Авторский блог Андрис Сергеев 00:42 25 июля 2013

Вот чего кысь-то делает

Самая мистическая улица в Саратове, город где родился Николай Гаврилович, - это проспект Кирова. Она начинается у цирка и Крытого рынка - у искусства толпы и храма ложного бога Меркурия. А заканчивается консерваторией и храмом "Утоли моя печали"- искусством высшим и храмом Бога Истинного. Чернышевский, словно пройдя всю улицу от торжищ и потех к Богу и музыке сфер, навсегда остановился, отлитый в бронзе.

Помню, как на минуте славы (передача была на первом канале) Татьяне Ильиничне Толстой пришлось лицезреть мускулистого полуголого мужчину лет за шестьдесят, который жонглировал, извивался, глотал пламя, задерживал дыхание, погружая лицо в тазик с водой, - и в конце классик литературы спросила, - а скажите, зачем вы все это делаете? - на что подтянутый мужчина ей отвечает, - ну, как зачем, я пропагандирую физкультуру, ЗДОРОВЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ, - а Толстая ему, - а я вот люблю вечерком прийти домой, открыть холодной водочки, зацепить вилочкой огурчик, грибочек, закурить сигаретку, и заметьте, я не прихожу сюда на сцену, что бы пропогандировать свое времяпровождение, а вы почему-то приходите и показываете весь этот цирк!

Все в этой передачке были в ужасе, а я, сидя по ту сторону экрана, был в восторге.

В таком же восторге я был от ее постапокалиптического романа "Кысь". Это в каком-то смысле роман ее дедушки Алексея Толстого "Петр Первый" - только наоборот. Кстати, полнота бытия, выраженная через полноту тела, гастрономии, плотской близости и одуряющей русской жары, от которой глупеешь до состояния самца, - та полнота Жизни, которая там, на печке, после обеда, на пуховых жарких подушках. Это бытиё выражено ярко русской классической прозой, а сейчас оно представлено только у Толстой и Проханова. Оба писателя вводят в ткань своих произведений изрядную дозу сексуса в различных его обличиях. У Толстой - потряхивание гребешками, застольное гаргантюанское вожделение. У Александра Проханова это выплеск
маргинального эротизма, пляска вавилонской блудницы с пирсингом во влажном пупке, - что проходит из романа в роман, будь то трагические события в Москве отраженные в "Последнем солдате империи" (1993 год), или роман о грандиозной московской party на "Теплоходе Иосиф Бродский" (2006 год). Кстати, в "Теплоходе" есть замечательный персонаж-пародия - Толстова-Кац, - толстая хлюпующая черная ведьма, преследуемая похотью она притащилась в мужскую баню, где ее так отдубасили дубинками, что от бедной бабы осталась одна кожа, которую незамедлительно бросили в топку. В романе на этом фоне даже вавилонянка Луиза Кипчак смотрится бледно и кукольно. Литературная смерть - страшный приговор, который может
случиться со всяким. За что же так поступили с прототипом я понял посмотрев другую передачу с участием Татьяны Ильиничны "Школа злословия", где была встреча двух великих русских писателей Проханова и Толстой, двух полярностей - они как Достоевский и Тургенев, Мережковский и Бунин, - понимали, что история будет за кем-то одним/одной из них. И внучка Толстого шла на отчаянный трюк, пробросив в секретной комнате под софитом, что в произведениях визави не хватает глубины. Странно, но Пушкина так же обвиняли в этом легкомысленном грехе.

Глядя на все на это, понимаешь, что ни ты (ни Добролюбов) не имеешь права плескать желчью и сарказмом и смертельными приговорами, - юношеству это не к лицу. Если кого и хочешь, зацепив серебряным кончиком авторучки, бросить в топку, так дождись седин, прожгись жизнью и уже тогда, но только непременно подписавшись кровью.

Чернышевский в отличие от своего друга Добролюбова выбрал не желчь, а аллегорию. Наверное поэтому Бунин так броско заметил, что Чернышевский просто свинья, а Добролюбов свинья очковая. Но, так Бунин же подписывался хрустом антоновки и ажурной тенью аллей. Подписывался ли кровью Чернышевский, создавая самый странный и загадочный роман? Пожалуй, роман Мастер и Маргарита со всеми своими уровнями прочтения более прозрачен современному читателю, чем грязь фантастическая второго сна Веры Павловны. Да и где же та русская полнота бытия? Она полностью вытеснена фригидным разумом и брак по Чернышевскому это дружеское уважение трех под одной крышей. Такое действительно может перепахать.

Самая мистическая улица в Саратове, город где родился Николай Гаврилович, - это проспект Кирова. Она начинается у цирка и Крытого рынка - у искусства толпы и храма ложного бога Меркурия. А заканчивается консерваторией и храмом "Утоли моя печали"- искусством высшим и храмом Бога Истинного. Чернышевский, словно пройдя всю улицу от торжищ и потех к Богу и музыке сфер, навсегда остановился, отлитый в бронзе. Он стоит в конце этой улицы, отвернувшись от храма (вечная проблема - "сын священника"), он на высоком постаменте, как над огромной пропастью выставил квадратный нос ботинка, не обращая внимание на консерваторию (см. его диссертацию «Эстетические отношения искусства к действительности»), отрешенно хмуро смотрит куда-то в низ. И так и хочется ему сказать: "Николай Гаврилович, Вы не правы!"

1.0x