Авторский блог Владимир Бушин 02:33 30 октября 2019

Я помню его и в слезах

с Ильёй Сельвинским связаны несколько памятных страниц литературной жизни

«Литературная газета» отметила 120-ю годовщину со дня рождения большого советского поэта Ильи Сельвинского публикацией статьи Алексея Мельникова «Жить в горячих сердцах, а не в бронзе». Прекрасно, только не совсем непонятно, почему автор считает, что слова поэта, которые он взял заголовком для своей юбилейной публикации, были не что иное, а именно «камень в огород Маяковского». Неужели критик не знает, кто сказал

Мне наплевать

на бронзы многопудье,

мне наплевать

на мраморную слизь…

А камешки в помянутый огород Сельвинский действительно метал, например:

А вы зовете на горло песне:

Будь ассенизатором, будь водолив-де…

Да в этой схиме столько же поэзии,

Сколько авиации в лифте….

Язвительно, но справедливо. И Есенин язвительно писал о том же:

Мне мил стихов российских жар,

Есть Маяковский, есть и кроме,

Но он, их главный штабс-маляр,

Поёт о пробках в Моссельпроме.

У меня с Сельвинским связаны несколько памятных страниц литературной жизни.

Где-то в начале пятидесятых годов (в архиве газеты это можно проверить) в «Литературке» была напечатана довольно неожиданная для тех времён статья Сельвинского, в которой он весьма неласково писал о поэзии Твардовского, Исаковского и Суркова. что это, мол, всё традиционно, давно известно и чуть ли ни банально. Статья была несправедлива. На неё в той же газете коллективной статьей ответили поэты Николай Грибачёв и, кажется, тот самый поэт, о котором сильно остроумные евреи дружески шутили:

NN горбат,

Стихи его горбаты.

Кто виноват?

Евреи виноваты!

Коллективная статья «Виолончелист получил канифоль» была тоже несправедлива. Я написал статью «Так не спорят» и отнёс Владимиру Огневу, однокашнику по Литературному институту, который тогда, при Симонове, играл важную роль в «Литгазете». Увы, статью отклонили, видимо, чтобы не раздувать пожар… Это была моя первая попытка напечататься в столь важной газете и первое прикосновение к имени Сельвинского.

А в 1959 году по приглашению Владимира Солоухина, моего однокурсника и члена редколлегии ЛГ, я там работал заместителем заведующего разделом русской литературы Михаила Алексеева. 120-летие. А тогда, в октябре, отмечалось 60-летие Сельвинского – живого, здорового, преуспевающего.

В номере стояла статья Корнелия Зелинского о юбиляре. Я был дежурным по номеру. Читаю статью и вдруг: «Молодой поэт, крымчанин, участвовал в героической обороне Перекопа». Стоп! Что такое? В какой обороне? От кого? Да ведь от Красной Армии. Она же в ноябре 1920 года под командованием Фрунзе взяла Перекоп! А завтрашний коммунист Сельвинский, который из восхищения Марксом взял себе второе имя и стал Илья-Карл, который не раз прославлял Ленина и ленинизм, защищал Перекоп? Что делать? Звоню Зелинскому:

- Корнелий Люцианович, у вас тут ошибка, вы описались: Сельвинский штурмовал Перекоп, а у вас…

Телефонная трубка долго молчала, но наконец я услышал:

- Нет, я не ошибся. Опустите это.

А если бы тогда мы не опустили, а поведали, как действительно было дело в то сложное время, тогда, может быть, Мельников сейчас не уверял бы, что молодой Сельвинский «рвётся спасать от интервентов родной Крым». Интервентами здесь неудачно названы врангелевцы.

В связи с такими «неточностями» в биографии поэта нельзя не вспомнить статью о нём в большом биографическом словаре «Русские писатели ХХ века». В ней, к сожалению, тоже не обошлось без «неточностей», притом довольно дурно пахнущих. Например, читаем: «В 1943 г. С. вызвали с фронта на заседание Оргбюро ЦК, на котором присутствовал Сталин. Здесь выясняют, кого поэт имел в виду, написав строки: «Сама как русская природа/ Душа народа моего/ - Она пригреет и урода/,Как птицу выходит его». Четверостишие было снято как намёк на Сталина».

Представляете? Идёт война, а в ЦК партии больше делать нечего, как искать персональные политические намеки в стихах поэтов-фронтовиков. И вот кто-то сыскал: «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина со Второго Прибалтийского фронта!»

И сам Сталин вопрошает: «Это ты меня имел в виду, гад?»

Автор статьи уверяет, будто Сельвинский «написал в дневнике, что на Оргбюро он шёл молодым человеком, а вышел оттуда дряхлым стариком». Но мог ли поэт считать себя молодым человеком в 44 года? И мог ли он после 44-х считать себя дряхлым старцем, если прожил ещё 25 лет и написал всё самое значительное за всю жизнь, в том числе прекрасные стихи о любви, о женщине:

У мужчины рука - рычаг,

Жернова, а не зубы в мужчинах,

Коромысло в его плечах,

Чудо-мысли в его морщинах.

А у женщины плечи - женщина,

А у женщины локоть - женщина,

А у женщины речи - женщина,

А у женщины хохот - женщина...

И это написал ровесник Мафусаила?

А плетение словес продолжается: «В 1946 на одном заседании ЦК Сельвинский подвергся жёсткой критике Ждановым». Что за «заседание ЦК»? Пленум, что ли? Но там обычно велась стенограмма. Где она с речью Жданова? И почему нам известно, что говорил Жданов, допустим, об Ахматовой и Зощенко, но что о Сельвинском – тайна?

«В 1949 поэзия Сельвинского была объявлена космополитической и антинародной». Кто, с какого лобного места объявил антинародными хотя бы такие строки, написанные в начале войны:

Опять судьба из боя в бой

Дымком затянется, как тайна –

Но в час большого испытанья

Мне крикнуть хочется: «Я твой!»

Я сын твоей любви!

Детёныш русской Марсельезы!,

Твоя волна в моей крови,

В моих костях –

Твоё железо.

«Каждую ночь Сельвинский ждал ареста…» Ну, это у них всенепременно. И ведь некоторые так долго и так настойчиво ждали, что, в конце концов, и дожидались, например, Солженицын. Да и как было не арестовать его и не выслать? Он сам всё для этого сделал.

«В более поздние годы деятельность поэта ревниво контролировалась». В ту же дуду и Мельников: «Ему периодически устраивали выволочки, ругали на уровне ЦК и даже Сталина. Но не добили. За это спасибо». О, Господи… Хорошо, что хоть сам Мельников-то выжил. Кому за это сказать спасибо?

А в статье биографического словаря говорится ещё, что Сельвинскому угрожал не только Сталин, но одновременно и, представьте себе, Геббельс. Прочитал он стихотворение Сельвинского «Я это видел!» о зверствах немцев в Крыму, в Керчи и «в специальном(!) выступлении по радио пригрозил поэту виселицей». Но с другой стороны, ведь мы тоже не раз грозили Геббельсу чем-то вроде виселицы. Так стоит ли вспоминать об этом после того, как доктор Йозеф сам отравился, и прошло столько лет.

Но как эта байка похожа на недавнюю статью Юрия Белкина в «Вечерней Москве», где он уверяет, что Гитлер объявил нашего знаменитого диктора Юрия Левитана своим личным врагом №1, приказал выкрасть его и назначил за это награду в 200 тысяч марок. А не удалось Отто Скорцени выкрасть Левитана только потому, что почти всю войну Левитан жил и работал не в Москве, а в Куйбышеве.

Но вернёмся к вопросу о контроле над поэтом. Ну, конечно, цензура, как известно, существовала контролировала. Но вот примерный список произведений, написанных уже «дряхлым стариком» в конце войны и позже.

Военные стихи

В том числе «Родина», «Кто мы?», «Я это видел!», «О ленинизме», «Аджи-Мушкай», «Фашизм».

1947 — «Крым, Кавказ, Кубань», сборник.

Поэмы и романы в стихах]

1951 — «Алиса» (поэма).

1954 — «Три богатыря» (свод русских былин). Свод!

1956 — вторая редакция «Улялаевщины»

1960 — «Арктика» роман

Пьесы в стихах

«Россия». Драматическая трилогия:

1941—1944 — «Ливонская война»

1949 — «От Полтавы до Гангута».

1957 — «Большой Кирилл».

1943 - «Генерал Брусилов».

1947 — «Читая Фауста». Трагедия

1962 (1961) — «Человек выше своей судьбы». Пьеса о Ленине

1968 — «Царевна-Лебедь». Лирическая трагедия

1989 — «Трагедия мира».

Проза

1959 — «Черты моей жизни» Автобиография.

1962 — «Студия стиха». Работы по теории стиха

1966 — «О, юность моя!», автобиографический оман.

Песни

«Черноглазая казачка» (Музыка М. Блантера)

«Кони-звери» (Музыка М. Блантера)

Повторяю: это за годы приписанного Сельвинскому дряхлого старчества. Да ведь невозможно назвать более плодовитого писателя. Ну, разве что Лопе де Вега, написавший пять тысяч пьес. Выходит, контроль-то никак не мешал писателю, а может, и способствовал творческой активности, или никакого контроля и не было, что всего вероятней

Однако ведь контролировалось ещё и своевременность награждений, предоставления квартир, дач и т.д.... Поэт признавался:

У меня литфондовская дача,

Телевизор и автомобиль…

Ну, автомобиль и телевизор он, конечно, сам купил, но дачи Литфонд предоставлял писателям бесплатно, а за эксплуатацию платили копейки. А к этому – высокие награды: в 1939 году, к сорокалетию Сельвинского наградили орденом «Красного Знамени», во время войны - орденами Красной звезды и Отечественной войны, к 60-летию наградили вторым орденом Красного Знамени, к 70-летию, увы, несостоявшемуся – третьим… В статье по случаю 120-летия в ЛГ следовала бы сказать об этом. Нет, язык у Мельникова не поворачивается. А надо бы брать пример с самого поэта, он не останавливался перед тем, чтобы, когда нужно, когда совесть требует, сказать и то, чего от него не ждут, что даже так или иначе противоречит тому, что сам он говорил прежде. В замечательном стихотворении «Россия», написанном в 1942 году, есть такие сроки:

Люблю тебя, мой русский стих,

Ещё не понятый однако,

И всех учителей моих

От Пушкина до Пастернака…

Пушкину Сельвинский остался верен до конца, а Пастернаку, которого назвал «поэтом, заласканным врагом», вот что сказал в 1958 году, когда переправленный тем за границу роман «Доктор Живаго» стал знаменем международной антисоветчины:

К чему ж была столь щедрая растрата

Душевного огня, который был так чист,

Когда теперь для славы Герострата

Вы родину поставили под свист.

В конце пятидесятых было много разговоров о том, что вот-де скоро стихи писать будут машины. Сельвинский принес в «Литгазету» статью, в которой отвергал и высмеивал эту перспективу. Тогда я и познакомился с Ильей Львовичем. В разговоре я процитировал какие-то его строки. Может быть,

вот это: «Вынули кита из океана..»

Или это: «И снова по уши в огонь

Вплываем мы с тобой, Россия…»

Или это: «А у женщины локоть – женщина...»

Не помню, что. Но хорошо помню, как он обрадовался: его не забыли, знают наизусть даже молодые!

А потом мы случайно оказались рядом в партере театра Вахтангова на «Маленьких трагедиях» Пушкина. И, слушая разговор Моцарта и Сальери, Сельвинский плакал…

1.0x