Большой разговор с настоятелем храма Феодора Студита у Никитских ворот протоиереем Всеволодом Чаплиным на нестандартные темы – о предпочтениях в музыке и православных медиа, death cafе и современном феминизме. Чаплин уверен, что Церковь и поколение постмиллениалов обязательно найдут общий язык, но для этого нужны серьезные перемены, в первую очередь, в сфере внутренней политики и культуры.
- Отец Всеволод, уместно ли представителю церкви заниматься политикой? Если да, в каком формате – уличная политика, политтехнологии, общественные движения? В конце марта вы с другими известными деятелями приняли участие в митинге, что вызвало определенный общественный резонанс. Вы действительно собираетесь менять власть в России? Как вы оцениваете сегодняшний вес церкви во внешней и внутренней политике и наметившуюся тенденцию к его увеличению?
- В церковных документах, которые я в своё время и готовил, говорится о том, что церковная полнота и священнослужители не должны участвовать в предвыборной борьбе, то есть агитировать за или против кандидатов либо партий. Священнослужителям за некоторым исключением запрещено баллотироваться в органы представительной власти, также им запрещено без всяких исключений быть членами политических партий. Однако они могут высказывать своё мнение.
Вполне допустимо и нужно, что Церковь, в том числе устами священнослужителей, часто даёт оценку происходящему в обществе и поддерживает системный диалог с разными политическими силами. Яркий пример тому - Всемирный Русский Народный Собор, который, кстати, получил новое руководство в лице Константина Малофеева, он займет место заместителя главы. Так что хочется надеется, что эта организация оживёт.
Уличные акции, конечно, вполне возможны и нужны. Был создан оргкомитет, организующий разные гражданские акции, и я вошёл в его состав. Состоялось уже два уличных собрания, одно было посвящено Курилам, второе – социально-экономической политике, поискам нового курса. Следующее, даст Бог, пройдёт 2 мая под названием «Помни Одессу».
В России надо менять весь элитный слой - мирным и законным путём. И речь идет об очень многих - о всех, у кого есть собственность на Западе; всех, кто поддерживает неправильно принятую в нашей стране западную модель политического и экономического устройства; всех, кто выступает против российского патриотизма; всех русофобов.
Сегодняшний вес Церкви скорее стремительно снижается, что демонстрирует в том числе сильно упавший рейтинг Его Святейшества. Тенденция идёт к снижению общественной активности, от очень многих тем, по которым раньше высказывались Патриарх, Синод и даже Архиерейские Соборы, сегодня бегут маленькие церковные спикеры. Но, убеждён, это ненадолго. Причина в том, что некоторые чиновники и интернет-крикуны, кто кнутом, кто пряником пытаются убедить и иерархов, и церковных чиновников не вмешиваться в «светскую жизнь». На самом деле Церковь в стране с православным большинством должна иметь не просто отношение к этой жизни, а стоять в её центре, определять, что в ней правильно, а что неправильно. Думаю, что именно к такой роли Церкви не только как священнослужителей, но и как объединений мирян мы в ближайшее время придём.
- Пять лет мы были опьянены фактом присоединения Крыма, сейчас посткрымская волна патриотизма сошла на нет, и выяснилось, что за это время не было создано жизнеспособной идеологической платформы, которая могла бы использовать уникальный заряд крымского консенсуса. Выросло поколение постмиллениалов, которым на это, кажется, наплевать. Как вы считаете, что сегодня может выступить в качестве такой объединяющей платформы для российского народа и у не ушел ли поезд для создания больших патриотических проектов?
- Посткрымский патриотизм столкнулся с двумя сдерживающими факторами: это усталость, в том числе от застоя общественной жизни и от неправильных решений в сфере социально-экономической, и страх определенных людей перед появлением мощной идеологии, перед объединением и активным самостоятельным действием нашего народа. Эти люди живут инерцией, они являются духовными, а иногда структурными наследниками 90-х годов, когда удалось продавить чуждую России общественную формацию. Они понимают, что ни на референдумах, ни в честных спорах, ни в контексте открытого отбора новых лидеров и новой элиты они победить не способны - слишком уж противны народу, слишком бесцветны, слишком привыкли взаимодействовать не с простыми людьми, а с манипулятивными элитами Запада и сами между собой. Они понимают, что если выйдут к народу, то народ их сметёт, а в лучшем случае посмеётся. Именно данная среда пытается сдержать свободное развитие идеологии, общественную дискуссию, исключить из неё чуть ли не все значимые темы, оставив только бесконечную пустую болтовню и затушевав наиболее ярких мыслящих людей. Но нам нужно пробивать эту стену, и новые технологии для этого дают хорошие возможности.
Сегодня молодёжь не понимает, чего можно достичь, если поднять настоящую патриотическую волну. Масштабные проекты, способные увлечь молодёжь, очевидны. Это создание зоны ответственности России на всех территориях, где живёт компактно русский народ и другие народы, чье большинство и чьи исторические корни находятся в России. Это восстановление единого пространства, освобождение Киева, замена долларовой экономики на золотую, изгнание американских войск из Европы. Это, опять же, появление новой элиты с новой экономической программой, которая за год-за два сменила бы полностью правящий слой. За такими проектами молодые люди пойдут быстро. Постмилениалы, конечно, публика слабоватая, но если дать им понять, что можно за несколько ходов качественно изменить свой статус в обществе, настроение тут же поменяется.
- В России сфера духовного, религиозного и сфера культуры, внутри которой существуют театры, галереи и так далее, не просто разделены, а находятся в постоянном конфликте. Скандалы из-за передачи Исакиевского собора или Музея Рублева церкви, кейсы с оскорблением чувств верующих - в глазах общественности церковь всегда выступает в роли в роли надзирающего органа и при этом не предлагает какую-то живую альтернативу. Сейчас как раз обсуждается проект закона о культуре, в котором есть пункт, предполагающий не распространять действие уголовной статьи об оскорблении чувств на театральные постановки, произведения изобразительного и киноискусства, выставки и музеи. Понятно, что с точки зрения церкви это совершенно недопустимо, но можно попробовать понять представителей культуры, переживающих, что в условиях жёстких рамок культура не сможет нормально развиваться. Как разрешить этот конфликт, который в числе прочего раскалывает наше общество? Непосредственное участие представителей Церкви в обсуждении закона о культуре необходимо?
- Конечно, участие Церкви в обсуждении этого законопроекта о культуре нужно. Более чем странно, что профильные церковные учреждения не были включены в рабочую группу. Даже по обязательствам в рамках ОБСЕ Россия обязана приглашать религиозные общины к обсуждению тех законопроектов или иных мер, которые затрагивают их интересы.
Общественное пространство у нас одно - и для верующих, и для деятелей культуры. И правила, которые его касаются, должны в равной степени удовлетворять и верующих, и творческих экспериментаторов. Да, в храме неуместны многие вещи, которые могли бы быть уместны на улице или в галерее. Но есть сакральные символы, не только религиозные, которые важны или для верующих, или для неверующих - например, Вечный огонь, изображения почитаемых деятелей прошлого или настоящего, и они должны охраняться везде в публичном пространстве. Попытка формально-юридически вычленить культуру из публичного пространства, чтобы норма о защите чувств верующих не распространялась на выставки, кинопоказы, спектакли - чудовищное лицемерие. Всё, что публикуется в Интернете, все публичные мероприятия – неотъемлемая часть общего пространства, даже если какая-то выставка или спектакль имеют ограниченный вход.
В конце концов, если мы не хотим, чтобы война символов перешла в стадию кровавого хаоса, нужно договариваться об уважении символов друг друга, может быть, даже того же флага ЛГБТ - при твёрдом понимании того, что иконографические изображения, священные тексты, имена святых, портреты политических вождей и т.д., не подлежат осквернению в публичном пространстве. Очень важен диалог между всеми участниками этого публичного пространства, между разными группами. Конечно, нужно вести речь о восстановлении справедливости. Если говорить о дискуссиях вокруг Исаакиевского собора или Спасо-Андроникова монастыря (я намеренно объединяю эти два случая), вопрос на самом деле не в том, останется ли общий доступ в эти учреждения и сохранятся ли памятники культуры, а в том, кто хозяин. Мощное музейное лобби, борющееся за зарплаты гораздо более высокие, чем в церковной среде, за возможность красоваться на фоне известных памятников архитектуры, не хочет уступать контроль над этими местами. Но для церковной общины более чем странно, что в храме или монастыре распоряжается светский чиновник и не очень понимающий особенности религиозной жизни персонал. Впрочем, не будем забывать о том, что и среди храмовых служителей также бывают недостойно ведущие себя люди - но с этим всё-таки Церковь борется. В Троице-Сергиевой лавре и на Соловках, где наместники монастырей стали директорами музеев, «церковно-культурная» проблема полностью разрешилась. Проблема разрешится всегда, когда в здании, которое построено как храм или как монастырь, в качестве некоего распорядителя не будет чуждой группы людей.
- Вы современную российскую музыку слушаете? Я не имею в виду эстраду - с ней все понятно. Сейчас много говорят о подъеме российской независимой сцены, при этом с околомузыкальным сообществом в нашем государстве так и не научились работать, хотя и начали - неуклюже и явно по указке сверху, сначала запретили концерты, а потом позвали рэперов в Госдуму. Музыка, Церковь и государство могут найти общий язык на благо общество?
- Я слушаю музыку самую разную с юных лет - раньше, чем начал учиться в школе, выбирал ее сам, насколько это было возможно в 70-е. С 13 лет хожу в консерваторию. Часто в компании становлюсь таким живым джукбоксом, ища в Ютубе и ставя, на мой взгляд, интересные вещи. Правда, некоторые люди начинают возмущаться, если я, предположим, ставлю 15-ю симфонию Шостаковича, когда им хочется послушать «нейромонаха Феофана». Но тогда я уже никого не подпускаю к компьютеру. Есть много интересного, хотя гениального в современной российской музыке очень мало. Последним гением я считаю Шостаковича, были отдельные озарения у Свиридова, у некоторых других композиторов. Но если нам сегодня предлагают Кирилла Рихтера как что-то очень умное, значит все не так благополучно. Хотя есть композиторы яркие, я периодически пишу у себя на фейсбуке о разных концертах, которые посещаю.
Рэперы - я их мало знаю. Но есть православные рэперы с очень интересными текстами. Например, костромская группа «Комба БАКХ». И среди деятелей современной музыки - как интеллектуально-экспериментальной, так и популярной, - я практически не встречал людей, которые не стремились бы к диалогу с Церковью. И практически не встречал людей, которых бы корёжило от разговора со священником так, как корёжит некоторых либералов старшего поколения, которым, по-моему, уже отчитка не поможет - так прочно бесы захватили их умы, их уста. Вот с более молодым поколением диалог возможен и обязательно получится.
- Мы кажется избыточно восхищаемся русской культурой прошлых десятилетий: Цой и Бодров по-прежнему кумиры молодежи. Сейчас в России отсутствует фигура героя поколения, дело в том, что для одних это условный Серебренников, для других Моторола. Видите ли вы кого-то в такой роли из известных широкой публике людей?
- Культуру 90-х годов я считаю мелкой и сиюминутной, незаслуженно проехавшейся на волне политических перемен. Гениального в ней не было практически ничего. Сравните Высоцкого и Цоя - по-моему, здесь всё должно быть понятно. Культуре, как и Церкви, полезна определённая стеснённость. Без страдания творчество, как и политика, заплывает жиром, покрывается плесенью, а потом и могильной пылью - без крови, без уличного действия. И как раз оживление могло бы произойти на почве разговора о героях - Евгении Родионове, Романе Филипове, Магомеде Нурбагандове. Нужно понять внутреннюю мотивацию этих людей, приложить их жизнь и их смерть к себе, снять фильмы, сложить песни. Есть и другие герои - видимые и не видимые, известные и неизвестные. Несмотря на весь либеральный вой, который сразу же поднимется, особенно со стороны барышень-пацифисток, такие образы могут серьёзно проломить стену культурного застоя и открыть новых гениев.
- По вашим личным ощущениям, наблюдениям за собственным приходом, Церковь становится популярнее? В статистику ВЦИОМ, демонстрирующую, что количество россиян соблюдающих пост и посещающих церковь за последнюю пятилетку выросли, верится слабо. Как сделать Церковь привлекательнее для людей, особенно молодежи модной, думающей и по-хорошему сомневающейся?
- Я, во-первых, очень не люблю выражение «собственный приход», «наш» или «мой» храм. Мы здесь все временно. Приходы, епархии, Поместные Церкви - они в первую очередь Христовы, а потом уже имеют отношение к каким-то личностям. Но статистика мне кажется вполне корректной. Я на своём опыте и в храме, и в быту вижу, что от четверти до трети населения страны имеют православную религиозную практику, держат иконы дома, читают религиозную литературу, причащаются хотя бы иногда, знают, что такое исповедь. Они ходят в храм, пусть может быть и не каждое воскресенье, но по крайней мере несколько раз в год.
Церковь не должна превращаться ни в политическую партию, которая зазывает избирателей, ни в рекламное агентство, которое подтягивает клиентов и покупателей. И Церковь может говорить языком рэпа, и языком модного видеоблога, и языком скучнейшей академической лекции. Самое главное - говорить правду и властям, и народу. За это могут избить и даже убить, подвергать гонениям и посадить, но в конце концов люди услышат настоящую правду и поймут, что это было именно то, что должна была сказать Церковь. В истории много раз, когда Церковь в лице, может быть, отдельных людей, шла и против властей, и против толп, она оказывалась способной изменить жизнь общества. Вот к этому нужно стремиться, а не к тому, чтобы создать глянцевую иллюзию того, что мы стали модными, или прикольными, или по-житейски успешными. И думающих молодых людей в храмах не так уж мало. Я бы даже сказал, что их становится больше именно в последние два-три года, в то время как некоторые лица в интернете якобы от имени общества нас пытаются убедить, что в церковь ходят одни бабушки, молодежь от нас отворачивается, и остался 1% реальных православных. Утверждающие подобные вещи хотят вместо христианства насадить религию потребления и вседозволенности, подменить Христа Микки-Маусом, как на рисунке одного современного художника. Так вот, этих людей нам нужно внимательно слушать - и поступать ровно наоборот, а не подлаживаться под их вкусы.
- Получается так, что Церковь, условно говоря, подвергает анафеме блогеров, и при этом проваливает медийную работу, продвижение своих идеей в социальных сетях, современных и визуально привлекательных православных СМИ просто не существует, а интересующимся приходится иметь дело с пыльными ресурсами уровня 00-х годов. Судя по всему, Церкви нужны медийные платформы с большим количеством подписчиков, и для этого есть ресурсы, в чем же тогда проблема?
- Медийная работа у нас не хуже, чем у Ватикана или у традиционных западных протестантов. Не беру во внимание евангеликов - это отдельная совершенно среда, там работают несколько другие схемы. Так называемое исцеление в прямом эфире способно собрать большое количество людей, но эта аудитория самозамкнута, она не расширяется. У нас есть глянцевые журналы типа «Фомы», есть радио «Вера», каналы «Спас» и «Союз». «Спас» в последнее время стал достаточно модным внешне - яркие ведущие, современная форма подачи материала. Но опять же всё зависит от готовности быть настоящим лидером страны и народа, поднимать самые сложные темы - от развода Путина до стиля одежды большинства наших женщин, и не бояться идти и против власти, и против толпы. Если говорить о таких темах даже в самом скучном, может быть, виде, люди будут слушать. Я знаю молодых людей, которых слушают длиннейшие видеоматериалы в Ютубе, потому что там говорится о чем-то, что им интересно. Нужна правда, способность говорить, не оглядываясь ни на шёпот в коридорах власти, ни на интернетный лай. Да, нужны современные платформы с яркой современной подачей материалов - но самое главное, что мы говорим, а не как. И надо иметь в виду, что слово о Христе будет ненавидимо, как ненавидимо было слово Христа. Он сказал: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел» (ин. 15: 18).
- Грехопадение человечества случилось из-за слабости Евы, именно через нее действовал змей-искуситель, и в целом историю мировой культуры сопровождает вечный мотив женщины как источника всех проблем, будь то ящик Пандоры, «Троя» Гомера и так далее. Сегодня неолиберальная феминоцентристская система ценностей предполагает виктимность мужчины и стремится ее доказать посредством медиа, кинематографа, разрушая вышеописанный традиционный сюжет. Как вы считаете, дьявол действительно чаще предпочитает действовать через женщину?
- Да, у нас женская политика, женская информационная сфера, женская культура, женская церковность. У нас образ воина, сама идея воинства, идея жертвенности тут же наталкивается на истерический дамский визг: «Уберите это отсюда, это опасно, это кончится войной». Подкаблучное состояние нашей общественной жизни нужно преодолеть. Женщина – «сосуд немощнейший» — сказано в Священном Писании (1 Пет. 3: 7). Эмоциональная сфера гораздо чаще, чем умственная, оказывается в поле действия и во влиянии злых сил. Действительно диавол часто действует через наши чувства. Впрочем, наша рациональность тоже ограничена телесным существованием, поэтому иногда сложно понять и разложить по полочкам нашей логики те реалии, которые не скованы материей, а в том числе такой ее характеристикой как время. Женщина — это, конечно, не источник всех проблем, но это, да, слабое звено, «сосуд немощнейший», поэтому женщине и нужно прислушиваться больше к мужчине и не кидаться туфельками всякий раз, как только мужское начало начинает проявляться в политике или в культуре.
- Вопросы религии и смерти тесно связаны. В нашем обществе смерть - это в первую очередь физиология и бюрократия, духовное где-то на заднем плане под вопросом. До революции смерть была торжественна, делалось все, чтобы умирающий встретил ее в сопровождении священника и успел исповедаться и причаститься. Сейчас начали появляться Death cafе, где люди могут поговорить друг с другом о смерти и это вроде бы неплохо, но не замена ли это церкви? Как вы говорите со своими прихожанами о смерти?
- Вопрос о смерти — это главный вопрос жизни. Без него человек жить не может - он либо подавляет его в себе всякими разговорами о «продолжении в детях», о лопухе на могиле, о том, что ему всё равно, о том, что смерти нет, или же имеет мужество ответить на него, а ответить на него невозможно иначе как в религиозном поле. Всех, кто в 80-е, в 70-е годы искал Бога и приходил в Церковь из атеистических семей, привёл к вопросу о Боге именно к вопрос о смерти, и я здесь не исключение. Сколько не превращали смерть в товар, в элемент обыденности или в спрятанную какую-то реальность - от вопроса не уйти, если у тебя хотя бы немножко осталось мозгов и души.
Death cafе - это действительно неплохо, но я боюсь, что, даже в рамках этого формата, всё равно не уйти от вопроса: есть ли вечность и есть ли Бог? Я считаю, что в такие места можно и нужно приходить священнику, тем более что это не является той греховной «корчемницей», в которую нельзя заходить священнослужителю. Прихожане и в целом христиане обычно знают ответ на вопрос о смерти. Но если кто-то из них чувствует приближение кончины или умирает близкий человек, им, конечно, становится страшно, это побуждает к особой молитве и с этими людьми приходится часто разговаривать. Но вопрос о смерти скорее приходится обсуждать с неверующими - если не в кафе, то на разных светских мероприятиях или просто во время дружеского общения. И это ещё раз говорит о том, что от главного вопроса жизни не уйдёшь.
