Александр Проханов, писатель, главный редактор газеты "Завтра", председатель Изборского клуба.
Дорогие коллеги, дорогие друзья!
Наш Изборский клуб — это собрание патриотически настроенных интеллектуалов: политиков, экономистов, историков, философов, художников, политологов, концептуалистов, конфликтологов. Мы собрались вместе, чтобы на фоне сегодняшних драматических событий выработать идеологические концепты, в недрах которых может развиваться сегодняшнее российское государство. В период глобального кризиса, в противоречивых столкновениях, схватках идеологических моделей у России, к сожалению, пока ещё нет своего вектора, нет своей матрицы, в рамках которой мы бы могли развиваться и успешно противостоять внешним вызовам. Потому что двадцать прошедших лет — это эпоха, когда господствовала либеральная модель, запрещающая России использовать наши традиционные формы, традиционные представления о мире.
И вот мы собрались. Собрались в том числе для того, чтобы провозгласить соединение, примирение красных и белых начал, которые живут, пульсируют в недрах русской истории. Под "белым" началом мы подразумеваем не белое движение в годы гражданской войны, не февральскую революцию, а условно — православную монархию, имперское начинание, которое рухнуло под воздействием мощнейшей либеральной мегамашины в феврале 1917 года.
А под "красным" мы подразумеваем в данном случае, может, весь красный период, а может, тот красный период, когда им были преодолены его ранние стихии, носившие в себе разрушительный огненный удушающий характер. Когда было преодолено рассечение нашей страны на враждующие политические проекты, когда сформировался и восторжествовал красный имперский сталинский проект, увенчанный грандиозной Победой 1945 года.
Этот процесс соединения, примирения — мучительный, непростой, он чреват огромным количеством препятствий: интеллектуальных, экономических, исторических, религиозных. Но этот процесс необходимо начать. Потому что сегодня в российском обществе присутствуют и взаимодействуют три крупных идеологических фрагмента. Что это за фрагменты?
Прежде всего это — красный советский фрагмент, доставшийся нам после крушения Советского Союза в 1991 году. Это очень крупный массив, и красную веру по-прежнему исповедует большое количество наших сограждан.
Во-вторых, это православно-монархический фрагмент, который исповедует веру, идеологию, могущественную историческую стихию, длившуюся на Руси 300 с лишним лет романовской империи, но уходящий своими корнями через Московское царство Рюриковичей в эпоху Крещения Руси.
И, в-третьих, это либеральный фрагмент. По своей величине небольшой, но чрезвычайно энергичный, едкий, динамичный, имеющий своих представителей во всех сферах нашей сегодняшней государственной, общественной и культурной жизни, а также полную поддержку со стороны глобального либерального проекта.
Три этих фрагмента живут причудливой жизнью. Они то взаимодействуют друг с другом, образуя странные экзотические союзы, то сражаются между собой не на жизнь, а на смерть.
После 1991 года газета "День", которую я тогда возглавлял, и которая в 1993 году была расстреляна Ельциным из танков, занималась красно-белым синтезом. Нам хотелось соединить имперцев монархо-православного толка с имперцами советскими. Мы во многом преуспели. Не забуду тот чудесный момент, когда в редакцию "Советской России" к Валентину Васильевичу Чикину пришёл я, и к нам явился владыка Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. Он посетил нас как двух красных редакторов, нанёс нам визит и благословил на наши деяния. Из его уст и прозвучали слова, что в нынешней России уже нет "красных" и "белых", а есть русские люди. И он своим благословением стремился снять эту трагическую расчленённость, успокоить наши красно-белые сердца.
Созданный нами и нашими единомышленниками Фронт национального спасения за 1992 год получил поддержку со стороны народа, а в Верховном Совете под руководством Хасбулатова приобрёл блистательных сторонников, которые, по существу, переформировали всю направленность национального парламента и готовили восстание 1993 года. Фронт национального спасения объединял и коммунистов, и монархистов, и белых националистов. Объединял не на словах, а на деле: все эти политические силы выступили против узурпации власти Ельциным, вышли на баррикады "чёрного октября", — и были сметены залпами танков Кантемировской дивизии
Примерно за два месяца до этих событий я поехал в Троице-Сергиеву лавру, где меня принял в своей келье иеромонах Филадельф, в схиме получивший имя Моисей. И, уже лёжа на одре, умирая (он напоминал праведника, мученика) благословил Фронт национального спасения в его красно-белом единстве на деяния, одарил меня нательным крестом.
То есть идея соединения, объединения "красных" и "белых" — идея не только актуальная, но имеющая свою историю.
У газеты "Завтра" был духовник — удивительный человек, Царствие ему Небесное, — отец Дмитрий Дудко. По существу, человек блаженный, он, казалось, не касался земли, двигаясь по ней, всех благословлял, всех прощал, всех исповедовал... От него я впервые услышал, что красные мученики, погибшие на полях Великой Отечественной войны, все герои, входившие в сталинский красный пантеон: Талалихин, Гастелло, Зоя Космодемьянская, Лиза Чайкина, 28 гвардейцев-панфиловцев, генерал Карбышев, — все они православные мученики, которые, как говорил отец Дмитрий, крестились кровью на полях сражений. И, даже не будучи формально крещёными, они, положившие живот свой за други своя, за Родину свою, этим актом самопожертвования и любви вошли в сонм христианских, православных мучеников.
Удивительный факт, но в подтверждение того, что этот синтез, это слияние "красных" и "белых" происходит, несмотря на всю его противоречивость, — наличие в современной нашей Церкви: и на приходах, и в монастырях, — ощутимого числа православных сталинистов. Несколько раз отец Всеволод Чаплин называл таких людей "сектой". Хорошо это или плохо для современной РПЦ, мне трудно судить. Но я точно знаю, что к этой "секте" в своё время принадлежали и патриарх Алексий I (Симанский), служивший панихиду по Сталину 9 марта 1953 года, и митрополит Николай (Ярушевич), и многие другие церковные иерархи советского периода.
И то, что среди интеллектуального и духовного движения современной России всё отчетливее звучат голоса сторонников православного социализма, то есть мыслители работают над слиянием социалистических представлений с православными, — это тоже чрезвычайно важно. Эти люди трактуют современные монастыри как форму коммунизма, где нет частной собственности, где есть общее дело, где существует возвышенная непрерывная молитва, воздыхание о блаженстве, о Царствии Божьем.
Одним из упрёков в адрес советского, коммунистического со стороны православных является упрёк в красном утопизме — в том, что дерзновенные красные вожди, богоборствуя, и даже богохульствуя, решили построить Царствие Божие здесь, на этой земле, забыв о Небе, где оно построено самим Господом Богом. В свете таких упреков советский красный проект предстает новейшей версией строительства Вавилонской башни — версией, сопряженной с огромным количеством бессмысленных издержек, трат и дерзновенных губительных жертв.
Но если внимательным сердцем и умом прочитать единственную молитву, которую оставил нам Спаситель, — молитву "Отче наш", то в ней сказано: "Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое". То есть Господь завещал нам, живущим земной жизнью, вымаливать Царствие Божие здесь, на этой земле. И далее: "Да будет воля Твоя как на Небе, так и на земле". То есть воля Господня, которая присутствует в полной мере в райской жизни, в небесной, в фаворской жизни, эта же воля может и должна восторжествовать также здесь, среди нас. И райские смыслы, райские идеальные формы бытия возможны здесь. Нельзя это непрерывно откладывать на потом. Молитвами и делами, верой и любовью своей, своим преображением мы в состоянии приблизить Царствие Божие на земле. Поэтому "красный проект" о построении идеального человеческого бытия на земле вовсе не является богоборческим, не противоречит божественной восхитительной молитве "Отче наш".
"Красная эра", на мой взгляд, не является бездуховной, безбожной, глубинно атеистической эрой. Она подтвердила свою потрясающую мистическую духовность во время войны, потому что война и Победа 1945 года трактуются современной православной церковью именно как мистическая религиозная победа.
Наша церковь готова праздновать красную Победу 1945 года как религиозный праздник. Ведь что произошло во время войны? Уже в первые дни в восхитительной грозной песне, от которой слёзы на глазах — "Священная война" — война названа священной. И если война священная, то и победа в этой войне тоже священна. А если война и Победа священны, то и люди, которые одержали эту победу, тоже являются причастными святости. Возможно, они являются и святыми.
30 миллионов наших людей, погибших на этой войне, являются христовой жертвой. Потому что это была не просто война за пространство, за идеологию, за геополитическую доминанту. Это была война глубинно-религиозная, глубинно-космогоническая — война, в которой столкнулись две метафизические, онтологические силы: силы божественного Света и силы тьмы. Их схватка, их страшная битва потребовала от нашей Родины гигантских жертв. Если бы эти жертвы не были принесены, куда бы сегодня устремилось человечество? И если бы Господь не принёс в жертву своего Сына на Голгофе, куда бы устремилось человечество? В какой Содом, в какую тьму, в какую адскую реальность? Поэтому все миллионы наших соотечественников, погибших на войне — это святомученики. И если это так, то командиры взводов, отделений, рот, полков, командиры фронтов, командиры армий являются причастными святости. Поэтому мы видим — конечно, не канонические, вызывающие иногда возмущения и протест наших иерархов — иконы, на которых изображён генералиссимус Сталин. Значит, есть ощущение того, что эта личность была причастна к мистической Победе. И, как знать, как пройдут дальнейшие канонизации, кто окажется в сонме православных святых через 10-20 или более лет? Может, и возникнет такая икона, на которой вокруг головы Иосифа Сталина будет кружиться золотой нимб?
Повторюсь, что идея соединения "красных" и "белых" энергий отечественной истории чрезвычайно насущна. Потому что такое красно-белое единство, намеченное и частично достигнутое нами в 90-е годы прошлого века, было направлено против общего либерального врага — против либеральной мегамашины, переломавшей кости как романовской "петербургской" империи, так и сталинскому красному Советскому Союзу. Эта мегамашина грозила и продолжает грозить существованию сегодняшнего российского государства, того хрупкого геостратегического субъекта, который еще наполнен внутренними противоречиями и проблемами, но который чудесным образом сформиролся после чудовищных 90-х годов. Либеральная мегамашина чрезвычайно могущественна. Она страшна не тем, как она представлена здесь, в России, а тем, как она представлена во всём мире. Для противостояния этой машине, конечно, необходим союз российских государственников: как "белых", так и "красных". И недаром в своём послании Федеральному собранию 12 декабря 2012 года президент Путин сказал, что у нас одна история. Он имел в виду, что световод русской истории не может оставаться рассечёным. Мы не можем позволить себе, чтобы в разрыв между "белым" и "красным" продолжала бессмысленно утекать великая энергия русской истории, русской правды.
Именно ради такого примирения, ради восстановления исторического единства мы и собрались сегодня здесь. Будьте снисходительны к произносимым суждениям. Не ищите в них немедленной согласованности. Процесс сближения только начался, и мы будем осторожно и бережно идти к его завершению.
ИННОКЕНТИЙ (Яковлев), епископ Нижнетагильский и Серовский.
Прежде всего хочу поблагодарить членов "Изборского клуба" и все многоуважаемое собрание за приглашение на сегодняшнее заседание. Тема его, даже так сдержанно сформулированная, не может не воодушевлять всякого русского человека, кому небезразличны пути дальнейшего развития России.
Тема эта сегодня, что называется, "к небу вопиет", и кажется мне наиболее актуальной. На языке Церкви ее можно сформулировать как "примирение", "поиски мира". В одной древней молитве, которую недавно встретил, сказано:
"Господи Боже мой; удостой меня быть орудием мира Твоего…
Чтобы я вносил любовь там, где ненависть.
Чтобы я прощал, где обижают.
Чтобы я соединял , где есть ссора.
Чтобы я говорил правду, где господствует заблуждение.
Чтобы возбуждал надежду, где мучает отчаяние…"
К словам этим стоит добавить, что Святая Церковь на протяжении всей своей истории выработала совершенный механизм примирения, предварив его такими понятиями, как осознание своей вины, покаяние и, наконец, прощение друг друга. Вряд ли без помощи этого духовного механизма можно обойтись и теперь, несмотря на многие политические и социальные составляющие обозначенной проблемы.
Известно, что Церковь имеет надмирную природу, т.е. природу, находящуюся вне законов человеческого общежития, и что Господь направляет Свою миссию на человека, а не на государ- ства или народы. С этой точки зрения, например, столь востребованное сегодня открытие Н.Я. Данилевским объективного характера развития истории внутри одного культурно-исторического типа обращено, несомненно, к земной жизни человека. Действительно, Церковь состоит из людей, существующих в определенных исторических условиях, и чутко реагирует на окружающую действительность. Отсюда её активное участие в общественной жизни. И это не попытка приобрести некий особый "вес" в обществе, но проявление чувства ответственности за будущее народа, исполнение своего долга и призвания в современном мире.
Правда и любовь, добрая жертвенность и справедливость, взаимопомощь и поддержка, уважение и забота в межличностных отношениях — всё, что Церковь проповедует, основываясь на Писании и Предании, мы относим к категории традиционных ценностей. Духовная ситуация прошлого была такова, что понятие "традиция" описывало, по выражению одного из западных богословов, "программирующую матрицу общества". Традиция охраняла, человек мог на нее положиться, чувствовать себя в безопасности… Сегодня же традиция представляется т. н. современному человеку чем-то отжившим, а прогресс — подлинным обетованием бытия, так что благая весть порой не достигает человека, считающего себя свободным от традиции, к которой, к сожалению, он часто относит и веру. Свобода современного человека обернулась его обездоленностью, духовным сиротством, а натиск постмодернистской деконструкции стремится окончательно разрушить важнейшее свойство религии — ее сакральную основу, уничтожая не только образ Бога, но разрушая и сам образ человека. Этот образ, имеющий изначала Божественное происхождение, становится фрагментарным, расфокусированным, разбитым на мелкие осколки.
Как преодолеть эту коррозию нравственных устоев, этот паралич народной воли (бездушие, разделенность, безразличие к страданию и социальной справедливости), как доказать, что христианство, пусть даже состоящее только в мировоззренческих позициях, и есть та единственная скрепа общества, потому что оно, это мировоззрение, и предопределяет оживление совести в человеке и, как его результат, — чувство своей вины, а вслед за этим понимание и сострадание к вине своих оппонентов? У русского поэта начала ХХ века Максимилиана Волошина есть такие строки: "Бог нам дал мерило духа — совесть, и наш глубокий покаянный дар, прославленный Толстым и Достоевским".
Да, совесть как божественное установление является определяющей духовной составляющей нашей православной русской ментальности. Механизм её действия, упомянутый мной, может подвергаться различным отрицательным внешним воздействиям, но, в конечном итоге, рано или поздно, этот благодатный дар формирует душу народа Божия, наполняя её состраданием и братской любовью, желанием бескорыстного служения людям и родине, жаждой подвига. Вот и о народе мы судим как раз по этим высоким проявлениям духа, хотя, конечно, ужасаемся и скорбим, видя, как долго совесть может пребывать под гнётом человеческой страстности, увлекающей нас "на страну далече" и подводящей порой к крайним рубежам, за которыми лежит бездна опустошения. В такие времена все мы достойны жалости, все мы убеждаемся снова и снова, что именно человек — тот камень, о который мы всегда спотыкаемся. Но, если мы однажды задаёмся вопросом о том, как пробудить нашу совесть, значит, её пробуждение уже началось.
Сейчас много говорят о роли Церкви в "пробуждении" народа, о её месте в современном обществе. Можно с уверенностью утверждать, что Церковь именно ЭТОГО народа, ЭТОЙ страны восстановила многое из порушенного (речь, конечно, не только о храмах, но также о душах человеческих). Перед ней же стоит задача участвовать и в восстановлении мира, о котором мы здесь говорим. Люди сегодня хотят услышать на понятном для них языке правду Божию, хотят видеть образ не молчащей Церкви, но Церкви, призывающей власть услышать свой народ.
В то же время образ Церкви в глазах обывателя порой редуцируется до социального, этического, культурного института. Это не удивительно в обществе, где усиленно пропагандируется приоритет благополучия над благочестием, достаток, изобилие и роскошь в качестве цели жизни, так называемое комфортное проживание как единственное "общее благо". Конечно же, такие процессы могут отрицательно сказываться не только на нравственном состоянии всего народа, но и в самой христианской среде, среди верующих… И в самом деле, страшно христианам не соответствовать тем идеалам, которые они проповедуют. "Имя Божие от нас позорится" (Рим. 2:24), — говорит апостол Павел. Ведь Бог, согласно Евангелия, требует от нас святости: "Вы же род избранный, царственное священство" (1 Пт., 2:9), — учит тот же апостол, и эта святость определяется прежде всего любовью, горением духа, активно действующей совестью.
В настоящее время Церковь совершает одно из значительнейших своих деяний. С усилением епархий, а это именно усиление, а не реорганизация, взгляд Церкви всё более ориентируется не только на её прихожан, но на весь крещеный русский народ, чтобы максимально задействовать его духовный потенциал. Епископ становится доступнее не только клиру, но и всем людям — "без фильтра" получает возможность стать духовным отцом для всех, идущих к вере, больше заниматься пастырской работой, особенно в удаленных уголках своей епархии, порой, увы, остававшихся без духовного окормления.
Отрадно, что в своем послании Федеральному собранию президент Путин также поставил задачу изменить отношение к российской глубинке. Я могу с радостью свидетельствовать о востребованности архипастырского слова у людей, населяющих окраины среднего Урала, и отрада от этих бесед порой превосходит удручение состоянием их жизни.
В конечном итоге можно с уверенностью сказать, что духовная составляющая обсуждаемой сегодня темы является одной из важнейших, ее разъяснение и понимание могут во многом помочь достигнуть конкретных результатов — а не только и не столько как договора, пакты и политические союзы.
Александр ДУГИН, заведующий кафедрой социологии международных отношений МГУ им. М.В.Ломоносова.
Нужно подчеркнуть, что история является фактом. Но факт сам по себе не несёт никакого содержания — он должен быть интерпретирован. Поэтому история пишется, исходя из неких общих представлений о сущности времени, общества, человека, о сущности развития. История — это гуманитарная дисциплина, связанная с человеком. И если мы посмотрим на человека как на существо чисто экономическое — это будет одна история. Духовное — другая история. Социальное — третья история. Национально предопределённое, расовое — четвёртая история.
То есть единой, объективной и существующей независимо от человеческого субъекта науки истории нет. И с позиций логики невозможно настаивать на какой-то одной, "абсолютно точной", подобной математике, истории. Даже сами факты могут быть оспорены, а просто сами по себе они ничего не значат, потому что могут быть ещё и так или иначе интерпретированы.
Мы сегодня находимся в сложной ситуации — в битве за собственную историю. С либерально-западной точки зрения, русской истории вообще не существует. А есть кровавое грязное месиво, недоразумение "этого омерзительного рабского народа" и "этой страны", как совершенно открыто говорят либералы.
У либералов — следующий взгляд на нашу историю. Что была Новгородская республика, основанная немцами-норманнами. Затем была, с февраля по октябрь 1917 года, демократическая Россия. И сразу после этого появились диссиденты: Сахаров с Боннэр, которые были Адамом и Евой новой России. А настоящая русская история начинается только с 1991 года, это история Ельцина и Чубайса, Гайдара и Коха. Но её, истории, дальнейшее движение тормозится весьма неблагоприятной средой, этим кровавым, рабским, тираническим народом — грязным, немытым и омерзительным, который ничего не создал, кроме гигантских монументов своего ничтожества. В результате демократия в полном объёме пока не получается. И то, что мы сейчас имеем в качестве российского государства, — тоже чудовищное и грязное недоразумение: коррупционное, тоталитарное и рабское.
Возможно, либеральная версия российской истории в моём изложении выглядит несколько утрированной. Но именно в таком духе и строится доминирующий дискурс о нашей истории. Об этом говорит и термин "модернизация". Если Россию надо "модернизировать" — значит, она архаична. Её надо вводить в "содружество цивилизованных народов", потому что она нецивилизованная. Всё это отражает западную модель районирования зон. Это совершенно расистская концепция, которая была открыто расистской до 1941 года, а после 1945 года стала сублимированным расизмом, который членит всё человечество на три типа: цивилизация, варварство и дикость.
Цивилизация — белая. Варварство — жёлтое. Дикость — чёрная. До какого-то момента так и говорили — о бремени белого человека. Сегодня говорят о цивилизационной миссии развитого Запада: тот же самый расизм, только изложенный другими словами.
Точно так же разделяются зоны. "Первый мир" — это мир цивилизации, белая американо-европейская цивилизация и те страны, которые к ней примкнули или оккупированы ею.
"Второй мир" — это мир "варварских" государств, то есть, в нынешней терминологии — государств "развивающихся". Наша Россия попадает в этот второй мир, там находятся Китай и другие страны БРИКС.
А все остальные — это "третий мир", где до сих пор царит дикость, и даже "четвертый мир", более близкий, наверное, даже не к человечеству, а к царству животных, где доминантой бытия является простое физическое выживание.
Исторически и географически движение от дикости к цивилизации даёт нам одну и ту же картину самосбывающегося пророчества, где "первый мир", Запад, является высшей ценностью в системе ценностей, которую он сам же определяет. Поэтому гей-парады — это не случайный феномен и не один из элементов развития цивилизации. Это цель развития. Я спрашивал как-то послов европейских государств в России: являются ли гомосексуализм и свобода гей-парадов показателем социального развития? Мне сказали: да, это признак толерантности общества, фундаментальный критерий социального развития! Чем больше гомосексуалистов — тем более цивилизованно, продвинуто и прогрессивно данное общество, тем менее оно варварское и дикое.
Нам трудно в это поверить, но либералы: и в России, и за рубежом — рассматривают нашу историю именно через такую призму. Ясно, что в подобной версии отечественной истории советский период будет выглядеть после 1937 года тотальным ГУЛАГом, а история до 1917 года — непрерывным издевательством царей и дворян над несчастным, покорным, раболепным, пресмыкающимся перед ними народом.
Именно эта парадигма, эта матрица сегодня идеологически доминирует в нашем обществе. Именно она по всем медиа-каналам транслируется нашим детям, внукам. Именно она выступает той основой, на которой строятся представления о развитии России в будущем.
Ели время — это музыка, согласно словам одного философа, то настоящее в ней — всего лишь одна нота. Две другие — это прошлое и будущее. Если мы их не знаем, настоящее утрачивает смысл; гармонии, мелодии не получается. Эта гармония, эта мелодия возникают, когда мы их выстраиваем, когда мы их продлеваем в обе стороны истории, в прошлое и в будущее.
Наше историческое бытие имеет смысл, то есть является историческим, только если мы его вплетаем в прошлое. И тогда для нас понятным и близким становится будущее. Но если у нас в прошлом — какофония, кровавая грязь, недоразумение, то, естественно, и нынешний день мы будем воспринимать сам по себе, и никакой общей истории у людей, населяющих пространство, временно именуемое Российской Федерацией, нет. А есть история индивидуальной карьеры, индивидуума. Один — лузер, проигравший. Другой — винер, выигравший. Выигравший — тот, кто смог уехать на Запад, присоединиться к прекрасной истории Запада. Лузер — тот, кто остался в своей бессмысленной стране, спился и умер.
Вот с этой моделью имеет дело, вот эту модель восприняла в качестве рабочей современная российская идеологическая, экономическая и политическая элита. И что после этого мы хотим? Борьбу за Россию надо начинать с истории. Совершенно правильно Александр Андреевич Проханов говорил о необходимости выстраивания преемственности нашей истории.
Речь идёт о создании музыки русской истории, о вычленении её смыслов и модели прочтения русской истории иным способом, нежели нам навязывает современная политическая верхушка.
Я вижу, что лично Путин — как человек — с глубоким отвращением относится к такой версии. И когда он сталкивается с подобным толкованием России, её прошлого, его охватывает возмущение, на лице начинают желваки играть. Но когда горячая фаза заканчивается, захватывает рутина — и опять те же силы поднимаются и продолжают как ни в чём ни бывало ту же самую историю.
Получается, что расистский западный взгляд на отечественную историю стал взглядом нашей элиты на собственное общество. Это — колониальное мышление, даже если думающие таким образом люди — русские, если они родились и выросли здесь, они всё равно видят эту территорию как место временного проживания: здесь находятся их заводы, их производство, бюджет, который они осваивают. Но живут они там: в цивилизации, в белом мире.
Оба этапа русской истории: и советский, красный, и монархический, белый, — с точки зрения либеральной истории подлежат демонизации и вычёркиванию. Вовсе не случайно в 90-е годы либералы придумали и широко использовали термин "красно-коричневые". Им неприятно было называть этих людей "белыми", так как в белом движении они видели элементы либерализма, и белое движение времен гражданской войны во многом состояло из деятелей Февраля. Но всё, что было до Февраля, либералы называли фашизмом. Наша история для них — это кровавое недоразумение, "русский фашизм". Поэтому все, кто за царя, за православие, за традиционные русские ценности, — это фашисты, это "коричневые", говорили либералы. А были ещё те, кто выступал за советские ценности, — это "красные" сталинисты, "вертухаи всесоюзного ГУЛАГа". Вот и получались "красно-коричневые".
Сейчас речь идёт о том, как нам, представителям русской истории, русской церкви, русского народа: и верующим, и идущим к вере, — понимать советский период. О либеральной модели я уже сказал. В 90-е годы Сорос издал учебники истории, где эта модель нашей истории была подробно и разносторонне описана.
Согласиться с такой моделью мы не можем, мы должны определить, каково место советского периода в отечественной истории.
Хотел бы в этой связи обратить внимание присутствующих на некоторые — по-моему, весьма существенные — аспекты.
Мы имеем дело с секулярным, то есть светским обществом — советским. Но это общество было совершенно другим, чем секулярное общество Запада. Здесь можно вспомнить Макса Вебера, который написал классический в своём роде труд "Протестантская этика и дух капитализма". Там он описывает, что капитализм родился в процессе секуляризации, то есть перехода от религиозной к светской модели западного христианства в лице протестантизма. Что капитализм есть светское издание или светская сторона протестантизма. Очень логично, поскольку здесь показаны историческая связь, историческое содержание западного общества. Капитализм — это экономическая модель, вытекающая из протестантской идеи индивидуального спасения — индивидуализма.
Если применить эти тезисы к нашей истории, то когда у нас пошёл процесс секуляризации общества, перехода от религиозной к светской модели, мы получили совершенно иной результат: не либеральный капитализм, а советский социализм. Отсюда, используя веберовскую методологию, Николай Александрович Бердяев в своей работе "Об истоках русского коммунизма" сделал следующий вывод: "Значит, продуктом секуляризации православного христианства является социализм". Интересно, что между протестантизмом христианским и капитализмом светским, атеистическим существуют и различия, и преемственность. Такие же различия и преемственность существуют между православием и социализмом. И мы можем рассматривать социализм как продукт секуляризации, то есть перехода к светской модели православной традиции.
Это подтверждается прежде всего отвержением базового принципа либерализма со стороны не только правых, от славянофилов до черносотенцев, но и левых, от народников до большевиков. Единственный автор, которого они ненавидели в XIX веке, — это Иеремия Бентам. Его имя было ругательством. Он был русофобом, но это даже неважно: любой западный человек, любой либерал — русофоб. Его ненавидели, потому что он сказал: "Хорошо то, что полезно для меня индивидуально". Православные возмутились "Как же так? А народ? А церковь? А страна? А Бог?" Достоевский против Бентама сказал, что красота спасёт мир. Консерваторы ужаснулись и сказали: если добро есть лишь выражение пользы, — значит, всё измеряется деньгами, карьерой. Неприязнь к принципу утилитаризма объединяла у нас и правых, и левых.
Советский период, таким образом, представлял собой одну из сторон русского атилиберализма, секулярного, современного проекта, жёстко противоположного идее, что все ценности являются материальными, индивидуальными, а индивидуальная свобода быть кем угодно и наслаждаться этим является высшей ценностью. Для коммунистов такое понимание жизни столь же категорически неприемлем, как и для православных.
Не случайно мы практически миновали капиталистический период в нашей истории и сразу, вопреки "классическому" марксизму, перешли в советский социализм. Потому что антилиберализм был для большевиков важнее, чем марксистская ортодоксия. Я убеждён: мы должны по-новому рассмотреть советский период отечественной истории как абсолютно закономерную, логическую, хотя и противоречивую, драматическую и даже кровавую часть нашей истории (но история любого народа кровавая и трудная) и найти, выстроить эту модель.
Доминантным аккордом всей нашей истории — с точки зрения и "красных", и "белых", — является отвержение той базовой философской социологической установки, что индивидуум есть мера вещей. С точки зрения "белых", православных, — Бог есть мера вещей, Вера есть мера вещей. С точки зрения "красных", коммунистов — социальная справедливость есть мера вещей, благо всех в целом, а не отдельных людей суть мера вещей. Это разные подходы, разные теории, но у них есть общее: мера вещей — не индивидуум, не атомарная личность. Отвержение либерального капиталистического принципа является философской основой построения общей для "красных" и "белых" исторической парадигмы.
Мы сейчас не будем говорить о том, что разделяет красных и белых, — их разделяет очень многое, но, тем не менее, внутреннее единство русской истории существует, и оно так или иначе говорит: не в индивидууме дело, дело не в части, а в целом. Дело в справедливости и в альтруизме, в жертвенности и в любви, но не в личном благополучии. По-настоящему "красных" и "белых" объединяет, да и делает русскими, — любовь. Русский — это тот, кто любит, это любящее существо. А любовь всегда предполагает выход за свои собственные пределы, жертвенность по отношению к другому
Это, может быть, и есть тот доминантный аккорд, который мы ищем, и который должен быть осмыслен теоретически, научно-исторически и лечь в основу новой непротиворечивой версии отечественной истории.
Пётр АКОПОВ, политолог.
При всей огромной важности борьбы за историю, которую все последние двадцать лет вели патриоты, — борьбы за то, чтобы связать воедино имперский и советский периоды, можно сказать, что перелом здесь уже произошёл. Он произошёл и в сознании власти — в частности, это проявилось в том, что Путин сказал в своем послании парламенту о единстве тысячелетней истории России, в достаточно символическом назначении на идеологический пост министра культуры Владимира Мединского, в дискуссиях вокруг "законы Димы Яковлева" и "дела Pussy Riot", во множестве других, крупных и мелких, ярких и незаметных, симптомов. Этот процесс будет набирать обороты, и, по-моему, он уже необратим.
Кроме того, в ходе предстоящей в ближайшие годы зачистки коррумпированной элиты должна быть вскрыта её опаснейшая, русофобская либеральная часть, что существенно ослабит и подорвет позиции всей либеральной машины пропаганды. Конечно, не дожидаясь этого, нужно наращивать работу по связке, скрепе нашей бело-красной истории. Но есть, кроме борьбы за связку красной и белой идей в прошлом, и еще более актуальная потребность в борьбе за их единение в развивающейся политической ситуации. Это даже важнее, чем борьба с чистым либерализмом.
Потому что либерализм, как идеология и как политическая сила, повержен. Пока не окончательно, но уже бесповоротно. Поэтому сегодня так актуальна работа над сближением красной и белой идеи — не только потому, что именно в этом направлении находится выход России из идеологического тупика. А еще и потому, что на недопущение такого единства сейчас будет делать ставку проигравший либерализм. Этот волк будет рядиться в овечьи шкуры — в те, которые близки русскому народу, в красную и белую. Потому что это его единственный шанс на удержание ускользающей из его рук власти в стране.
Как будет осуществляться раскол и развод имперской и советских идей? Через их направление в две разные, противоположные стороны: советское уводят в левый радикализм, в троцкизм, в сторону антитрадиционализма, а имперскую, белую идею ведут к уменьшительному национализму, к отрицанию тех устремлений к солидарности и справедливости, которые двигали красной идеей.
Понятно, чем это опасно — уводя, разводя красных и белых в разные стороны, ими можно будет легко манипулировать, а главное — прийти на их плечах к власти. Потому что России, в случае сохранения нынешнего социально-экономического уклада, грозит именно социальная, социалистическая революция, точнее, бунт — массовое, стихийное возмущение народа. И если "красные" будут отвлечены, уведены от союза с "белыми", именно они и станут ударной силой этого восстания. А выгодополучателями, манипуляторами станут либералы, замаскированные под "красных".
Таким образом, ни красная, ни белая идея по отдельности не могут ни стать государственной, национальной идеологией, ни победить, ни даже избежать того, чтобы стать объектом манипуляции со стороны либералов. То есть альтернативы синтезу красной и белой идеи просто нет — без синтеза они обречены на политическое и идеологическое поражение.
Как избежать этого?
Сцементировать красно-белый союз тем, что сделает его нерушимым.
Что может стать такой основой?
Александр Дугин говорил о том, что отвержение либерализма, отрицание индивидуализма — объединяет красных и белых. Да, но кроме этого отрицания есть и общее утверждение. Это — стремление к справедливости. Потому что не только Бог есть мера вещей для сторонников белой идеи, но и стремление к социальной справедливости, к царству Божьему на земле. Ведь кто главный носитель белой идеи? Не имперские чиновники, а русское крестьянство. Все его этические, жизненные ценности были построены на солидарности и справедливости, на отрицании не только рынка, но и конкуренции как основы экономики. Не нужно называть это коммунизмом — нужно найти новые термины. Может быть, "православный социализм", может быть, "коммунитаризм", но не термины главное…
Так что справедливость и солидарность есть мера вещей не только для красных, но и для русских вообще. Это фундамент, основа для сближения и синтеза красного и белого, для их окончательного слияния. Именно слияния — потому что после советского периода русский народ уже никогда не смирится с любой формой классового общества, общества, построенного на принципах социальной несправедливости. Надолго загнать русских в капиталистический строй — даже видоизмененный государственным контролем — не получится. Будет взрыв.
Есть ли у Путина шанс на изменение основ социального строя? Есть. Есть ли у него такое желание? Пока нет. Но другого способа предотвратить новый взрыв и революцию у него нет.
Сергей БЕЛКИН, публицист.
То, что я хочу сказать, — это спонтанная реакция на прозвучавшие здесь выступления и какие-то мои размышления в связи с данной темой. По-моему, в современной России на самом деле ни "красных", ни "белых" давно нет. Каждый из нас, вспоминая историю своей семьи и своих родственников, обнаружит там и "красных", и "белых" в переплетении их личных и исторических судеб. Прошло 90 лет. И вот мы здесь собрались… Я вижу, что основной мотив, по которому мы здесь собрались, это — дискомфорт, который мы испытываем внутри себя. Если попытаться представить нашу совесть как некоторую ткань, сделанную из таинственного, драгоценного, божественного происхождения материала и уходящую куда-то далеко-далеко, в историю наших предков, то на этой ткани можно разглядеть множество пятен и дыр, которые, собственно, и не дают нам покоя сегодня.
Я вижу, что совесть, её голос — это основная мотивация, благодаря которой мы с вами здесь сегодня находимся. Мы чувствуем некую вину за те события, которые происходили 90 с лишним лет назад, пытаемся их осмыслить. И мы называем это примирением "красных" и "белых". То есть, нравственный мотив мне представляется основной платформой, на которой сегодня строится обсуждение этой проблемы, — платформой, не менее важной, чем насущные политические или социальные нужды. Нравственность — это система координат в пространстве добра и зла, должного и недолжного, охватывающая все стороны человеческой жизни.
Сегодня Россия представляет собой, на мой взгляд, нравственную пустыню. Мне могут возразить и сказать: "Как же так? Никто не отменял заповеди Божии, некоторые помнят "моральный кодекс строителя коммунизма". Да, существует довольно много нравственных кодексов, которых можно придерживаться, но все они апеллируют, прежде всего, к личности, к её внутреннему состоянию, к её совести. А вот нравственные кодексы, которые бы давали оценку явлениям социальным… Их то ли нет, то ли не хватает. И здесь огромная лакуна, каверна, пустыня. Мы живем в обществе, где нет нравственных авторитетов в том смысле, который я имею в виду, говоря о социальной совести. Личное спасение, "жизнь вечную" я буду искать в лоне родной мне православной Церкви, ничего другого здесь мне не нужно. Точно так же, как не нужно ничего другого, кроме своей религии верующему мусульманину или иудею, а кроме своей идеологии — убеждённому коммунисту. Но то, что было безнравственным 90 лет тому назад, — об этом можно и нужно говорить. О том, что было безнравственным 15 лет назад, когда была проведена в стране безнравственная приватизация, тоже сказано мало и недостаточно, неопределенно. В государстве и обществе до сих пор нет института, который взял бы на себя эту нелегкую функцию.
Я в своей внутренней запальчивости ожидал и, признаюсь — грешен, думал о том, почему же Церковь молчит? Почему она не сказала, что творилось и творится в стране? Потом я сам себе сказал, что это не её функция, — у неё другая задача. А почему я так внутри себя на церковь набросился? Да потому что больше некуда мне обратиться с этим вопросом. Потому что ни политические партии, ни какие-то иные институции, существующие в обществе, этого не делают.
В этой связи я вижу, что в том деле, которое мы сейчас начали, есть перспектива, учитывая состав людей, их совестливость, их культуру и знания, в том числе попытаться взять на себя функции нравственного авторитета, способного дать адекватную оценку социально-политических событий последнего двадцатилетия, а, может быть, — и столетия.
Что кается вопроса объединения "красных" и "белых" в его нынешней актуализации… Это чрезвычайно важно сегодня, потому что мы живем в смертельно расколотом обществе. Для меня пока нет ответа на вопрос: "Что делать?" Как нам выработать некий консенсус? Ведь работа в данном направлении является очень важной частью общей работы по выработке консенсуса между разными социально-политическими группами, существующими в стране.
Мы все — и я, к сожалению, тоже — находимся в стадии агрессии, когда человек хочет победить своего врага. У меня есть идейные враги, вы их сейчас упоминали — это либерально-демократическая среда. Могу её обозначить каким-нибудь бессмысленным словом — например, "чубайс". Чего я хочу? Найти с ними зону консенсуса? Я заглядываю в своё сердце и пытаюсь там найти ответ, или я хочу их победить? Это очень непростой вопрос. В истории сложилось два типа "нравственности": когда поиск консенсуса или компромисса является добром и когда он, напротив, является, однозначно, злом. Это хорошо известно в социальной психологии. Даже в Евангелии Иисус Христос в разное время даёт своим апостолам два совершенно разных наставления. Первое: "Кто не против вас — то с вами". И второе: "Кто не с вами — тот против вас". Если уж у нас в стране среди мощных, весьма определённых и достаточно влиятельных социальных групп мы не можем найти зоны консенсуса, встает вопрос: либо одни других должны уничтожить, истребить физически или выгнать за пределы страны; или переубедить, что крайне маловероятно; или всё-таки увидеть общие высшие цели. Если у нас, живущих в одной стране и придерживающихся разных взглядов, нет общих высших целей, — страна обречена. Обречена либо поубивать друг друга, либо найти эти высшие цели, ради которых мы должны сосуществовать. Это мне представляется очень важным вопросом.
И последнее, о чем бы я хотел сказать, о наследии "красных" и "белых". "Белые" проиграли военную борьбу, политическую борьбу. Их наследие — это их идеалы, их мысли, их страдания, их судьбы. Наследие "красных" — это страна, в которой мы живем. "Красные" победили, они за 70 лет советской власти прошли через существенные трансформации своей сути, они, условно говоря, многократно превращались из гусеницы в бабочку и так далее. В результате мы сейчас встретились на заводе, построенном "красными", мы поедем по городу, где родился красный вождь. И в связи с тем, что эти два наследия сущностно, качественно отличны, у нас должно быть понимание, осознание этого факта. "Белые" и их страдания, их идеалы заслуживают сочувствия, сострадания, понимания, сожаления. "Красные" — это реальное наследие, реальная жизнь, реальные технологии, то, в чём все мы живём. И к этому должно возникать некое иное отношение.
В заключение хочу сказать, что я воодушевлен чрезвычайно, я не ожидал такого уровня накалённой заинтересованности, такой глубины познаний разнообразных ответвлений столь сложной проблемы. Это внушает мне даже не надежду, а уверенность:, несмотря на то, что избранная нами задача очень сложна и никто в нашей истории не попытался всерьёз её решить, — нам это окажется по плечу.
Александр НАГОРНЫЙ, политолог, заместитель главного редактора газеты "Завтра", ответственный секретарь Изборского клуба.
Я заострю внимание собравшихся на высказанном здесь уже многократно — правда, в неявной форме — тезисе о том, что в современной России противостояние "красных" и "белых" носит совершенно особый характер и по сути своей является вовсе не таким, каким выглядит по форме. Нам кажется, что это спор о прошлом, о "комиссарах в пыльных шлемах" и "корнетах Оболенских", а на деле это спор о будущем, который только обращён в прошлое. В английском языке есть специальная глагольная форма, "прошлое в будущем", past in future, — это именно то, о чём идёт речь. Согласитесь, что там, в прошлом, примирение "красных" и "белых" уже невозможно — потому что была гражданская война, были красный и белый террор, была трагедия "первой волны" эмиграции и так далее, и тому подобное.
Но я уверен в том, что такое примирение "красных" и "белых" — именно как "красных" и "белых" — окажется невозможным и в обозримом будущем. Потому что у нас нет "белого" образа нашего будущего, а "красный" образ нашего будущего померк уже в середине 60-х годов, почти полвека назад. Зато есть образ "радужного", "розово-голубого" будущего, представленный мировым и отечественным либеральным сообществом, которое, собственно, и озабочено прежде всего тем, чтобы у этого образа не возник эффективный конкурент.
В этом "радужном" проекте есть и "красные", и "белые" линии, они являются частью единого спектра, но вне его такого единого спектра нет. И те, кто видит свой идеал в империи Романовых, и те, кто видит свой идеал в Советском Союзе сталинских времён, обречены продвигаться вперёд с головой, повёрнутой не только назад, но и в разные стороны. Это и неудобно, и, по большому счёту, опасно. Потому что наши оппоненты смотрят именно в будущее. В будущее смотрят их интернеты и мобильные телефоны, космические спутники и высокоточное оружие. Они точно знают, какого будущего хотят для себя, а какого — для других, в том числе и для нас с вами.
Давайте смотреть в будущее, как смотрел в него сталинский Советский Союз в годы своего взлёта. Давайте следовать духу, а не букве. Ведь не секрет, что больше половины офицеров царской армии воевало на стороне "красных", что такие выдающиеся достижения Советской власти, как план ГОЭЛРО, Байкало-Амурская магистраль, канал Москва—Волга, сотни и тысячи других реализованных проектов — были задуманы и созданы ещё в царские времена. Да, для их реализации социально-экономические рамки романовской империи были тесными. Точно так же, как были они тесными для вертолётов Сикорского и телевидения Зворыкина — проектов, реализованных русскими изобретателями за пределами Советского Союза. По сути, даже Голливуд как всемирная "фабрика грёз" был придуман и создан выходцами из Российской империи. Точно так же сотни тысяч советских изобретений не нашли применения в плановой экономике и были использованы западной экономикой с пользой для неё.
Сегодня сотни миллиардов и даже триллионы долларов, полученных за продажу невосполнимых сырьевых ресурсов нашей страны, утекают на Запад, в Соединенные Штаты Америки, не находя применения в отечественной экономике, в отечественной промышленности и в сельском хозяйстве, в отечественной науке и, говоря современным языком, в отечественной сфере услуг, то есть в образовании и в здравоохранении. А мы, не обращая внимания на это, будем продолжать споры о том, кто именно отдал приказ о расстреле царской семьи, или какие куски отечественной территории обещал Антанте адмирал Колчак в случае своей победы? Всё это, никто не спорит, важные вопросы, но за деревьями нужно видеть и лес.
Мы вправе гордиться нашим прошлым, но не должны им кичиться. Мы не имеем права отрицать наше прошлое, но точно так же не имеем права идеализировать его. Мы обязаны точно знать, точно понимать, в чём наша сила и в чём наша слабость. На мой взгляд, истинный патриотизм — не в том, чтобы восторгаться прошлыми достижениями нашего народа и нашего Отечества, а в том, чтобы обеспечить все условия для наших настоящих и будущих свершений, которые служили бы образцом и примером для всего человечества.
Российская империя была своего рода магнитом для соседствующих с ней народов, которые шли под скипетр "белого царя", чтобы спастись от внешних угроз и внутренних раздоров. Советский Союз предлагал всему миру модель общества наивысшей социальной справедливости, — модель, которая повлияла не только на развивающиеся государства, от Монголии до Кубы, от Никарагуа до Китая, но и на ту же Европу, ту же Японию, те же США.
Вот вектор, который нам необходимо развивать, на котором возможно истинное соединение и объединение "красных" и "белых". Других вариантов, на мой взгляд, нет.
Все вы знаете о таком маргинальном идейно-политическом течении, как "неоязычество", которое зовёт своих адептов в еще более удалённые от настоящего времена, которые предлагает в качестве "золотого века" отечественной истории. Для "неоязычников" князь Владимир Святославович — куда больший злодей и враг, чем Владимир Ильич Ленин. Единение и гармония с еще нетронутой природой, "естественная нравственность" — казалось бы, чем плох такой вариант руссоизма? Да именно тем, что не имеет никакого будущего.
Не хотелось бы видеть как действительно противостоящие современному глобальному либерализму общественно-политических сил превращаются в маргинальные варианты, подобные "неоязычеству", что мы, к сожалению, зачастую наблюдали в течение последней четверти века. Нельзя только ходить на демонстрации с красными флагами или с имперскими чёрно-бело-золотыми стягами, нельзя только повторять коммунисические и монархические мантры — нужно творить, преобразовывать свою реальность, свои обстоятельства и себя самих.
Только тогда мы сможем успешно — и не на словах, а на деле — противостоять реализации глобального либерального проекта.
Окончание следует
