Владислав Юрьевич Сурков, что свойственно всякому человеку, переступил определённую черту... Его предыдущий настрой, основанный на категории времени в его стремительном беге, сменился сначала подозрением, а затем уже и ясным ощущением движения к смерти. Но и ощущения вечности, которое возникает в тот момент, когда человек осознаёт неотвратимость смерти, приближаясь к ней. В этом смысле этот текст является неким зашифрованным посланием Суркова, исповедующим его собственную жизнь, его собственный опыт, переживания и начало размышления о том, что изменчиво, а что постоянно и недвижимо.
Сим он начал свой переход от текущих, ликвидных, сиюминутных ценностей, которыми был увлечён, будучи застрельщиком как раз тех самых реформ, о которых он пишет, к категориям устойчивости, константности, созерцательности. Этот переход доступен не всем, кто-то сохраняется в легкомысленной инфантильности до последних дней. Осознание жизни к смерти в вечности – действие, которое само по себе заслуживает уважения.
Он искренен в этом переходе, как искренен всякий человек перед осознанием неизбежности смерти, ощутивший её наличие, чувствующий её неотвратимое приближение. Мысли о модернизации, которая приведёт к бессмертию, сменились мыслями о поиске места в вечности, неизменности тех вещей, которые лежат в основании, являя собой онтологию бытия.
Эта статья – философское размышление, его личная исповедь. Зашифрованное послание не только грядущим поколениям, на что он явно претендует, но и послание действующему властителю его личной судьбы. Ибо он оказался на пороге ещё и политической смерти. В своё время он сделал так много страшных, фатальных вещей для нашего общества и государства, что сегодня вполне обоснованно задумывается об ответственности. Как человек задумывается о страшном суде. Но это же придаёт искренности самому тексту.
Те вещи, которые он воспринимал прежде легковесно, легкомысленно, отмахиваясь от них, видя их частью собственных разводок, политических манипуляций и технологий, сегодня он обнаружил, как подлинные константы нашего исторического бытия, русской цивилизации, русской истории.
В этом коротком тексте он изложил краткую версию Евразийской миссии, всё то, что он прежде снабжал смешками, какими-то ужимками, ухмылками, высмеивал на предыдущих этапах, но что он неизбежно воспринял, впитал в себя, абсорбировал из окружающего пространства, от тех людей, которыми он манипулировал, жонглировал, издевался, глумился, подставлял, использовал и выбрасывал. Тем не менее, он умудрился подцепить от них этот вирус нашей континентальной истории и русской самобытности, субъектности и теперь он перепрошил его самого изнутри. И вот он невольно стал транслятором этих самых идей.
Здесь очень много символических фраз и формул, которые понятны только посвящённым, инсайдерам, тем, кто был включён в определённые исторические и политические процессы новейшей истории России. В нём зашифровано послание всем, кого он обидел, оскорбил, унизил, использовал. Тем, кто содействовал его амбициям, видя в нём представителя государства, и кто разочаровался и проклял его.
Это, конечно, очень откровенный текст, но он понятен не каждому. С другой стороны, каждый может найти в нём свой набор неких семантических элементов, адресованных лично ему. То есть, это хороший текст, на грани гениальности, несмотря на то что к политическим деяниям Суркова последних лет я отношусь крайне негативно. Но здесь надо абстрагироваться от персоналии, от фигуры, и воспринять это как текст, как смыслы и коды, которые туда заложены.
В нём сделан естественный вывод, который вытекает из этого текста, вывод человека, который не продолжает жить в рамках химер, навязанных Западом и чужеродными цивилизациями Востока, а который пытается помыслить. И пытаясь помыслить, он мыслит о русском уме, открывает русским ум, как необходимую матрицу нашего суверенного, самостоятельного существования. Да и вообще существования, бытия как такового, отбрасывает мировоззренческие штампы Запада, совершенно отчуждённые от нас, самобытные, но абсолютно неприемлемые для нас основы мысли Востока, и вскрывает нашу подлинную сущность - Евразийской континентальной державы, Монгольской и Византийской одновременно. Обнаруживает нашу геополитическую субъектность, величие и вечность. России вечной.
Но когда мы говорим о Суркове, нужно не забывать и об обратной стороне. Тот самый полукровка, о котором он символически повествует в своём тексте, это тот, который всегда балансирует на грани, и нет гарантии того, что он не упадёт на другую сторону.
Не надо забывать, что антихрист – это не только тот, кто идёт против Христа, но и тот, кто идёт вместо Христа, выдавая себя за Христа. И здесь проблемы поиска русского ума и наши симпатии к этому поиску, наша солидаризация с абсолютно правильными догматическими константами для русского человека, с понятными нам истинами не должна затмевать наличие второй, опасной для русского человека и для русской истории стороны. Которая всегда оборачивается для нас катастрофой. Не только политической, но и исторической катастрофой нашей государственности.
И встав перед последней битвой, оказавшись перед ней в нынешнем состоянии, нужно внимательно приглядываться к тем, кто находится рядом, кто, кажется, нам симпатичен. Не поддастся перед этой последней битвой ещё раз, и последний раз, на некое умильное обаяние приятно высказанных нам, близких русскому человеку, вещей.
Да, я выражаюсь несколько метафорично. Но лишь для того, чтобы не сказать лишнего, с одной стороны, и не обидеть человека, с другой стороны, не выдать своего собственного внутреннего кипения. Оставить человеку шанс. Каждый русский человек, - а Сурков, безусловно, рождён Россией и ассимилирован русской цивилизацией, став русским, усыновлённым русским народом, в конце концов, - он без сомнения русский, а значит, как всякий русский, имеет право на покаяние. На переход на нашу сторону. На сторону Христа от антихриста, на сторону Бога от дьявола, на сторону евразийской цивилизации от Запада, которому он был предан и служил верой и правдой совершенно искренне, создавая рукотворно тот хаос и безумие 1990-х, которые чуть не убили всех нас, на сторону России вечной.
Мы-то всегда были строго на нашей стороне – на стороне русского народа, Великой континентальной России-Империи, строго против Запада, без оговорок, без обиняков, без двусмысленностей, без какой-то иронии, без фиги в кармане. Мы за это заплатили собой, и продолжаем платить сейчас, даже тогда, когда тот дискурс, который мы озвучивали и продвигали, стал общим местом, главным, доминирующим трендом. А он-то был и на той стороне…
Да, он может сейчас сказать, что он лукавил, что он внедрялся, что он пытался разрушить эту либеральную вакханалию ельцинской олигархической Системы изнутри. Конечно, это можно принять как оправдание, и мы, как русские люди, ждём, и с удовольствием принимаем такие версии, обнимаем, и начинаем любить этого человека, так же, как и всех близких нам людей. Но здесь нужно понимать, что всё может быть наоборот: возможно он выполнял обратную миссию, как двойной агент, как человек, присягнувший сначала дьяволу, а потом посматривающий в сторону Бога. Или выполняет её сейчас…
Конечно, как человек проницательный и глубокий, он чувствует свою историческую ответственность за то, что произошло. И в страхе перед этой ответственностью, перед неизбежностью своего личного политического конца пытается поймать этот новый тренд и вписаться в него, так же как метафорично он описывает стремление русской интеллигенции конца XIX века в социалистические, марксистские потуги Запада, изменить собственную бытийную парадигму. Но здесь и заключается всё коварство этого персонажа, в том, что никогда невозможно определить, где подлинность, а где лицемерие, где цинизм и прагматизм человека гибнущего и пытающегося схватиться хоть за что-то, чтобы выплыть, а где искренность, подлинность и действительное раскаяние. Это всегда будет в нём, и мы всегда будем сомневаться как в одной, так и в другой позиции полукровки.
Проблема Суркова, как, впрочем, и наша, заключается в том, что тот, кому адресовано его послание, не способен его воспринять.
