«Не говори: – Стихи твои печальны…
В том нет моей вины – действительность грустней…»
Эти строки Геннадия Попова, на мой взгляд, можно назвать камертоном ко всей зрелой лирике поэта. Именно к лирике – потому что в ней суть и соль поэзии, здесь не спрячешься ни за фразеологией (пусть и убедительной), ни за идеологией (пусть и державно-патриотической), ни за филологией (пусть и внушительной, со множеством эпиграфов и прочая). Ещё Гераклит Эфесский в VI веке до Рождества Христова говорил: «Многознание уму не научает». Тем более, поэта. Какая уж тут филология!
В лирике как нигде сказывается душа человека, собственно человек в человеке. А это и только это – по большому счёту интересно другому человеку (читателю поэта). В отличие от былых «взвейся-развейся» (или нынешних: «крещайся-покайся»). Поэтому-то и Есенин, а не Маяковский…
И вслед за своим великим земляком, сказавшим «Отдам всю душу Октябрю и Маю,/ Но только лиры милой не отдам!», Геннадий Попов восклицает: «Останется мой стих печальный лире верен…».
А звук поповской лиры – тяжелый и низкий, трудный звук:
Мрачнеешь, тоскою томимый,
И мечешься в стенах, как волк.
И слышишь, что голос любимой
В зловещем безмолвии смолк…
Образ волка – один из наиболее часто встречающихся в стихах Геннадия Попова последних десяти-пятнадцати лет:
Но – стать бы волком,
навсегда
махнуть в сибирские просторы
и у твоей улечься двери…
Внешне удачная карьера: руководитель областной писательской организации, сопредседатель Союза писателей России, автор многих книг и журнальных публикаций и… угрюмые приступы тоски, поздней, осенней, беззвёздной; одиночество… «Ворон прокаркает, друг промолчит…»
И именно в такую глухую пору поэт, заплутавший в ночном лесу (стихотворение «Двое»), по свежему волчьему следу выходит к жилью:
Мы на задворках разминулись, –
Я не посмел спустить курки.
И разошлись…
И оглянулись –
Друг друга спасшие враги.
Опять волк. А может быть – двойник? Тема «двойничества», раздвоенности тоже очень характерна для поздней лирики Попова. Это подметил ещё проницательнейший Иван Алексеевич Рыжов, дивный русский прозаик конца ХХ века.
Куда же может сбежать поэт из своей метельной судьбы, из своих одиноких ночей? Что за огонь светит ему во тьме? Остаётся только любовь, только женщина... Им посвящены одновременно и самые трагичные, и самые светлые строки последних книг Геннадия Попова:
Не делай последнего шага,
Не делай его без меня…
Осколки небесного шара
Осыпались, тихо звеня…
Но в то же время:
Ничего говорить не спеши:
Что, любимая, скажешь словами?
В непроглядной эфирной тиши –
Только Бог и Судьба между нами.
Судьбу можно бы, конечно, и с маленькой буквы, ведь, в конце концов, судьба и есть ни что иное как «суд Бога», но это так, филология. А лирической стихии поэта более близка живопись – не случайно, что среди его стихов так много «диптихов», «триптихов» и других чисто живописных форм организации пространства. Вообще, многие стихи Попова навеяны созерцанием полотен художников, его друзей. На мой взгляд, и один из лучших портретов Геннадия Попова принадлежит кисти Анатолия Костянникова, где живописцу удалось передать скрытый трагизм поэта, багровые, тревожные отсветы в его поздней лирике:
И хочется поверить в чудеса:
Как будто здесь я заново родился,
Друзей вихрастых слышу голоса –
Никто не умер и никто не спился.
Трава в лугах остра и высока.
Бегу босой легко и бестревожно…
Неудержимо движется Ока.
Всё впереди, и всё ещё возможно.
Как тут не вспомнить великое «Зеркало» Андрея Тарковского! То самое зеркало, в котором проходят наши матери и наши возлюбленные, в которое чем дальше, тем тревожнее всматриваемся сами мы: и снова видим себя – босоногими и стрижеными. Когда всё ещё впереди, и всё ещё возможно…
Публиковалось на сайте «Российский писатель» в 2010 году.
