Время золотое

Гра­до­бо­ев на­би­вал в ком­пью­те­ре ка­ли­б­ро­ван­ный текст: "Ес­ли мы сво­бод­ны и бес­ст­раш­ны. Ес­ли хо­хо­чем в гла­за на­силь­ни­кам. Ес­ли пре­зи­ра­ем крем­лев­ских лгу­нов и стя­жа­те­лей. Ес­ли чер­ная тень Че­го­да­но­ва не в си­лах за­сло­нить зо­ло­тое солн­це Рос­сии. Ес­ли бла­го­род­ст­во силь­нее под­ло­с­ти. Ес­ли прав­да пре­крас­ней лжи. При­хо­ди­те ко мне на ми­тинг в вос­кре­се­нье на про­спект ве­ли­ко­го Са­ха­ро­ва, в 17 ча­сов, и мы ска­жем Че­го­да­но­ву, что ему боль­ше не быть Пре­зи­ден­том. Что его пре­зи­ра­ют в го­ро­дах и не­на­ви­дят в де­рев­нях. Что его име­нем на­зы­ва­ют сви­ре­пых со­бак. Что сво­бо­да идет по зем­ле, как вес­на, а ти­ра­ны кон­ча­ют свой век в пет­ле, или в клет­ке или в кро­ва­вой во­рон­ке от взры­ва. Жду вас, дру­ги мои, и мы по­бе­дим. Ваш Гра­до­бо­ев".

Он за­ря­жал этим тек­с­том свой блог, как снай­пер вго­ня­ет в ствол пу­лю, пред­наз­на­чен­ную для по­па­да­ния в пе­ре­но­си­цу, в то ме­с­то, где у Че­го­да­но­ва схо­дят­ся бе­ле­сые бро­ви, и про­ле­га­ет вя­лая мор­щин­ка. Пу­ля про­свер­лит лоб­ную кость, взо­рвет­ся в моз­гу, вы­да­вит ог­ром­ные си­ние пу­зы­ри глаз, и ти­ран бу­дет дол­го па­дать из зо­ло­че­ной ло­жи в пе­ре­пол­нен­ный зал те­а­т­ра с крас­ным са­фь­я­ном кре­сел.

Гра­до­бо­ев ту­ман­но улы­бал­ся, пре­да­ва­ясь сла­до­ст­но­му зре­ли­щу. Не то­ро­пил­ся на­жать на кла­ви­шу. Не то­ро­пил­ся уто­пить спу­с­ко­вой крю­чок. Не то­ро­пил­ся мет­нуть бес­шум­ную мол­нию в гро­мад­ный го­род, пе­ре­пол­нен­ный мил­ли­о­на­ми жиз­ней. Пред­вку­шал гроз­ное и вол­шеб­ное при­кос­но­ве­ние сво­ей от­дель­ной, вла­ст­ной и ус­т­рем­лен­ной жиз­ни к не­по­мер­ным люд­ским ско­пи­щам, ко­то­рые за­тре­пе­щут от это­го при­кос­но­ве­ния, при­дут в дви­же­ние, под­чи­нят­ся его во­ле и стра­с­ти.

Так взры­ва­ет­ся то­по­ли­ный пух, ско­пив­ший­ся на ас­фаль­те, ког­да к не­му под­не­сут за­жжен­ную спич­ку. Так раз­но­сит­ся на ги­гант­ские рас­сто­я­ния эле­к­т­ри­че­с­кий ток при пер­вом по­во­ро­те ро­то­ра. Так бес­чис­лен­ные кру­пи­цы же­ле­за по­во­ра­чи­ва­ют­ся все в од­ну сто­ро­ну, ес­ли к ним при­бли­зить маг­нит. Так ты­ся­чи рыб со­би­ра­ют­ся в гро­мад­ную стаю и не­сут­ся в пу­чи­не по не­ви­ди­мой си­ло­вой ли­нии. Так рас­ши­ря­ет­ся эпи­де­мия от оди­но­ко­го ви­ру­са, по­пав­ше­го в кровь, ох­ва­ты­вая кон­ти­нен­ты. Точ­но так же, со ско­ро­стью мыс­ли, рас­про­ст­ра­ня­лась в со­ци­аль­ных се­тях весть о ми­тин­ге на Про­спек­те Са­ха­ро­ва, по­сле то­го, как Гра­до­бо­ев уто­пил кла­ви­шу. Эта весть ле­те­ла по сай­там га­зет, по фо­ру­мам пра­во­за­щит­ных ор­га­ни­за­ций, по бло­гам по­пу­ляр­ных нью­с­мей­ке­ров. Ее под­хва­ты­ва­ли сту­ден­че­с­кие ор­га­ни­за­ции, слу­жа­щие кор­по­ра­ций и бан­ков, ху­дож­ни­ки, по­эты и му­зы­кан­ты. Ее ло­ви­ли ком­пью­те­ры спец­служб и Ад­ми­ни­с­т­ра­ции Пре­зи­ден­та, ино­ст­ран­ные по­соль­ст­ва и за­ру­беж­ные ин­фор­ма­гент­ст­ва. И уже весь ин­тер­нет ки­пел, бу­ше­вал, ли­ко­вал, про­кли­нал, и ты­ся­чи воз­буж­ден­ных лю­дей гло­та­ли эту бес­те­лес­ную энер­гию, пи­ли слад­кий яд, пья­не­ли, от­зы­ва­лись на эту весть сво­и­ми ог­нен­ны­ми реп­ли­ка­ми, сти­ха­ми, про­кла­ма­ци­я­ми.

Бе­ке­тов на­блю­дал, как в сол­неч­ном мо­роз­ном воз­ду­хе дви­жут­ся тол­пы на ми­тинг. Чер­ные по­то­ки тек­ли от бли­жай­ших стан­ций ме­т­ро, люд­ские сгу­ст­ки ка­ти­лись с ок­ре­ст­ных улиц, с пло­ща­ди Трех вок­за­лов, ку­да при­бы­ва­ли пе­ре­пол­нен­ные эле­к­т­рич­ки. Над го­ло­ва­ми клу­бил­ся пар, от жгу­че­го мо­ро­за за­сло­ня­лись шар­фа­ми, под­ня­ты­ми во­рот­ни­ка­ми. Ус­тье про­спек­та бы­ло пе­ре­го­ро­же­но по­ли­цей­ски­ми кор­до­на­ми, сто­я­ли рам­ки ме­тал­ло­ис­ка­те­лей, по­ли­цей­ские ох­ло­пы­ва­ли про­хо­див­ших лю­дей, про­ве­ря­ли сум­ки, рюк­зач­ки. Кто-то в от­вет яз­вил и сме­ял­ся, кто-то мрач­но ог­ры­зал­ся, дру­гие по­слуш­но под­ни­ма­ли ру­ки, по­во­ра­чи­ва­лись во­круг оси, про­скаль­зы­ва­ли в рам­ки. Все про­ст­ран­ст­во про­спек­та, ог­ра­ни­чен­ное приз­ма­ти­че­с­ки­ми зда­ни­я­ми, за­стек­лен­ны­ми фа­са­да­ми, мед­лен­но на­пол­ня­лось тол­пой, ше­ве­ли­лось, ог­ла­ша­лось ро­ко­том, ше­ле­с­том, гу­лом. На вер­ши­нах до­мов го­ре­ло ма­ли­но­вое ле­дя­ное солн­це. Воз­дух ис­крил­ся от ле­ту­че­го инея.

Бе­ке­тов, ку­та­ясь в шу­бу, опу­с­тив уши ме­хо­вой шап­ки, смо­т­рел, как лю­ди, про­хо­дя сквозь рам­ки, на­чи­на­ют раз­во­ра­чи­вать фла­ги, при­креп­ля­ют к древ­кам транс­па­ран­ты. Бы­ли го­су­дар­ст­вен­ные трех­цвет­ные фла­ги. Бы­ли чер­но-зо­ло­тые, им­пер­ские. Бы­ло мно­го крас­ных по­лот­нищ. Взды­ма­лись фла­ги с эм­б­ле­ма­ми на­ци­о­нал-боль­ше­ви­ков. Стру­и­лись эк­зо­ти­че­с­кие стя­ги не­из­ве­ст­ных ор­га­ни­за­ций. Штан­дар­ты все­воз­мож­ных со­ю­зов и объ­е­ди­не­ний. Бе­ке­тов, рас­сма­т­ри­вая фла­ги, убеж­дал­ся, что его уси­лия не про­па­ли да­ром. Оби­лие крас­но­го го­во­ри­ло о при­сут­ст­вии ком­му­ни­с­тов Му­ма­ки­на. Чер­ные сер­пы и мо­ло­ты, не­уло­ви­мо на­по­ми­нав­шие сва­с­ти­ки, сви­де­тель­ст­во­ва­ли о по­сле­до­ва­те­лях Лан­гу­с­то­ва. Пе­с­т­ро­та пра­во­за­щит­ных эм­б­лем, ра­дуж­ные по­лот­ни­ща гей-со­об­ществ ука­зы­ва­ли на сто­рон­ни­ков Ша­хе­са.

Бе­ке­тов тор­же­ст­во­вал, вол­но­вал­ся, ви­дел, как его не­уло­ви­мые уси­лия, сла­бые толч­ки во­ли уп­рав­ля­ют ла­ви­ной лю­дей. Он дви­гал мас­си­вы об­ще­ст­вен­ных на­ст­ро­е­ний, пе­ре­ме­ши­вал их в за­дан­ных про­пор­ци­ях, со­зда­вал в за­мк­ну­том про­ст­ран­ст­ве про­спек­та гре­му­чую смесь, как ал­хи­мик в ре­тор­те со­еди­ня­ет ве­ще­ст­ва и рас­тво­ры, на­де­ясь по­лу­чить "фи­ло­соф­ский ка­мень" или чу­до­вищ­ной си­лы взрыв. В чер­ное ва­ре­во тол­пы вли­ва­лись все но­вые и но­вые ком­по­нен­ты. Бе­ке­тов, как по­вар, го­то­вил фан­та­с­ти­че­с­кое блю­до из люд­ских стра­с­тей, не­на­ви­с­тей, обо­жа­ний. Не­ви­ди­мый, свя­щен­но­дей­ст­во­вал на кух­не, где ва­рил­ся жир­ный борщ ре­во­лю­ции.

Ми­мо про­хо­дил па­рень, по ви­ду сту­дент, в ка­пю­шо­не, с рюк­зач­ком за пле­ча­ми, с бе­лой тря­пи­цей на во­рот­ни­ке. Ве­се­ло по­смо­т­рел на Бе­ке­то­ва, воз­дел два паль­ца, изо­б­ра­жая сим­вол по­бе­ды. Про­бе­жа­ли три де­вуш­ки в ме­хо­вых са­пож­ках, в на­ряд­ных шуб­ках, ру­мя­ные и кра­си­вые, за­сме­я­лись, по­ма­ха­ли бу­маж­ны­ми бе­лы­ми ро­за­ми. Про­ко­вы­ля­ла жен­щи­на в за­мыз­ган­ном ка­му­ф­ля­же, с клю­кой, в муж­ской шап­ке-ушан­ке, из-под ко­то­рой ис­то­во свер­ка­ли гла­за ве­те­ра­на пра­во­за­щит­ных ми­тин­гов. Под­ска­ки­вая и при­тан­цо­вы­вая, про­бе­жал стран­ный че­ло­век в об­ла­че­нии сред­не­ве­ко­во­го шу­та, в крас­ной хла­ми­де, крас­ном ос­т­ро­вер­хом кол­па­ке и крас­ных, за­гну­тых квер­ху чу­вя­ках. Бе­ке­то­ва по­ра­зи­ло его из­мож­ден­ное ли­цо с су­мас­шед­ши­ми гри­ма­са­ми бо­ли и сча­с­тья.
Вда­ле­ке го­лу­бе­ла три­бу­на, ок­ру­жен­ная чер­ной тол­пой, раз­но­цве­ть­ем транс­па­ран­тов и фла­гов. Лю­ди сте­ка­лись к про­спек­ту, про­са­чи­ва­лись сквозь рам­ки, сли­ва­лись в гу­с­тое ме­си­во, ко­то­рое ды­ша­ло и гор­би­лось. Чер­ный вер­б­люд тол­пы про­ти­с­ки­вал­ся сквозь иголь­ное уш­ко. Ве­чер­нее солн­це смо­т­ре­ло с фа­са­дов ма­ли­но­вы­ми изум­лен­ны­ми гла­за­ми.

Ми­тинг ро­ко­тал, ухал, гре­мел, как бу­бен, со­тря­сая мо­роз­ный воз­дух, приз­мы до­мов, вры­тые в зем­лю фун­да­мен­ты. Пло­щадь при­тан­цо­вы­ва­ла, под­пры­ги­ва­ла, ко­лы­ха­ла по­лот­ни­ща­ми. Ка­за­лось, ог­ром­ный ша­ман бьёт в свой кол­дов­ской ин­ст­ру­мент, ка­ча­ют­ся зда­ния Трех вок­за­лов, взле­та­ет и па­да­ет иду­щая от Ка­лан­чев­ки эле­к­т­рич­ка.

Гра­до­бо­ев, рас­пах­нув во­рот шу­бы, стя­нув ко­с­ма­тую шап­ку, вы­ды­хал длин­ные жар­кие струи па­ра, из ко­то­рых ле­те­ли в тол­пу ог­нен­ные сло­ва. Взры­ва­лись, как сна­ря­ды, и в ме­с­тах по­па­да­ния от­кры­ва­лась рва­ная, пол­ная во­плей во­рон­ка, но тол­па смы­ка­лась, и толь­ко яро­ст­ней кру­ти­лись во­до­во­ро­ты зна­мен.

— На­ша ми­тин­гу­ю­щая пло­щадь — это вся Рос­сия меж­ду трех оке­а­нов! К нам на ми­тинг при­шел весь ос­кор­б­лен­ный на­род, ко­то­рый при­нес Че­го­да­но­ву чер­ную мет­ку! Все ни­щие ста­ри­ки и ста­ру­хи, у ко­то­рых на ру­би­ще бле­с­тят ор­де­на за труд и за по­двиг! Все си­ро­ты и бес­при­зор­ные, ко­то­рые но­чу­ют на по­мой­ках и свал­ках! Все об­ма­ну­тые в су­дах и из­на­си­ло­ван­ные в по­ли­ции! Все, кто тре­бу­ют прав­ды и спра­вед­ли­во­с­ти, а им в ли­цо су­ют по­ли­цей­скую ду­би­ну и фаль­ши­вую бюл­ле­тень из­бир­ко­ма! И мы го­во­рим Че­го­да­но­ву: "Ты лжец и на­силь­ник! Ты вор и раз­врат­ник! Ухо­ди, по­ка цел! Вы­бо­ры, ко­то­рые ты за­те­ва­ешь, уже за­ра­нее лжи­вы! Че­рез час, ког­да твои хо­луи в из­бир­ко­ме объ­я­вят твою лжи­вую по­бе­ду, мы вый­дем на ули­цу и вы­го­ним те­бя из Крем­ля!"

Гра­до­бо­ев был дрес­си­ров­щик, по­ло­су­ю­щий хлы­с­том не­по­кор­но­го зве­ря. Пло­щадь ре­ве­ла, кру­ти­ла крас­ны­ми стя­га­ми, слов­но от­кры­ва­лась чер­ная пасть с крас­ным язы­ком. Чу­до­ви­ще ры­ка­ло, вста­ва­ло на зад­ние ла­пы, го­то­ви­лось ки­нуть­ся на дрес­си­ров­щи­ка, рвать его на ку­с­ки. Но тот бро­сал в ре­ву­щую пасть ко­мья сы­ро­го мя­са, и чу­ди­ще жад­но гло­та­ло, за­хле­бы­ва­лось, да­ви­лось, за­бы­вая о дрес­си­ров­щи­ке.

— Не­уже­ли Че­го­да­но­ву не идут впрок уро­ки Ли­вии и Егип­та? Не­уже­ли Че­го­да­нов хо­чет, что­бы его во­зи­ли в клет­ке по гни­лым го­ро­дам и ра­зо­рен­ным де­рев­ням, и лю­ди ки­да­ли в не­го кам­ни и пу­с­тые бу­тыл­ки? Не­уже­ли он не бо­ит­ся, что на не­го на­ки­нут же­лез­ный трос, при­вя­жут к бэ­тэ­э­ру и по­во­ло­кут по бру­с­чат­ке? Не­уже­ли он не чув­ст­ву­ет, что его не­на­ви­дит ар­мия и по­ли­ция? Не­уже­ли он не ви­дел ка­д­ры, на ко­то­рых на­род тер­за­ет не­на­ви­ст­ное ок­ро­вав­лен­ное те­ло Кад­да­фи? За каж­дый сфа­б­ри­ко­ван­ный бюл­ле­тень, за каж­дый ук­ра­ден­ный го­лос Че­го­да­нов за­пла­тит страш­ную це­ну!"

Он чув­ст­во­вал тол­пу, как смер­тель­ную опас­ность, ко­то­рая мо­жет его унич­то­жить. Пил эту опас­ность, на­слаж­дал­ся бе­зум­ной иг­рой, как на­слаж­да­ет­ся аль­пи­нист, по­вис­ший над про­па­с­тью. Как оди­ноч­ка-яхт­с­мен, по­пав­ший в во­до­во­рот оке­ан­ско­го смер­ча. Он драз­нил тол­пу, ув­ле­кал ее за со­бой, со­би­рал в сгу­с­ток ее раз­ру­ши­тель­ные энер­гии. Был гро­мо­вер­жец, сжи­мав­ший в ку­ла­ке рас­ка­лен­ные мол­нии. Был зо­ло­че­ной ста­ту­ей на но­су ко­раб­ля, рас­се­кав­шей гру­дью сви­ре­пые вол­ны. Был на­род­ный вождь, не­со­мнен­ный ли­дер.

— Я обе­щаю вам, бра­тья, мы при­дем в Кремль! Мы со­бе­рем­ся в Ге­ор­ги­ев­ском за­ле, где зо­ло­том на­чер­та­ны име­на гвар­дей­ских пол­ков! Мы под­ни­мем бо­кал за рус­ский на­род, за По­бе­ду! — Гра­до­бо­ев воз­дел ку­лак, — По­бе­да! — вы­дох­нул он, — По­бе­да!

Пло­щадь еди­ным ды­ха­нь­ем и ры­ком вто­ри­ла:

— По­бе­да! По­бе­да! — и от это­го ры­ка под­ня­лись в зе­ле­ное не­бо ты­ся­чи мос­ков­ских во­рон, ме­та­лись, за­го­ра­ясь зо­ло­том в лу­чах по­след­не­го солн­ца.
Му­ма­кин, ли­дер ком­пар­тии, креп­ко рас­ста­вил но­ги, сжи­мал в ку­ла­ке ме­хо­вую кеп­ку, был по­до­бен ве­ли­ко­му пред­ше­ст­вен­ни­ку на баш­не бро­не­ви­ка. Жад­но, тре­вож­но и, вме­с­те с тем, сча­ст­ли­во и опь­я­нён­но смо­т­рел на пло­щадь, где бы­ло мно­же­ст­во крас­ных фла­гов, не­слись при­вет­ст­вия его сто­рон­ни­ков.

— Мы го­во­рим пред­ста­ви­те­лям ис­пол­ни­тель­ной вла­с­ти: "Про­ве­ди­те че­ст­ные вы­бо­ры! И на сме­ну вам при­дут те, кто име­ет опыт ру­ко­вод­ст­ва ог­ром­ной стра­ной. Те, кто стро­ил ве­ли­кие за­во­ды и уни­вер­си­те­ты, вы­иг­рал са­мую страш­ную в ис­то­рии вой­ну, вы­вел че­ло­ве­ка в Ко­с­мос! По­смо­т­ри­те, во что вы пре­вра­ти­ли Рос­сию! В об­ло­мок тер­ри­то­рии с вы­ми­ра­ю­щим на­се­ле­ни­ем, у ко­то­ро­го боль­ше нет ин­ду­с­т­рии, ар­мии и на­уки!" Мы, ком­му­ни­с­ты, го­то­вы взять власть. У нас есть ко­ман­да. Есть опыт­ные эко­но­ми­с­ты, по­ли­ти­ки, де­я­те­ли куль­ту­ры. Мы го­то­вы не­мед­лен­но на­чать вос­ста­нов­ле­ние стра­ны!
Ему в от­вет кри­ча­ли "ура!", раз­ма­хи­ва­ли по­лот­ни­ща­ми, пу­с­ка­ли вверх ро­зо­вые и крас­ные ша­ри­ки. Му­ма­кин упи­вал­ся, его при­ни­ма­ла пло­щадь, ви­де­ла в нем Пре­зи­ден­та. От­сту­пи­ли и ка­ну­ли му­чи­тель­ные ожи­да­ния, пуг­ли­вые ла­ви­ро­ва­ния, от­вра­ти­тель­ные на­пад­ки и уг­ро­зы. Он вы­дер­жал ис­пы­та­ние, со­хра­нил пар­тию, убе­рег ее от смер­тель­ных уда­ров. Его ком­про­мис­сы обо­ра­чи­ва­ют­ся ос­ле­пи­тель­ным ус­пе­хом. Власть, ко­то­рой его пу­га­ли, ко­то­рую у не­го от­ни­ма­ли, те­перь па­да­ет ему в ру­ки, как со­зрев­шее ру­мя­ное яб­ло­ко. Му­ма­кин смо­т­рел в гас­ну­щее зе­ле­ное не­бо, слов­но в нем ка­чал­ся спе­лый ру­мя­ный плод.

— Мы не хо­тим ре­во­лю­ции. Мы не же­ла­ем на­си­лия. Мы хо­тим мир­но­го кон­сти­ту­ци­он­но­го пе­ре­хо­да вла­с­ти от про­гнив­ше­го ре­жи­ма к на­ро­ду. Мы вер­нем фа­б­ри­ки ра­бо­чим, а зем­лю кре­с­ть­я­нам. Мы пе­ре­ста­нем ссо­рить на­ро­ды и вновь объ­е­ди­ним их в друж­ную се­мью. На нас смо­т­рят на­ши ве­ли­кие пред­ки, Алек­сандр Нев­ский и Дми­т­рий Дон­ской, Алек­сандр Су­во­ров и Ми­ха­ил Ку­ту­зов, Алек­сандр Пуш­кин и Лев Тол­стой, Ге­ор­гий Жу­ков и Юрий Га­га­рин. С та­ким на­сле­ди­ем мы вос­ста­но­вим наш ве­ли­кий Со­юз! — Му­ма­кин вы­бро­сил впе­ред ку­лак с за­жа­той кеп­кой, за­стыл, как брон­зо­вое из­ва­я­ние. И крас­ные фла­ги бу­ше­ва­ли, как бур­ля­щие па­ру­са, и с раз­ных кон­цов пло­ща­ди не­слось вос­хи­щен­ное: "Со­юз! Со­юз!"

Еле­на в сво­ей не­гре­ю­щей нор­ко­вой шуб­ке смо­т­ре­ла из-за ку­лис на пло­щадь, где сгу­ща­лись су­мер­ки, и тол­па на­по­ми­на­ла мос­то­вую, вы­мо­щен­ную го­ло­ва­ми. Ког­да на­чи­нал­ся рев, свист и скан­ди­ро­ва­ние, Еле­не ка­за­лось, что к ее те­лу при­жи­ма­ют рас­ка­лен­ный мо­ро­зом шкво­рень, она за­ды­ха­лась, серд­це ос­та­нав­ли­ва­лось, и ей чу­ди­лось, что из гор­ла хле­щет кровь. Она ви­де­ла Гра­до­бо­е­ва, ко­то­рый воз­буж­ден­но и яро­ст­но го­то­вил­ся к бро­с­ку, оку­тан­ный па­ром, в мох­на­той шу­бе, как под­няв­ший­ся из бер­ло­ги мед­ведь. Ви­де­ла Бе­ке­то­ва, ко­то­рый в курт­ке, ото­ро­чен­ной пыш­ным ме­хом, на­сто­ро­жен­но и зор­ко смо­т­рел на пло­щадь. Ка­за­лось, что-то счи­тал, из­ме­рял, как ис­сле­до­ва­тель, изу­ча­ю­щий по­ляр­ные бу­ри. И ей бы­ло не­вы­но­си­мо. Оба они де­ла­ли ее жизнь ужас­ной. Оба влек­ли к се­бе, и оба от­тал­ки­ва­ли. Обо­им она лга­ла, и оба не хо­те­ли за­ме­чать ее лжи. Обо­им она слу­жи­ла, уве­ряя се­бя, что слу­жит ве­ли­ким це­лям, и ра­ди этих це­лей, ра­ди пле­ни­тель­ной Рус­ской По­бе­ды, долж­на тер­петь уни­же­ния. Но эти уни­же­ния, эта ложь, ко­то­рая со­пут­ст­во­ва­ла вы­со­ко­му слу­же­нию, обес­це­ни­ва­ли са­мо слу­же­ние. Ей хо­те­лось убе­жать с этой три­бу­ны, что­бы не ви­деть раз­ру­мя­нен­но­го, яро­ст­но­го Гра­до­бо­е­ва, блед­но­го, шеп­чу­ще­го Бе­ке­то­ва. Скрыть­ся, что­бы из­бег­нуть не­сча­с­тья. Она не по­ни­ма­ла смысл про­из­но­си­мых ре­чей, но ког­да пло­щадь, вы­мо­щен­ная го­ло­ва­ми, взры­ва­лась ре­вом, ей ка­за­лось, что из недр пло­ща­ди вы­ры­ва­ет­ся то один, то дру­гой бу­лыж­ник, бьет в нее, и ее по­би­ва­ют кам­ня­ми.

Вы­сту­пал Лан­гу­с­тов, в чер­ной ко­жа­ной курт­ке, в фу­раж­ке, с бо­род­кой и в ми­ни­а­тюр­ных оч­ках. Его ма­лень­кое мор­щи­ни­с­тое ли­цо пре­бы­ва­ло в мер­ца­ю­щем пят­не све­та, ко­то­рый на­прав­ля­ли на не­го те­ле­груп­пы у ос­но­ва­ния три­бу­ны. Еще не­сколь­ко кор­ре­с­пон­ден­тов и ре­пор­те­ров на­пра­ви­ли на не­го объ­ек­ти­вы. Он знал о те­ле­груп­пах, о жур­на­ли­с­тах из "Ли­бе­ра­си­он" и "Па­ри матч" и по­зи­ро­вал. То де­лал энер­гич­ный шаг впе­ред, са­лю­туя сжа­тым ку­ла­ком. То рез­ко обо­ра­чи­вал­ся в про­филь, за­ми­рая, поз­во­ляя сде­лать эф­фект­ный кадр. То за­сты­вал, при­жи­мая ру­ки к бе­д­рам, как сол­дат в по­чет­ном ка­ра­у­ле.
— Вся эта власть, этот ужас­ный Кремль — все­го лишь тух­лое яй­цо, в ко­то­ром дав­но сдох за­ро­дыш. Раз­бей­те это яй­цо, и из не­го по­те­чет зло­вон­ная жи­жа, и вы­па­дет дох­лый пте­нец с го­ло­вой Че­го­да­но­ва. Не нуж­но бо­ять­ся вла­с­ти! Не нуж­но бо­ять­ся мо­ги­лы, ко­то­рая зо­вет­ся крем­лев­ской вла­с­тью! Власть су­ще­ст­ву­ет, по­ка су­ще­ст­ву­ет наш страх. Возь­мем в ру­ки рем­ни с пряж­ка­ми и ве­ло­си­пед­ные це­пи, и пой­дем на ОМОН. И он, ви­дя на­ши вол­чьи улыб­ки, на­ши ве­се­лые зве­ри­ные гла­за, раз­бе­жит­ся. Ре­во­лю­цию де­ла­ют ге­рои. Вы — ге­рои, из­бран­ни­ки сво­бо­ды. "Сво­бо­да! — го­во­рю я вам, — "Сво­бо­да или смерть". Мы, не бо­я­щи­е­ся смер­ти, де­ла­ем ис­то­рию Рос­сии. Мы, из­бран­ни­ки сво­бо­ды, пи­шем ве­ли­ко­леп­ную кни­гу вой­ны. "Сво­бо­да или смерть!"
Он дер­гал ку­ла­ком, слов­но бил в ко­ло­кол. Его сто­рон­ни­ки, оде­тые в ко­жа­ные курт­ки, бы­ли по­хо­жи на чер­ных жу­ков в бле­с­тя­щих хи­ти­нах. На крас­ных, с бе­лым кру­гом зна­ме­нах тре­пе­та­ли чут­кие чер­ные па­у­ки. Зна­ме­на на­кло­ня­лись в сто­ро­ну вож­дя, и мно­же­ст­во вос­хи­щен­ных го­ло­сов вто­ри­ло: "Сво­бо­да! Сво­бо­да! … Смерть! Смерть!"  

Бе­ке­тов, пря­чась под ме­хо­вой ка­пю­шон, не­от­рыв­но смо­т­рел на пло­щадь, на ее кон­вуль­сии, ее пе­ри­сталь­ти­ку, на взду­тия и впа­ди­ны, вы­бро­сы и вспле­с­ки энер­гий. Со­из­ме­рял с эти­ми вы­бро­са­ми сло­ва ора­то­ров, их по­ли­ти­че­с­кие воз­зре­ния, ос­т­ро­ту или за­ту­ма­нен­ность смыс­лов. Пло­щадь ка­за­лась ему гро­мад­ной ма­ши­ной, ко­то­рую он скон­ст­ру­и­ро­вал. Мо­гу­чим ре­ак­то­ром, ко­то­рым уп­рав­лял. Дви­гал гра­фи­то­вые стерж­ни, за­мед­ляя или убы­с­т­ряя ре­ак­цию. Из­ме­рял уров­ни ра­ди­а­ции, ба­лан­си­руя у крас­ной от­мет­ки. Тем­пе­ра­ту­ру рас­ка­лен­но­го па­ра. Си­лу то­ка на клем­мах ге­не­ра­то­ра. Он ис­поль­зо­вал топ­ли­во люд­ской не­на­ви­с­ти и обо­жа­ния, пе­ре­во­дил ее в со­ци­аль­ную энер­гию про­те­с­та, воз­дей­ст­во­вал этой энер­ги­ей на элек­то­раль­ные пред­по­чте­ния, по­ли­ти­че­с­кие сим­па­тии, бу­ду­щие ре­зуль­та­ты вы­бо­ров. Он про­во­дил экс­пе­ри­мент, по­след­ст­вия ко­то­ро­го бы­ли до кон­ца не яс­ны. Он уве­ли­чи­вал мощ­ность ре­ак­ции, не зная до­пу­с­ти­мый пре­дел. Уп­рав­лял множест­­вом фак­то­ров, не зная, ка­кой из них глав­ный. Стра­ст­ная во­ля Гра­до­бо­е­ва или ос­то­рож­ное ла­ви­ро­ва­ние Му­ма­ки­на. Ре­во­лю­ци­он­ное бе­зу­мие Лан­гу­с­то­ва или со­ци­аль­ный страх, жи­ву­щий в со­зна­нии лю­дей. Он со­знал, что по­сту­па­ет ве­ро­лом­но по от­но­ше­нию к Еле­не, ис­поль­зуя ее вспых­нув­шее чув­ст­во, но это ве­ро­лом­ст­во бы­ло оп­рав­да­но гро­мад­ным ри­с­ком, ко­то­ро­му он под­вер­гал го­су­дар­ст­во. Все вы­сту­пав­шие на ми­тин­ге, все, на­пол­няв­шие пло­щадь, и он сам, из­ме­ря­ю­щий со­ци­аль­ную энер­гию ми­тин­га, и Еле­на с не­сча­ст­ным ли­цом, и Че­го­да­нов, на­блю­дав­ший ми­тинг пе­ред мо­ни­то­ром, — все они бы­ли топ­ли­вом гро­мад­но­го ре­ак­то­ра, тол­кав­ше­го впе­ред рус­скую ис­то­рию.

Бе­ке­тов ви­дел, как в су­мер­ках мер­ца­ют на пло­ща­ди мно­же­ст­во вспы­шек, и ему ка­за­лось, что это ис­крят про­ло­жен­ные в тол­пе про­во­да.

Вы­сту­пал Ша­хес. Ма­лень­кий, круг­лый, в ко­лю­чей ме­хо­вой шу­бе, он был по­хож на смеш­но­го, встав­ше­го на зад­ние лап­ки ежа. Во­дил по сто­ро­нам чут­ким но­си­ком, слов­но при­ню­хи­вал­ся, чем пах­нет оку­тан­ная дым­кой тол­па. В его паль­чи­ках тре­пе­тал ка­кой-то за­му­со­лен­ный чер­вя­чок.

— Мы со­бра­лись здесь, что­бы за­явить во все­ус­лы­ша­нье: со­блю­дай­те пра­ва че­ло­ве­ка! Со­блю­дай­те граж­дан­ские пра­ва! Нет ксе­но­фо­бии! Нет не­пра­вым су­дам! Сво­бо­ду по­ли­ти­че­с­ким за­клю­чен­ным!

Ша­хес про­кри­чал все это в ми­к­ро­фон и за­мер, ис­пу­гав­шись соб­ст­вен­ных слов. Стал пуг­ли­во ог­ля­ды­вать пло­щадь, не про­ти­с­ки­ва­ют­ся ли к три­бу­не мо­лод­цы из ОМО­На, не ле­тят ли в его сто­ро­ну яй­ца, бро­шен­ные на­ци­с­та­ми. Чер­вя­чок в его паль­цах ис­пу­ган­но за­мер. Но ни­кто не про­ти­с­ки­вал­ся, ни­что не ле­те­ло. Пло­щадь одо­б­ри­тель­но ро­ко­та­ла, раз­ве­ва­лись ра­дуж­ные фла­ги ге­ев, взды­ма­лись транс­па­ран­ты пра­во­за­щит­ни­ков. И Ша­хес ос­ме­лел.
— Пусть ме­ня ус­лы­шит кан­ди­дат в Пре­зи­ден­ты Че­го­да­нов. Пусть ме­ня ус­лы­шат ли­де­ры ев­ро­пей­ских го­су­дарств. Пусть ме­ня ус­лы­шит Пре­зи­дент Со­еди­нен­ных Шта­тов. Мы, рус­ские, хо­тим жить в ци­ви­ли­зо­ван­ной стра­не. Это наш вы­бор!

Ша­хес, при мыс­ли, что его сло­ва слы­шат сей­час в Крем­ле, на Ка­пи­то­лий­ском хол­ме, в Бер­ли­не, Па­ри­же и Лон­до­не, так раз­вол­но­вал­ся, что язык его стал от­ча­ян­но вра­щать­ся. Мыс­ли об­го­ня­ли сло­ва, он про­гла­ты­вал со­глас­ные, грас­си­ро­вал. Его речь пре­вра­ти­лась в стре­кот, свист, ще­бет, и в этом пти­чь­ем тре­с­ке мож­но бы­ло с тру­дом ра­зо­брать: "Хо­дор­ков­ский", "Маг­нит­ский", "По­лит­ков­ская". А ког­да он вы­го­во­рил­ся, ис­сяк и на­пос­ле­док вновь об­рел дар че­ло­ве­че­с­кой ре­чи, толь­ко и мог, что вы­крик­нуть:

— Гос­по­да, мы же лю­ди! — он под­нес к гу­бам сво­е­го за­га­доч­но­го чер­вяч­ка, слов­но со­би­рал­ся его съесть. Раз­ду­мал и убе­жал вглубь три­бу­ны.

И пло­щадь скан­ди­ро­ва­ла:

— Лю­ди! Лю­ди!

Вы­сту­па­ли пред­ста­ви­те­ли твор­че­с­кой ин­тел­ли­ген­ции.

Ху­дож­ник Ско­ро­хо­дов, ко­то­рый вы­ско­чил на три­бу­ны в пти­чь­ем опе­ре­нии, в ма­с­ке Че­го­да­но­ва. Он под­пры­ги­вал, хло­пал се­бя по бе­д­рам, изо­б­ра­жал по­лет, тон­ко вы­кри­ки­вая:

— Че­го­да­нов, стань пти­цей! Уле­тай ту­да, где ра­ки зи­му­ют! Сча­ст­ли­во­го по­ле­та!

Сле­дом сло­во по­лу­чил пи­са­тель Лу­паш­ко. Он вы­нес на сце­ну эма­ли­ро­ван­ный таз. Лил в не­го клей­кую жи­жу. Ки­дал об­рыв­ки га­зет. Сма­хи­вал с та­рел­ки пи­ще­вые объ­ед­ки. Плю­нул и крик­нул:

— Че­го­да­нов, ты Пре­зи­дент! — в та­зу за­ши­пе­ло, за­ис­кри­лось, и под­ня­лось мут­ное об­ла­ко ды­ма. Лу­паш­ко кла­нял­ся, как фа­кир. Пло­щадь в вос­тор­ге ре­ве­ла.

За­вер­шал ми­тинг Гра­до­бо­ев. В рас­пах­ну­той шу­бе, с за­ин­де­ве­лы­ми во­ло­са­ми, вы­рвал­ся на край три­бу­ны, под­няв вверх сжа­тый ку­лак. Слов­но ко­ман­дир, под­ни­ма­ю­щий в ата­ку сол­дат. Грудь на­вст­ре­чу пу­лям. Офи­цер­ский ТТ в ку­ла­ке. Крик, пе­ре­хо­дя­щий в пе­ву­чий, тор­же­ст­ву­ю­щий вопль:

— На на­шей сто­ро­не прав­да! На на­шей сто­ро­не рус­ский на­род! На на­шей сто­ро­не Гос­подь Бог!

Пло­щадь не­ис­то­во ре­ве­ла. Он был ее ку­мир, ее бо­же­ст­во. Он по­ве­ле­вал ей. Мог при­ка­зать, и она ока­ме­не­ет. Мог вы­тя­нуть перст ука­зу­ю­щий, и она вся с гу­лом по­мчит­ся ту­да, ку­да он ука­зал. Мог ог­нен­ным взгля­дом, как не­бес­ным лу­чом, ужа­лить, вос­пла­ме­нить, и она вся пре­вра­тит­ся в бу­шу­ю­щий по­жар.
Гра­до­бо­ев жег ее гла­за­ми, стре­мил­ся за­па­лить чер­ное ва­ре­во, стра­ст­но же­лал, умо­лял, что­бы сре­ди чер­ных го­лов вспых­нул огонь. И вдруг там, где ле­тал его жгу­чий взгляд, над тол­пой взле­те­ло уз­кое яр­кое пла­мя. Воз­ник че­ло­век, бе­гу­щий по го­ло­вам. На нем бы­ло оран­же­вое об­ла­че­ние, крас­ный кол­пак шу­та. На за­грив­ке бу­ше­ва­ло ры­жее пла­мя. Он без­звуч­но кри­чал, гри­мас­ни­чал, по­ли­вал се­бя из пласт­мас­со­вой бу­тыл­ки про­зрач­ной жид­ко­с­тью, ко­то­рая вос­пла­ме­ня­лась, и он, как жут­кий фа­кел, ска­кал по го­ло­вам и крив­лял­ся. Про­ва­лил­ся вниз, в тол­пу, ис­чез в чер­ной гу­ще, и от­ту­да, ку­да он ка­нул, под­ни­мал­ся дым.

Гра­до­бо­ев ужа­сал­ся и вос­хи­щал­ся зре­ли­щем са­мо­со­жжен­ца, ко­то­рый под­твер­дил кол­дов­скую мощь его взгля­да. И этот взгляд про­дол­жал под­жи­гать. В раз­ных кон­цах пло­ща­ди, из тол­пы верх по­ле­те­ли пуч­ки ог­ня, ос­ле­пи­тель­ные струи. Взры­ва­лись в вы­со­те раз­но­цвет­ны­ми вспыш­ка­ми, пы­ла­ю­щи­ми бу­ке­та­ми, слов­но за­го­ра­лись дра­го­цен­ные лю­с­т­ры, оза­ря­ли ли­ку­ю­щие ли­ца, зна­ме­на. Вос­тор­жен­ны­ми кли­ка­ми сла­ви­ла пло­щадь са­лют по­бе­ды.

Бе­ке­тов ви­дел сча­ст­ли­вое, с бе­зум­ным взо­ром ли­цо Гра­до­бо­е­ва, и Еле­ну, ее блед­ное, ужас­нув­ше­е­ся ли­цо, об­ра­щен­ное к пуч­кам не­бес­но­го ог­ня.