Пандемия коронавируса послужила катализатором для погружения мира в кризис, эксперты много дискутируют о том, насколько глубоки будут экономические потери для разных стран и регионов, какие изменения ждут общество в связи с новыми санитарными нормами, такими как социальное дистанцирование, какие выводы необходимо сделать для повышения готовности и устойчивости систем здравоохранения к подобным вызовам.
Между тем, экстраординарность нынешнего кризиса вовсе не в экономических потерях – мир, да и Россия, видели и гораздо худшие «ямы», не по числу жертв – в локальных войнах последних десятилетий людей погибло намного больше, хотя эти войны почти не затрагивали напрямую жизнь благополучных стран первого мира, в конце концов, даже изменения санитарно-гигиенических привычек для общества вполне естественны – многие еще могут вспомнить советские автоматы с газированной водой, пить которую всем предлагалось из одного стакана, лишь ополоснув его водой, что в современную эпоху одноразовой посуды выглядит малоприемлемо.
Кризис вытолкнул массу людей из привычного образа жизни, из зоны комфорта в ситуацию полной неопределенности. Жизнь вдруг перестала идти в привычной колее, пусть и в силу весьма негативных обстоятельств. И это может и должно подтолкнуть не только к размышлениям о вакцинах и вирусах, экономических цепочках производств, пакетах помощи бизнесу и гражданам или границах прав и свобод, хотя все это, безусловно, весьма важные вопросы. Не стоит ли подумать о том, куда вообще мы хотим идти дальше? И даже больше – а есть ли у нас не просто представления о будущем, но мечты о будущем?
Здесь кто-то скажет – какие мечты? Людям не на что жить, кругом эпидемия, экономика и так не блистала прорывами, а сейчас вообще провалится, армия госбюрократов душит все живое, давайте поэтому сначала нормальную жизнь построим, а потом, если это получится (вот уж что больше фантастическая мечта для России, чем межгалактические полеты!), мы и будем мечтать.
В обычной жизни мы встречали и читали миллион историй о том, как стрессовые, кризисные, необычные ситуации приводили человека к переосмыслению ценностей и представлений о мире и о себе. Порой даже отъезд на несколько дней в другое место – где другая природа, другой ландшафт, другая архитектура – приводит к возможности заново взглянуть на многое, увидеть под иным углом проблемы или найти новые решения. Разумеется, речь не идет о том, что ради этого надо обязательно переносить тяготы, потери и несчастья – попадая в безнадежные, бедственные ситуации, люди часто вынуждены лишь выживать, пытаясь обеспечить себе и своей семье лишь самое необходимое: физическую безопасность, кров, пропитание.
Экономические и социальные проблемы России принёс с собой вовсе не коронавирус, он лишь, как и любой форс-мажор, резко высветил все проблемные точки.
Не первый год у нас низкие темпы экономического роста, высочайший уровень имущественного неравенства, проблемы с депрессивными регионами и неразвитой инфраструктурой. Когда государство или его критики обсуждают меры по исправлению ситуации, они похожи на ремонтников, пытающихся ликвидировать течь, при том, что трубы прорвало по всему дому, и пока чинят одну, лопается другая. Или на бригаду врачей, у которых есть вполне живой, но имеющий целый букет «хроники» пациент. В ситуации, когда нужно срочно купировать явные, вопиющие проблемы, вроде бы не нужно и даже расточительно было бы тратить силы на мысли о далеком будущем – прожить бы сегодняшний день. Но вернуть человека из состояния болезни в физиологическую норму или здание после аварии к нормальному функционированию – необходимое, но вовсе не достаточное условие для дальнейшего развития. Когда человек болен, и тем более, когда есть угроза его жизни, безусловно, главное – вылечить его и спасти. Но вряд ли, выйдя из этого критического периода, кто-то скажет, что смысл его жизни состоит лишь в поддержании своего физического здоровья и температуры 36,6. Наоборот, наличие здоровья позволит вести полноценную жизнь, общаться, трудиться, что-то узнавать и создавать.
Так и планы оздоровления нашей экономики – вроде бы все говорят о том, что нужно экономическое развитие, повышение доходов населения, эффективное госуправление.
А что дальше? Звучит фантастично, но представим себе, что всё это есть в наличии. Промышленность работает, и своя. Никто не живет в бедности. Эффективно и честно работает весь госаппарат. Доступны образование и медицина. Работают социальные лифты для целеустремленных и инициативных. Представим себе, что и пандемия коронавируса закончилась – придумали эффективные лекарства, у населения выработался иммунитет, и вот снова можно будет, вроде бы, вернуться к прежней жизни, начнут летать самолеты, можно будет пойти в кафе и зайти в автобус без маски. Даже при таком, самом благополучном сценарии вопрос «Что дальше?» никуда не исчезнет, и вряд ли ответом на него будет «Ничего, все как раньше».
Если сравнить страну с человеком, то вот, пациент вышел из больницы, у него больше нет патологий, руки-ноги-голова работают. За здоровьем следить нужно, но можно уже не отвлекаться на постоянное лечение. Теперь можно жить и двигаться, куда-то идти.
А куда идём мы?
Понятно, что кто-то видит в России отнюдь не потенциально здорового, а скорее хронически больного субъекта «с ограниченными возможностями», который не может и думать о высоких достижениях. Дай бог, просто существовал бы ни шатко ни валко. Но выживание, или даже стабильность никого не вдохновляют. Вдохновляют проекты, направленные в будущее, за горизонт. Они могут быть разными. Но, в конечном счете, вопрос о будущем – это не вопрос об экономических моделях и темпах роста, политических и правовых системах, и даже не вопрос о технологиях. Это вопрос представлений о человеке, о том, каким в этом будущем будет человек и какие цели будут у человека и общества. Никакого ответа на этот вопрос ни в рамках управленческого «технократизма», ни в рамках бизнес-логики, ни в рамках даже самых современных научных достижений найти невозможно.
Даже сам вектор технологического прогресса может иметь разные направления. Когда-то мир бредил космосом, человечество уже отправило космические аппараты к ближайшим планетам, казалось бы – ещё один шаг, и вот оно, то самое освоение космического пространства, о котором писали фантасты. Но «цивилизации космолетов» не вышло, вместо нее появилась «цивилизация айфонов». Вместо освоения пространства реального – а это не только космос, это и океаны, и территории Арктики и Антарктики, в конце концов – просто своя земля, поля и леса, выбор самых развитых стран был сделан в пользу пространства виртуального. Типичным представителем такой модели стал житель мегаполиса, сидящий в многоэтажном тесном «человейнике» и проводящий большую часть времени, глядя на экран своего гаджета – там и работа, и общение, и развлечения.
А уж с приходом коронавируса нам рассказывают, что так теперь мы и будем жить всегда, не выходя лишний раз из дома. Передвигаясь в пространстве даже меньше, чем наши предки, у которых не было ни машин, ни самолетов, что им, тем не менее, не помешало дойти до всех краев земли, открыть и заселить все пространства и континенты.
И вот сейчас, когда весь мир сидел в самоизоляции, Илон Маск отправил в космос свою пилотируемую ракету. Подумаешь, событие, скажет кто-то – советские ракеты уже десятилетиями летают. Но дело совсем не в этом. И не в том, что Маск – удачливый пиарщик и предприниматель со связями, не в том, кто будет доставлять астронавтов на МКС, обгонят ли США Россию в космосе и не в том, у кого больше бюджеты – у нас, или у них. А в том, что Илон Маск сказал, что у него есть мечта – отправить людей на Марс. И запуск его очередной ракеты стал шагом к этой мечте. Это цель, способная увлекать даже тех, кто до этого дня не доживет, потому что это будет не завтра и не через год.
Давно бытует примитивное представление о пирамиде потребностей Маслоу как о модели, описывающей, якобы, тот факт, что высшие потребности – в уважении, знании, красоте, личностном совершенствовании – возникают лишь тогда, когда полностью удовлетворены все остальные – в безопасности, тепле, питании, общении с другими. То есть на Марс только тогда, когда уже все остальные проблемы решены. Но Маслоу так вовсе не думал, сразу отмечая, что люди могут отдавать приоритет ценностям идеальным, даже жертвуя безопасностью и благополучием. Более того, после своей работы о пирамиде потребностей он написал позже, в 1971 году еще одну — «Дальнейшие рубежи развития человека», в которой заявил о существовании потребностей «трансперсональных», выходящих даже за рамки самореализации и личного интереса, верхних этажей его пирамиды: «Мы нуждаемся в чем-то «большем, чем мы сами»». Об имеющих такие мотивы он писал – «это люди, посвятившие себя чему-то, преданные какому-то делу «вне самих себя», некоторой профессии, любимой работе, долгу. Обычно это настолько сильно выражено, что для того, чтобы хоть как-то описать их страстную, самозабвенную преданность делу, приходится прибегнуть к таким старым словам, как призвание, предназначение, миссия».
Слова эти, как показали прошедшие полвека, как раз самые подходящие к современности. Даже прагматичный бизнес, и тот своими брендами давно продает миссии и смыслы.
Мы живём в окружении массы сложных систем, делающих нашу жизнь удобной и безопасной. Но те, кто придумал их все как идею, не были окружены ни компьютерами, ни сетями связи, ни сложными приборами. Циолковский и Цандер проектировали космические ракеты с карандашом и бумагой в то время, когда диковинкой был даже автомобиль. Мечтать можно не только о космических полетах, хотя и это крайне вдохновляющая для страны и человека мечта. Бывают мечты о более справедливом обществе, о лекарствах от смертельных болезней, о новых городах. И даже совершенно далекая и абстрактная мечта – это двигатель, который тянет за собой появление «по дороге» массы уже конкретных, практических решений – технических, социальных, научных.
А выживание и бесконечная оптимизация – не вдохновляют, как не вдохновляют даже и – при чуть лучших раскладах – достаток и комфорт. Тем более, что для многих россиян проблема – хотя бы выбраться из бедности, которая, становясь хронической, неизбежно маргинализирует общество, отсекает человека не только от материальных благ, но и – что куда страшнее – от культуры, образования, развития. На потенциальные последствия этого можно посмотреть прямо сейчас в прямом эфире из США.
Можно сказать, что размышления о далеком будущем в нынешнее время – наивность и утопия. Но посмотрите, как легко можно было в последние месяцы реализовать идеи тотального цифрового контроля – так что говорить о том, что до утопии далеко, уже не приходится. Кризис – удобная ситуация навязать отчасти фрустрирующим и потерявшим уверенность людям безальтернативную картину того, что их дальше ждет.
Уровень мечты – это показатель уровня развития (или, наоборот – деградации) как человека, так и общества. Наше общество, как сказал в недавно опубликованном моем интервью с ним известный ученый, генеральный директор Института экономических стратегий РАН Александр Иванович Агеев, попало в плен «примитивных онтологий», то есть крайне ограниченных представлений о том, что движет обществом, экономикой, прогрессом. Отчасти это следствие резкого слома предыдущей советской формации, попытки навязать чужие правила (да и те, если говорить об экономическом либерализме, в совершенно изуродованном по сравнению с западным оригиналом, виде). Но, позволю себе предположить, в очень большой степени это следствие и самой установки, что нечего мечтать и заниматься мессианством, надо просто обустроиться в своем углу глобализации, привязавшись к ней газовой и нефтяной трубой. И вообще, конец истории настал, какие там мечты, теперь только партнерство и торговля…
Вот это все точно оказалось утопией в худшем смысле слова.
Борьба за смыслы и в мире не только не прекратилась, а ужесточилась. На одних природных ресурсах долго не проживешь, тем более, что мир входит в эпоху торговых войн и санкций. Но главной конкуренцией в мире после коронавируса будет даже не экономическая война за ресурсы, а еще более жёсткая борьба за образ будущего, потому что он и определит все остальное.
Поэтому мечтать и думать о будущем нужно, выходя за горизонт сегодняшних кризисов и невзгод, очевидно, что мы все равно обнаружим себя в утопии – только в чужой.
