рубежу XVI в. в стохастической картине «войны всех против всех» становятся заметны значимые изменения. «Глубокие перевороты смогли произойти только в XVI столетии <…> Таким образом, в конце XV – начале XVI столетий появилось новое поколение даймё». Начальный сдвиг в поведении оказался связан с деятельностью Хосокава Масамото (1466-1507). Масамото – ровесник китайского реформатора Ян Ванмина (род. 1472), и также был выдающимся администратором. Но сёгун Ёситанэ выступил против своего главного советника. Масамото не подчинился и в 1494 г. сверг своего господина, заменив его собственным ставленником. Так оказалась окончательно разрушена традиционная связь между бакуфу как центральным органом управления сёгуна и местными князьями-даймё, которые являлись военными губернаторами на местах. С этого момента формирование поведения японской элиты пошло в совершенно новом направлении. Вот почему мы сопоставляем переворот Хосокава Масамото 1494 г. со взрывом этногенеза ~1500 г. Именно с этого момента начинается этническая история современной Японии.
Тогда же, в самом конце XV в., усилившиеся даймё столкнулись с поистине народным сопротивлением со стороны последователей буддистской секты Истинной Чистой Земли (яп. Монто, или Икко-сю). Как мы помним, поклонение Будде-Амида возникло в Японии ещё в 1175 г. Однако теперь Икко стала быстро превращаться в жёстко структурированную военно-религиозную организацию с центром в монастыре Хонган-дзи близ Киото. В эту структуру входили не только монахи, но и поддерживающие их деревенские общины, объединения ремесленников, а также сообщества самураев. Именно они при нужде формировали ополчения Икко-икки и командовали ими. Но главное – у адептов монто проявилась та жертвенная воинственность, подобной которой не знал классический буддизм предшествующих столетий. «Монто верили, что они автоматически обретут перерождение в Чистой Земле, если падут в бою, в битве за буддизм». Так Воины Чистой Земли (Warrior of Pure Land) превратились из буддистского метафизического образа в реальную военную силу.
Естественно, усилившаяся секта Икко предъявляла свои права на управление несколькими провинциями и в этом качестве противостояла даймё. Отсюда проистекала их ожесточённая борьба. Однако знать при пассионарном подъёме изменялась ничуть не меньше простолюдинов. Среди японских нобилей мы чётко наблюдаем типичный для фазы подъёма процесс – вытеснение высокопоставленных, но слабо пассионарных персон людьми сильно пассионарными, которые де факто занимают их места. Как военные губернаторы прежние князья сплошь и рядом оказывались вынуждены отдавать реальную власть в руки своих энергичных соратников и заместителей. Так произошло и в небольшой провинции Овари (ныне западная часть префектуры Айти) на острове Хонсю. Правившие там князья Сиба сами передали управление роду Ода. Его представитель Ода Нобухидэ (род. 1510) оказался не лыком шит и быстро сосредоточил всю власть в своих руках. А к концу XVI в. его сын Нобунага (род. 1534) выдвинул крайне показательную политическую программу совершенно нового качества. Он заявил, что воевать надо не против соседа-даймё за расширение своего удела, а за возвращение императору неправедно ограниченной священной власти и вместе с тем – за объединение на этой основе всей страны. В 1573 г. он практически уничтожил институт тогдашнего сёгуната, а к моменту своей кончины подчинил значительную часть современной Японии. Как видим, программа Нобунага возвращала Японию к режиму той самой императорской монархии, которая существовала в стране в 6451000 гг., т.е. в большей части фазы пассионарного подъёма древней Японии.
При этом Нобунага проявил себя категорическим противником буддистских народных ополчений, причём без различия направлений. В 1571 г. войска Нобунага взяли штурмом и ликвидировали вместе с многочисленными насельниками монастырь Энряку-дзи – источник движения Тэндай, конкурирующего с Икко. Одновременно практически десять лет Нобунага осаждал монастырь Хонган-дзи. Только в 1580 г. он смог полностью уничтожить этот религиозный центр движения Икко, одновременно вырезав тысячи его адептов.
После гибели Нобунага, преданного своим союзником в 1582 г., его соратники Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу сначала отомстили за смерть своего сюзерена, а потом продолжили его дело. Бывший крестьянский сын Хидэёси завершил объединение страны, хотя и проиграл войну в Корее 159298 гг. выдающемуся корейскому адмиралу Ли Сунсину. Токугава Иэясу после победы в октябре 1600 г. над своими противниками в битве на равнине Сэкигахара превратился в единственного фактического держателя власти в стране. Однако общий уровень пассионарности в этом этническом возрасте (Ae = 1600-1500 = 100 лет) оставался невысоким. На грандиозные изменения сил ещё не хватало, ибо инерция древней Японии была достаточно сильна. Поэтому Иэясу решил восстановить институт сёгуната, но самому занять должность сёгуна. Этот созданный им новый политический режим – сёгунат Токугава просуществовал практически до революции Мэйдзи 1868 г.
Посмотрим на суперэтнический возраст Мэйдзи. Если наше предположение о времени взрыва этногенеза верно, то для революции Мэйдзи Ae = 1868-1500 = 368 лет. Значит, в Западной Европе её временем будет 500 г. + 368 лет = 868 г. = ~870 г., или эпоха образования французского и немецкого государств внуками Карла Великого. Соответственно для России революция Мэйдзи соответствует 1000 г. + 368 лет = 1368 г. = ~1370 г. т.е. времени после присоединения великого княжества Владимирского к Москве, или возникновению русского централизованного государства, кардинально отличного от Древней Руси. Значит, современная нам Япония XX в. представляла собой завершение явного подъёма, соответствующее Московской Руси XV в. Стало быть, ближе к рубежу XXI в. Японию, как и Китай, Корею, США, должно было ждать завершение создания «своего» суперэтноса и фазовый переход к акматике.
