На фото: Гейдар ДЖЕМАЛЬ и Надир ХАЧИЛАЕВ
"ЗАВТРА". Гейдар Джахидович, вы известны общественности не только как мусульманин, но и как человек левых политических взглядов. Одно из важнейших понятий для всякого "левого" — это справедливость, справедливость в устройстве общества, в устройстве мирового порядка. Как трактует справедливость ислам, существует ли какая-то специфика? Другими словами, справедливость для мусульманина, христианина и нерелигиозного человека — она одна и та же, или есть различия?
Г.Д. Справедливость не для людей. Справедливость существует вне человека, она может быть доступна ему, но никогда не является производной от человеческого фактора. В исламе справедливость имеет несколько терминов, есть "адалят", справедливость, проявляющаяся в праведном суде, это справедливость в значении юстиции, основанной на правде. Это справедливость суда Соломона, внешняя справедливость. Есть и другая — глубинная справедливость, "хакк", которая трансцендентна человечеству. В бытии как таковом нет справедливости, ни в каком смысле, потому что в нём присутствует чудовищная неумолимость бесконечности. Бесконечность бессмысленна, она — абсурд. Бесконечность — это миллионы тонн породы, которые похоронили под собой человека, он стёрт этой чудовищной массой, уничтожен в ноль. Бытие — это полное торжество объекта над субъектом, среды над свидетелем, сущего над должным. В конечном счёте получается, что есть только то, что есть, и оно, с точки зрения уничтоженного субъекта, и должно быть, потому что другое невозможно. А субъект как альтернатива сущему — уже ноль, потому что раздавлен бытиём. Таково бытие, но что такое справедливость?
Справедливость есть остановка этой бесконечности, это вызов ей, который восторжествовал. Когда по неумолимому закону тяготения яблоко должно упасть, а оно взлетает, потому что происходит чудо. Остановка неумолимых законов бытия, решение зеноновской апории, когда Ахиллес всё-таки догоняет черепаху, хотя не может этого сделать по условиям задачи — это милость Господа. Обычно под милостью понимают какую-то доброту, прекраснодушие, мягкость — нет. Милость Господа гораздо страшнее, чем неумолимая мощь бытия, потому что она взрывает ожидаемое, взрывает сознание и законы мышления. Милость Господня отменяет то, что должно быть непреложным и заменяет это парадоксальным чудом. Скажем, что такое воскресение из мёртвых? Это милость Господа, но она очень страшна. Ведь это воскресение для суда, за которым следует вечное осуждение и лишь в очень немногих случаях — спасение. Но лучше воскресение для осуждения, чем отсутствие воскресения вообще. Лучше ад, чем полная смерть Духа и его отсутствие. Воскресение — это повторение единичной индивидуальности, которая уже жила, здесь и теперь, повторение живого "я". С точки зрения неумолимых законов, повторения быть не может, потому что числовой ряд не знает повторов. В числовом ряду после "семи" идёт "восемь", а после "восьми" — "девять", и не может быть, чтобы вдруг встретилась ещё одна семёрка или восьмёрка, это исключено. В спирали, где один виток плотно приходится к другому, точки в разных витках могут быть сколь угодно близки, но они не одно и то же. В реальности нет повтора, а воскресение даёт его, отменяет реальность. Это удар по неумолимому ужасу сущего, и это происходит в виде чуда. За чудом следуют грозные последствия: суд, от которого трепещет всё, от которого раскалываются земля и небо. Но всё равно это лучше, чем бессмысленность и абсурд биллиардных шаров, сталкивающихся в бесконечной пустоте и бездне времени. Потому что в этом абсурде не может быть справедливости. Именно поэтому для религиозных людей концепция воскресения и Страшного Суда является сутью того, что такое справедливость. Отмена всех законов рока и наступление тотального чуда, стирающего всё. Это страшно, но только в условиях этого жуткого чуда будут судимы грешники, преступники, творившие зло с начала веков, и всё будет приведено в соответствие с тайным предназначением. Такова высшая справедливость. Эта справедливость находится за пределами человеческого фактора и может ли человек иметь какую-то собственную справедливость? Да нет, он на это неспособен. Он может понимать справедливость, приближаться к её пониманию или отдаляться от него.
Разве справедливо, что мы живём и исчезаем, как искры из костра в ночи? Справедливо ли, что миллионы людей стёрты невидимой губкой, и мы никогда не будем знать имён бесчисленных людей, рывших каналы Междуречья или строивших пирамиды? Нет, это несправедливо, потому что абсолютно бессмысленно. Смысл — это справедливость. Поэтому справедливость теснейшим образом связана со Святым Духом, с божественной искрой сознания, вброшенной в человека.
"ЗАВТРА". За вашими плечами — долгий путь, вы многое пережили, многое поняли, многого достигли. Какой опыт своей жизни вы считаете наиболее ценным?
Г.Д. Ответить на вопрос о наиболее ценном опыте очень легко. В какой-то момент я стоял перед выбором: либо конформироваться и стать частью социального пространства, либо бросить этому пространству вызов и превратиться в аутсайдера и нонконформиста, со всеми вытекающими последствиями. Выбор был очень жёстким, и расплатой за решение бросить вызов системе была прямая угроза суда и тюрьмы.
Уже в девять лет я пришёл к выводу, что я категорически отрицаю ту номенклатурную советскую реальность, в которой живу. Реальность вокруг меня виделась насквозь фальшивой и лицемерной. Я могу сказать, когда впервые почувствовал ненависть к этой системе. Это произошло, когда в девять лет я вдруг услышал радио. Первый раз жизни я не слушал его как белый шум, а понимал смысл слов, которые говорил диктор. Там я услышал такие слова, как "борьба за мир", "мирная инициатива Советского Союза", "мирное сосуществование". Услышав и осознав эти слова, я испытал жгучую ненависть. Для меня слова о мире и борьбе за него с тех пор стали перманентным индикатором: всё, что связано с призывом к миру, является проявлением сатанизма, абсолютно враждебного начала, которое для меня идентифицировалось как матриархат, как вечная женственность, как кастрация, лицемерие, как капитуляция и смерть. Это на долгие годы привело меня к своеобразному правому модернизму ницшеанского типа: на ницшеанских путях я искал альтернативу и оппозицию всему вышеперечисленному. Со временем я, конечно, от этого отошёл, но крайне правый драйв долгое время был для меня альтернативой окружающей реальности. Так или иначе, я понял, что вокруг меня существует заговор системного, номенклатурно-бюрократического лицемерия, который представляет собой оруэлловское двоемыслие: эти люди имеют в виду нечто совершенно другое относительно того, что они говорят. Кульминация была достигнута, когда в 1961 году Хрущёв принял новую программу партии, в которой было обещано построить коммунизм в ближайшие двадцать лет, и определялись критерии коммунизма: бесплатная колбаса, бесплатный проезд в метро и так далее. То есть, выходило, что миллионы людей брали Перекоп, воевали и гибли на фронтах Гражданской, а потом Великой Отечественной войн, исключительно для того, чтобы есть бесплатную колбасу и бесплатно ездить в трамваях и метро. Эта профанация была чудовищна, она жёстко и окончательно подтвердила, что я совершенно оправданно испытываю ненависть к окружающей меня системе. Мне тогда было всего тринадцать лет. В дальнейшем я абсолютно интуитивно шёл по своему пути: я поступил в университет, что казалось для меня логичным продолжением школы. Я хотел изучать арабский язык, для чего поступил в комсомол, считая это не более, чем акцией прикрытия, без комсомольского билета в университет было не поступить. Но дальше моя внутренняя логика вошла в неизбежный конфликт со средой. Комсомольское собрание курса обратилось в деканат с просьбой о моём исключении, затем меня действительно выгнали из института. Я попал в армию, где уже оказался перед совершенно определённым выбором: принять правила игры или отвергнуть их, столкнувшись с суровыми последствиями. И я принял эти последствия, отказался приносить присягу, заявив о своих антисоветских взглядах. Мне говорят: "Тогда семь лет тюрьмы", я отвечаю: "Ну хорошо, семь лет, так семь лет". Меня спрашивают: "Ты что, с ума сошёл? Три года служишь, потом восстанавливаешься в университете, вся жизнь перед тобой открыта, или мы сейчас судим тебя за уклонение от службы, ты получишь семь лет, судьба будет перечёркнута". Я заявляю, что готов к этому. В итоге не получилось меня посадить, но лишь потому, что вмешалось провидение, вмешался на личном уровне — без всяких оснований для этого — один высокопоставленный генерал, который дал "отбой", и я не пошёл под суд, а был комиссован. Это тоже перечёркивало любую возможность восстановиться в институте, иметь нормальную карьеру и жизнь, но я понимал, на что я иду. Я и на семь лет тюрьмы был готов, потому что вопрос был для меня принципиальным. Вся моя жизнь до этого, лет с восьми-девяти до девятнадцати, то есть десятилетие становления подростка, вела меня именно к этому выбору, к нему подталкивали размышления, чтение книг, накопление "сырой" энергии. И я принял решение: уйти из социума, порвать с ним все связи, лишиться любой возможности иметь работу, карьеру, то есть стать кем-то в рамках этого социального пространства. Я решил со всем этим порвать, отказаться от возможности получить высшее образование, иметь диплом, интегрироваться в систему. И я был готов к последствиям, которые могли обрушиться на мою голову.
Вышло так, что эти последствия не реализовались в наиболее жёсткой версии: система просто отвергла меня. Не выплюнула даже, а не стала пожирать. После комиссования я вернулся в Москву полным аутсайдером: я не мог ни вернуться к образованию, ни устроиться на какую-то приличную работу, потому что стоило работодателям ознакомиться с моим личным делом, и от меня шарахались, как от огня. После этого я поставил точку над i, выйдя из комсомола. Бессмысленно было оставаться членом этой организации после разрыва со всеми возможными вариантами будущего в рамках советской системы. Началась новая жизнь, я стал двигаться совершенно иным путём, с другими людьми, которые также были вне системы. Именно этот выбор, выбор пути, на котором я выхожу из системы и принимаю то, что в отместку она уничтожает меня как физическую единицу, я считаю самым важным решением в своей жизни. Тогда был сформирован алгоритм, который работал во мне всю жизнь и определял мои поступки во всех ситуациях. Без этого шага всё остальное было бы лицемерием, ведь быть радикалом, который ни разу в жизни не принял радикального решения и не совершил радикального поступка, конечно, было бы подлостью. Такой радикализм просто ничего бы не стоил. Если ты против, то ты против. Не может быть никаких кукишей в кармане и разговоров на кухне. Бери и садись в тюрьму. Всё должно быть настоящим.
Вскоре после возвращения в Москву из армии мне встретились два человека, сильнейшим образом повлиявшие на мою жизнь. Это были Мамлеев и Головин.
До этого ещё подростком я формировался под влиянием немецкой классической философии. Когда мне было восемнадцать, главным авторитетом для меня был Гегель. Я был убеждённым панлогистом. Мамлеев открыл мне сферу иррационального, бездны психологии глубин. Благодаря Головину я познакомился с метафизикой традиционализма. Зная французский язык, я в подлиннике проштудировал ключевые работы Генона и его школы. Однако к 1972 году для меня встал вопрос о преодолении традиционализма в принципе. Я интуитивно знал, что в доктрине о "Верховном тождестве", где "я" идентично всерастворяющему абсолюту, заложена фальшь. В продолжении нескольких лет я продумывал критику генонизма, итогом чего стала работа "Ориентация — север". Это был кабинетный период, подготовка к опасной жизни, которая началась, когда я попал на Памир.
С 1980 года был Таджикистан, вхождение в круги подпольного таджикского движения, исламской партии возрождения… но всё это происходило уже перед концом советской системы. Я всегда чётко знал, что она подойдёт к концу. Не к полному концу — как я уже говорил, эта система сохраняется и поныне. Но, по крайней мере, закончилось господство партократии, прямого лицемерия, когда абсолютно ни во что не верившие бюрократы говорили на языке "красного проекта", а в действительности мечтали поскорее сдаться врагу и лечь под него.
"ЗАВТРА". Гейдар Джахидович, как человек, посвятивший немало сил изучению истории, её метафизики, в чём вы видите подоплёку событий в арабо-мусульманском мире, их глубинный подтекст?
Гейдар ДЖЕМАЛЬ. В мире идёт борьба между мировым правительством (традиционалистский клуб) и национальными суверенитетами (либеральный клуб). В этой борьбе радикалы идут параллельным курсом с повесткой дня мирового правительства, потому что национальные сувере- нитеты являются для них гораздо более близким, понятным и доступным противником. Задача снести условного Каддафи или Асада для них очевидна. Именно поэтому сейчас радикалы занимаются борьбой с национальными суверенитетами, и внешне ситуация выглядит так, будто они — инструмент в руках мирового правительства. На самом деле мировое правительство — тоже их враг, просто сегодня этот враг менее актуален. Я сравнил бы эту ситуацию с тем, что в какой-то момент Ленин использовал кайзеровскую Германию как фактор свержения Временного правительства. Затем вновь созданная Красная Армия была брошена уже против кайзеровских войск и стала продвигать мировую революцию дальше в Европу, в первую очередь в Германию. На каком-то этапе задачи генштаба немецкой армии и большевистской партии шли параллельным курсом, но затем последовала поляризация интересов. Так же дело обстоит и с временным совпадением целей мирового правительства и радикалов. Единственное отличие состоит в том, что Ленин прекрасно понимал свою повестку дня и чётко осознавал, когда стоит заключать тактические союзы, а когда их рвать. У современных радикалов такой ясности нет.
Мы присутствуем при попытке мирового правительства снести национальные суверенитеты и создать единую империю с переходом к новому общественно-политическому порядку. При этом общественном порядке многие институты демократии будут упразднены за ненадобностью, будет восстановлено рабство, но без экономического и силового принуждения. Новое рабство будет основано на психологическом контроле и на промывке мозгов, огромное число людей будет просто выброшено из истории. Единственным оппонентом всего этого может оказаться только радикальный клуб, но лишь при условии, что он будет выведен на дорогу глубинного понимания своей роли, своих задач и своего места на исторической сцене. Надо сказать, что вероятность успеха микроскопически мала. Шаг влево, шаг вправо — и все окончится очередным провалом, потому что в мире чудовищно велики силы инерции, силы бытия, а присутствие Святого Духа крайне эфемерно, и может превратиться в действующий фактор истории лишь при условии глубинного понимания этого присутствия, когда интеллектуальная воля превращает все ресурсы человеческого фактора в инструмент на службе Духа. Это тот момент, когда король Лир понимает, что его место — рядом с той дочерью, которую он прогонял с порога с самого начала, считал, что та его не любит, и ехал за поддержкой и убежищем к другим дочерям, на самом деле предавшим его. Вот, что происходит сегодня. Так метафизика входит в нашу каждодневную практику.
"ЗАВТРА". С учётом всего сказанного вами, каким вы видите дальнейшее развитие ситуации в глобальной политике? И какое место в том новом миропорядке, который формируется у нас на глазах, займёт Россия?
Г.Д. У России очень сложная ситуация. С одной стороны, она представляет собой типичную национальную бюрократию, противостоящую мировому правительству. Но это национальная бюрократия с большими оговорками. Ноги нынешней нашей бюрократии растут из партийной номенклатуры советской эпохи, которая формировалась на базе отнюдь не национальной, а коминтерновской бюрократии. Советская номенклатура обязана своим созданием попытке сформировать альтернативное мировое правительство. В начале XX века уже существовало реальное мировое правительство, состоящее из монархов, однако оно не в полной мере осуществляло свои возможности. "Вилли", "Ники", "Эдди" — все тогдашние главы европейских династий, которые состояли друг с другом в родстве, постоянно встречались, — однажды пришли к выводу, что нужно покончить с парламентами и партиями, взять под абсолютистский контроль свои народы и создать единое мировое правительство аристократии. Помочь им осуществить задуманное должна была общеевропейская война длиной в несколько месяцев. После этого монархи планировали обвинить парламенты, партии, банкиров в развязывании кровавой бойни из-за своих меркантильных интересов и разгромить либералов, исполнив волю народа, шокированного кровопролитием. Ничего из этого не вышло, потому что война продлилась не несколько месяцев, а четыре года, охватила весь мир и была куда более кровопролитной, чем ожидалось. Либералы смогли перехватить инициативу и не позволили монархам использовать эту бойню в качестве повода для разгона демократий. В России полностью "зачистили" аристократическую верхушку, уничтожили Романовых. Впервые в истории в мире возникла территория без непосредственного присутствия на ней традиционалистского клуба. С точки зрения этого клуба одна шестая суши стала чёрной дырой. Но одновременно с этим стал реализовываться проект альтернативного мирового правительства, уже не правительства монархов, а антимонархического мирового правительства "снизу" — Коминтерна. Это было реальное собрание людей, имевшее представительства и связи во всём мире и выступавшее против существовавшей системы. Корни номенклатуры КПСС — в Коминтерне. Национальная бюрократия современной России сформирована людьми, которые были комсомольцами, коммунистами, секретарями обкомов, они не настоящие национал-бюрократы, как сирийская партия Баас или китайская КПК, они привыкли быть завязанными на международные интересы. Они или их предшественники стояли у истоков создания ООН, которая сейчас является базовой организацией мирового правитель- ства. Поэтому национальная бюрократия России всей душой мечтает влиться в мировое правительство, сдать свои государственные интересы и перейти к обслуживанию интересов фининтерна и стоящего за ним традиционалистского клуба. Если бы их туда приняли, они бы давно уже сбежали на ту сторону. Однако не принимают! Мировое правительство заинтересовано, чтобы российский правящий класс сидел на своём месте и оставался национальной бюрократией, а силы мирового правительства его громили. Российские лидеры вынуждены дальше играть роль национал-бюрократии, однако им плохо верят и в Пекине, и в Дамаске, и в Тегеране, все понимают, что в Кремле сидят люди, готовые в любой момент сдать свои позиции и перебежать на другую сторону. Свою роль защитников интересов России они продолжают играть исключительно потому что у них нет выбора. Но каждый раз, когда традиционалисты намекают на некую возможность сотрудничества в будущем, наши "лидеры" с радостью готовы прислуживать потенциальным новым хозяевам: дать базу в Ульяновске натовцам, начать портить отношения с Пекином, отказаться от поддержки Сирии или Ирана. Стоит только услышать: "Мы готовы подумать о том, чтобы взять вас к себе", — как вся патриотическая риторика обрывается.
Многие думают, что внутри нынешней условной национальной бюрократии есть два противоборствующих крыла: одно более либеральное и космополитическое, а другое — более национальное, более патриотическое. Абсолютная иллюзия. Да, могут существовать мелкие системные нестыковки на уровне двух корпораций. Но в целом это люди одного разлива. Это люмпены, выросшие из номенклатуры космополитического толка, предавшие в своё время концепцию красного проекта. Предательство их сформировало, оно у них в крови, поэтому ждать от них ничего хорошего нельзя. Нельзя делать ставку ни на одного из них. Россия нуждается в абсолютном обновлении. К власти должны прийти совершенно новые силы, которые кладут жёсткий водораздел между номенклатурным, предательским прошлым КПСС, которое перешло в 1991 год, в 2001 и до сих пор ещё не подошло к концу, и неким будущим новой России, возглавляемой этими новыми силами. Нельзя питать иллюзии и делать ставку на что бы то ни было, что имеет в себе ген прошлого. ДНК прошлого должен быть устранён.
Пока национал-бюрократия России является пятой колонной мирового правительства на территории одной шестой, у нашей страны нет собственной самостоятельной судьбы. От этой фиктивной "национал-бюрократии" надо избавляться, но не для того, чтобы посадить на её место "хорошую" национал-бюрократию иранского или китайского образца, а для того, чтобы перестроить общество так, чтобы Россия наконец-то действительно смогла исполнять своё предназначение в замысле Творца.
По этому замыслу Россия — территория "вне закона", беззаконная территория. Под "законом" я имею в виду установления сатаны, потому что весь закон, который действует в этом мире, определяет действие беспощадных и абсурдных сил бытия. Мы приходим и уходим в небытие, поколение за поколением. Смена листьев на деревьях, чередование поколений, безвестность миллионов рабов, строивших пирамиды — всё это проявления закона рока, закона сатаны, которому поклоняются язычники.
Россия находится вне этой сатанинской системы, это "ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек", как говорил Победоносцев. Россия — преграда между языческим Римом на Западе и тайным центром антидуховной силы, который существует на Востоке — в Тибете, в Монголии, в том регионе, откуда сатанисты ждут пришествия антихриста, который должен победить все силы Духа и утвердить царство Золотого Века язычников. Для этого антидуховные силы Запада должны соединяться с антидуховными силами Востока, и это произойдёт, когда железная дорога свяжет транзитом американские военные базы в Европе с натовским континентом в Афганистане и пройдёт дальше на восток.
Россия должна быть, по замыслу мирового правительства, прозрачной транзитной территорией между Востоком и Западом. Пока она остаётся сдерживающим фактором, не могут сойтись вместе эти силы, не может образоваться "вольтова дуга" сатанизма, которая превратила бы этот мир в независимый от божественного промысла дом зла. Чтобы она осталась преградой между Востоком и Западом, необходимо, чтобы к власти здесь пришли радикальные силы, строящие своё мировоззрение на теологическом понимании смысла жизни. Люди, представляющие такие силы, есть. Они не ходят по улицам, не посещают митинги, но они существуют, как влага в воздухе перед дождём. Эта влага не видна, но готова в определённый момент выпасть в виде осадков.
Россия сейчас стоит на распутье. Нет оптимистического, позитивного сценария. Нет благого эсхатологического финала, где мы умрём, воскреснем, предстанем перед высшим судом, и нам — рай. Если реализуется одна миллионная шанса, если мы сотворим нечто чудесное — только тогда этот сценарий сработает. В остальных случаях нас ничего хорошего не ждёт. Если будут уникальные стечения обстоятельств, на сцену выйдут невероятные герои, если будут просчёты со стороны сатаны и Господь придёт нам на помощь, то Россия не даст соединиться силам "зверя" на Западе с силами "зверя" на Востоке. В противном случае она исчезнет как избранная территория и превратится в территорию обычную, через которую будут греметь колёсами мощные поезда с танками и артиллерией НАТО — в Афганистан, Пакистан, Китай, а в обратную сторону будут везти газ, нефть и прочие ресурсы. Такой пессимистический сценарий имеет 99 процентов вероятности, а оптимистический — один. Но ради этого единственного процента мы и живём. Сейчас для России наступает момент истины.
