Край, «дэ я народывся»
Разве это не промыслительно, что 18 лет я прожил в самом настоящем "фольклорном заповеднике", в станице Дядьковской, где даже радио не было. В Дядьковской пели все. Эти песни я часто слышал на полевом стане, когда мальчишкой уезжал с мамой «на роботу» в поле: женщины убирали свеклу, кукурузу и всегда пели. Мечтал стать музыкантом, но фортепьяно в глаза не видел, зато с детства напитался духовным золотом - народной песней. В станице пели день и ночь. Война, стоны, крики, почти каждый день похоронка, а песни все равно из каждых окон неслись.
О маме
Мама, Наталья Алексеевна, слава Богу, прожила долгую жизнь, три месяца не дожила до 90-летия. Нас у нее было шестеро: Вера и Галя умерли маленькими, а Боря в 7 лет - от голода, на моих глазах.
Мама пела и на балалайке играла, тетя Лена с дядей Васей пели, я сам на Святки ходил рождествовать, посевать, колядовать. Когда война началась, мне три года было. Отец ушел на фронт 24 августа 1941 года. Маленький был, но запомнил, как он стоит в серой кепке и нас, детей, к себе прижимает. Месяца через 4 получили известие: "Гавриил Иванович Захарченко пропал без вести". Мама в смерть отца не поверила даже после похоронки. Она всю жизнь его ждала. Есть поверье, что если кричать в печку, когда она топится, то ветер с дымом разнесет твои слова по белу свету, и они достигнут того, о ком думаешь. Помню, мы с братом кричали в открытую дверцу печки: «Папочка, вернись!». Но он так и не вернулся, только два письма его сохранились. Представляю, что в этот миг чувствовала мама. Когда спустя много лет я впервые выехал за границу, она попросила: «Спытай там, а можэ батько де твий...»
В 1942 году оккупировали часть Кубани, в том числе Дядьковскую, выгнали нас из хаты. А когда немцы отступали, они свалили в общую кучу все, что не смогли увезти, и подожгли. В этой куче гармошка лежала. Брат ее увидел, вытащил из огня и домой принес. Я ее взял, пальцами по клавишам прошел и начал играть. А ведь мне только года 4 всего было. Мама испугалась, ведь мне никто не показывал, как играть: "Це ненормально, вин умре, наверно". Она сильно за меня боялась.
Гармошку у нас отобрали, из стансовета пришли и забрали. Но мне она в душу запала. И чем становился старше, тем сильнее хотелось учиться музыке.
В конце жизни, вспоминая отца, она говорила о своём возрасте: «Це мэни Бог за батьку добавил!..» Отец мечтал, чтобы хоть один из его детей стал музыкантом… От него осталась кубанка, в которой я потом ходил в школу.
Дальше – послевоенный голод. Было так скудно, что все выжить и не чаяли, думали, кто умрёт первым. Младший, семилетний брат Борис, говорил на этот счёт: «Витька умрэ, вин ничого не йисть». Но по весне, немного не дождавшись нового урожая, умер сам.
Когда я сейчас вспоминаю это, не могу понять, как выжили. Как выдержала мама, простая колхозница, с детьми, безо всякой помощи, – в пять утра она уходила работать за трудодни, обливаясь слезами от мыслей, как там дети одни, а возвращалась – детьми заниматься некогда: куры да гуси, да надо приготовить, постирать. Теперь я понимаю, что таких семей в ту пору было много-премного. Какое было поразительное поколение! И они выстояли.
Письмо Сталину
После войны в станицу стали привозить кино. Клуб сгорел, крыши не было, только стены. И вот там крутили фильмы, в которых помимо действия звучала музыка. В 1949 году я увидел там два фильма. Первая картина итальянская, «Прелюдия славы», про мальчика, дирижировавшего оркестром. И второй фильм, советский, «Здравствуй, Москва», там мальчик с баяном играл «Нас утро встречает прохладой…». Я музыку тоже очень любил. После этого фильма домой пришел, места себе не нахожу. И решил Сталину письмо написать. Привязал перо к палочке, чернила луковые развел, взял детскую тетрадку в клеточку и расписал все свои страсти 11-летнего мальчика. Описал, что вот я живу в станице, очень хочу стать композитором, но у нас ничего нет, в школе нет никаких инструментов и всё такое. Свернул листочек, написал: "Москва, Кремль, Иосифу Сталину". И обратный адрес: "Станица Дядьковская, Виктор Захарченко". Было это, кажется, в конце ноября. Пошел на почту, отправил письмо и жду ответа. Прошел месяц, никто мне не отвечает. Второй месяц проходит, ответа нет, думаю: ну, не дошло. И вдруг как гром грянул: в январе 1950-го к нам в Дядьковскую приехала целая кавалькада мотоциклов с колясками – комиссия человек в десять. Они прибыли посмотреть на того мальчика, который написал письмо Сталину. Я подумал, что меня хотят взять с собой на учёбу. Но нет. Посмотрели, как мы живём, дома маму все расспрашивали и отправились в школу. В результате директора школы отстранили. Когда комиссия уехала, меня все ругать начали. Зачем, мол, письмо писал да ошибок в нем столько наделал? Мать вызвали в школу: как ты воспитала сына! Она плачет, оправдывается: откуда ж мне было знать про письмо и когда сына воспитывать, я ж на работе целый день. А ученики стали меня дразнить: вон артист идёт, композитор наш! И язык показывали. Закончилось тем, что я перестал в школу ходить, и меня в 5-м классе на второй год оставили. Но решил, что в школу больше ни за что не пойду. Как загнанная собачонка, сидел дома и плакал. Мама голосила: "Иди, учись, а то быкам хвосты крутить будешь". Я делал вид, что в школу иду, а сам на речке отсиживался.
И вот как промысел Божий - к нам из Прибалтики прислали нового директора школы – Михаила Петровича Рыбалко. Он пришел к нам домой, говорит: "Витя, я твое письмо читал. Баян мы уже купили, ноты я знаю, приходи, будем учиться". Для меня это было счастье. неописуемое. И действительно, школа купила «полбаяна», директор разрешал даже брать его домой. Я ему очень благодарен….
Потом мама бычка продала и гармошку купила. Начал я на свадьбах играть, фокстроты сам сочинял. Играю - танцуют, прекращаю - останавливаются. Я почувствовал неимоверную силу! И сейчас ее чувствую. Бывает, в зале 6 тысяч зрителей, выхожу к ним - и всех чувствую. Такое ощущение, что сначала я заряжаю их своей энергией, потом она идет со сцены от хора, после чего мы, артисты, и зрители становимся одним целым. Не вижу в зале равнодушных глаз и счастлив от этого.
Поступление в училище
Однажды прочитал объявление о наборе в музыкальное училище. Загорелся. Взял гармошку, котомку с едой. Денег у мамы не нашлось, на свои трудодни она гроши зарабатывала. Всё необходимое в поездку собирали соседи: кто мыло дал, кто ботинки… Без денег поехал, на попутках. Из Дядьковской до Кореновской, оттуда до Пластуновской. Из Пластуновской до Динской. А там до Краснодара рукой подать. Приехал поступать, надо сдавать музыкальную грамоту, а я даже не знаю, что такое сольфеджио. «Вы окончили музыкальную школу?» – «А что, школы бывают ещё и музыкальные?» В общем, меня даже прослушивать не стали. Состояние моё было ужасным: я ревел, возвращаться ни с чем было стыдно. На вокзале поднялся на мост над железной дорогой, глянул вниз, думаю: жить не хочу… Тут подходит ко мне человек лет пятидесяти, спрашивает: «Мальчик, что с тобой?» Выслушал меня и говорит: «У нас тут есть ещё одно училище – музыкально-педагогическое, завтра подходи, я буду там». Это был Алексей Иванович Манжелевский, музыкант, преподаватель этого самого училища. Именно Алексей Иванович научил меня дирижировать. Благодаря его наставничеству я произвел огромное впечатление на комиссию при поступлении в консерваторию. Жаль, что рано умер.
Скажете, случайность, что он ко мне тогда подошел? Нет, конечно. Это тоже провидение, которое ведет меня по жизни.
Иногда думаю: как бы сложилась моя жизнь, если бы Алексей Иванович прошёл тогда другой дорогой?
А тогда, проведя ночь на вокзале с гармошкой под головой, уже утром я играл на ней фокстроты собственного сочинения – всё то, что исполнял на сельских свадьбах. И меня взяли – правда, без стипендии. Сказали: если выучишь музыкальную грамоту в течение года, у тебя она будет.
С тех пор я мало сплю. Для того чтобы успевать за программой, нужно было работать самостоятельно. Вот и просиживал за учебниками до поздней ночи. Но я хотел стать музыкантом, дирижером. Хотеть — значит мочь. Хотел и добился.
До конца 70-х годов, я помню, на столах в столовых хлеб лежал бесплатный. Никогда не останешься голоден, даже если без копейки в кармане. Это и выручило. Чай за 5 копеек, столько же – картофельное пюре плюс хлеб на столе. Как-то раз кассир столовой, тётя Маша, спросила, почему никогда не беру котлет. «У меня денег нет». Тётя Маша заставила взять котлету, пюре посчитала, а котлету – нет. Так и пошло: если за кассой тётя Маша, котлету можно бесплатно взять… Как в этом узнаётся то лучшее, что было в советское время: взаимовыручка и доброе отношение друг к другу!.. Спустя пару лет, приехав в Краснодар, зашёл в эту самую столовую и подарил тёте Маше цветы…
В общем, окончил училище хорошо. И по окончании оставляли в нём работать. Говорил, что хочу учиться в консерватории, ответили: поступай куда хочешь, но заочно. А хотел ехать в Новосибирск. Что делать? Наверно, вспомнился школьный «алгоритм» решения нерешаемых проблем: снова написал письмо, на сей раз в «Правду», – и вопрос решился.
Я с детства вёл дневники, в том числе шахматный. Шахматы стали моей страстью ещё в школе. Помню, когда мама меня посылала на базар что-нибудь продать, она говорила, за сколько я должен это сделать. А что сверх того, я мог оставить себе. Я на эти деньги купил шахматы. На собранное во время колядок выписал журнал «Шахматы в СССР». Играл во всесоюзных турнирах по переписке, составлял шахматные задачи и посылал в «Пионерскую правду». В 1954 году вышла книга «300 избранных партий Алёхина», и, когда узнал, что она появилась в книжном магазине райцентра, мы с другом отправились за ней. А это 25 километров. Встали рано-рано, а по морозцу туда было легко идти, но за день подтаяло, и обратно мы еле доползли. Я пришёл и рухнул – потом долго приходил в себя… В общем, увлечение было серьёзным. Однако надо было делать выбор, потому что шахматы, как и музыка, требуют человека всего. Не без внутреннего борения я выбрал музыку.
Бог всегда посылал мне хороших учителей.
В консерватории моим учителем был и Владимир Николаевич Минин. Он увлек меня своими пафосными речами: «Хор — это живые голоса, характеры. Человеческий голос — самый совершенный музыкальный инструмент». Минин — это настоящий титан! Я его всю жизнь побаивался и даже пытался подражать, пока не понял, что в искусстве никого копировать нельзя. Хорошая копия - это все равно только копия. Надо быть только самим собой.
Мне нравилось дирижировать народным хором. И для шахмат находилось время. Играл на турнирах. Даже подумывал стать гроссмейстером. Но в 1961 году записал в дневнике: "Теперь пора делать выбор между шахматами и музыкой. Поскольку шахматы как и музыка, требуют полной самоотдачи". Выбрал музыку. А под впечатлением от концерта ансамбля песни и пляски кубанских казаков под руководством Виктора Малышева, кстати, в этом коллективе работал баянист Ким Николаевич Головко — мой учитель по классу баяна, оставил в дневнике еще одну судьбоносную запись: "Окончу консерваторию и создам Кубанский казачий хор". До исполнения мечты оставалось тринадцать лет.
После окончания консерватории у меня появились иные соблазны. Мой учитель Владимир Минин переехал в Ленинград и возглавил капеллу имени Глинки. Пригласил меня хормейстером: "Приедешь — буду рад. Не сможешь — не обижусь. Ты послушай свое сердце". И в тот же день, как поговорил с Мининым, меня приглашают в Сибирский народный хор. Раздумывал два-три дня. Пересилила любовь к народной песне. Так бы и остался в Новосибирске, если бы не верность юношеской мечте.
1969 год, я уже несколько лет проработал главным хормейстером в Сибирском хоре. Минин к тому моменту уже из Новосибирска уехал. И вот, однажды вызывают меня на почтамт для переговоров — Владимир Николаевич из Москвы. Я иду и — удивительно! — думаю: а не создается ли снова Кубанский казачий хор? Беру трубку и слышу голос Минина: «Витя, на Кубани создается казачий хор. Срочно приезжай в Москву, пойдем к министру, этот хор должен возглавить ты». Прилетаю в Москву, пришли мы с Владимиром Николаевичем в Министерство культуры, он заходит к министру, а я сижу в приемной. Пять минут, десять — нет его. Двадцать минут, полчаса — у меня на душе мрак. Вышел Владимир Николаевич — я сразу по лицу вижу, что ничего у нас не вышло. Он говорит: «Витя, министр только что подписал приказ — руководителем Кубанского казачьего хора назначен Чернобай». У меня ноги подкосились...
Вернулся я в Сибирь, стал работать дальше. И теперь точно знаю: то духовное потрясение для меня было необходимо. Если бы меня тогда назначили руководителем Кубанского хора, я бы точно это дело провалил. В Сибири я узнал, что такое гастроли — как поднять и вывезти большой коллектив. Как его формировать: ну, хороший голос, ты его позвал, а где он жить будет, а как семья? И так далее.
Русским меня сделала жизнь в Сибири. Потому что я там видел людей, живущих святой жизнью. Там едешь в деревню – на стол ставят хлеб с молоком: пей, ешь, угощайся, а любой человек – дорогой гость. Двери в деревнях не закрывали. Такая открытость и доброта! Я понял, что такое русская душа.
У каждого народа есть свой язык, вера, традиционная культура – это национальный оберег каждого народа, это его код. Естественно, на самом верху – вера православная, но все смыслы хранятся в культуре. Песни, пословицы, сказки – это всё установки, если хотите, заповеди, как жить народу, как Богу молиться, что ему делать в любые, самые страшные, перипетии истории. Народ ведь не сочинял песни, чтобы разлагать молодых людей, он сочинял их только в назидание. Люди сегодня не понимают и редко интересуются смыслом народных песен. Так называемое возрождение певческой культуры – оно больше вокруг музыки, напевов и так далее. Будучи десять лет главным хормейстером Сибирского русского народного хора, в фольклорных экспедициях я записывал не только старые песни, но и так называемые срамные частушки. Но даже в них нет матерщины! Народ слова не скажет в свою погибель, понимали предки, что мат – это оскорбление самого святого, Матери Божией.
Я четырнадцать лет жил в Сибири, записывал народные песни. О своих находках ездил докладывать специалистам и студентам в Москву. И вот однажды после такого выступления получаю записку: «Уважаемый Виктор Гаврилович, хочу с вами познакомиться и пригласить домой». И подпись: «Профессор Гиппиус». Безусловно, я слышал эту фамилию: музыковед и фольклорист Евгений Владимирович Гиппиус, родственник известной поэтессы Зинаиды Гиппиус, человек чрезвычайной эрудиции, владевший несколькими языками, знавший фольклор не только России, но и многих других стран, народов, этносов, Он мне предложил поступить в аспирантуру к себе – на теоретическую фольклористику. "Для меня большая честь, если будете у меня учиться", — говорил мне, мальчишке, этот почти 70-летний тогда человек, патриарх отечественной фольклористики.
А я хотел поступать в аспирантуру в хор к великому Владимиру Николаевичу Минину, народному артисту СССР, патриарху хорового искусства. Гиппиус же говорит мне: вам нужно музыку, как искусство эмоциональное, поверять гармонией, разумом. Я отвечаю, что математика и точные науки всегда мне были чужды. «Правда, – говорю, – с детства очень увлекался шахматами…» «Ну тем более!» – воскликнул он. Потом я рассказал об этом предложении Минину, и он сказал: «Витя, иди, это тебе надо». Так я попал в аспирантуру к доктору искусствоведения Гиппиусу и ещё раз убедился, что Бог всю жизнь меня ведёт с помощью вот таких людей. Мне очень повезло. Вместе с Гиппиусом я погрузился в теорию фольклористики и понял, что это неведомая для меня область.
Конечно, важно знать, как поют в народе. И я это знал, прожив 17 лет на земле. У нас вся станица Дядьковская пела: во время полевых работ, на застольях – везде. Но если знать только это, останешься сектантом в музыке. Я понял, что знание корней надо помножить на знание отечественной и мировой классики.
Моя кандидатская диссертация фактически стала докторской. Председателем комиссии был Тихон Николаевич Хренников, много лет возглавлявший Союз композиторов СССР.
Позвали меня на Кубань в 1974 году. Чернобай уволился, хор уже год без худрука, лучшие солисты разбежались по другим коллективам, хормейстера нет, балетмейстера нет, вместо оркестра остался один баянист. Художественным руководителем меня назначили 14 октября 1974 года — я тогда не знал, что этот день является Днём основания Воскового певческого хора, будущего государственного академического Кубанского казачьего хора.
Однажды захожу в управление культуры — лежит бумага: «Всероссийский смотр государственных народных хоров». Там все — начиная от Хора Пятницкого, и под последним номером — мы. А меня никто не предупредил. Ну, мы срочно объявили конкурс в хор — пришли молодые люди. Позвали еще двух баянистов, стало их три. И за две недели подготовили программу. Заказали сапоги, чтобы не босиком танцевать. Костюмы сделали из платков. И поехали... Коллеги меня встречают, говорят: «О, Витя, мы знаем, ты парень настойчивый, у тебя всё получится. Не сейчас, конечно, после...» Доброжелательно, но с таким снисхождением. Мол, куда тебе с нами тягаться.
По условиям конкурса обязательно надо было спеть песню о партии, песню о Ленине, о комсомоле, о колхозном крестьянстве... Когда мы в Краснодаре программу сдавали, то с этого и начали, как положено. А в Зале Чайковского, где заключительный тур проходил, я понимаю, что эти песни нам только повредят. Если мы с них начнем, нас дальше слушать не будут. Есть такая песня у Массалитинова «Спасибо партии», я взял из нее ровно один куплет: «Спасибо партии, великой партии за то, что нам свободу принесла, спасибо партии, великой партии за то, что к коммунизму привела...» И поставил это во второе отделение. А весь фольклор перенес в первое. Зал очумел, когда мы спели «Роспрягайтэ, хлопци, конэй». Как грянули: «Маруся, рррраз!!.» После этого и «Спасибо партии великой, что к коммунизму привела-аааа» приняли на ура.
Жюри два дня прозаседало, я потом узнал, какие были баталии — ведь все места уже предварительно были расписаны. Наконец, выходят и говорят: первое место — Кубанский казачий хор... Мы вернулись в Краснодар дипломантами Всероссийского смотра. Первая и самая дорогая моя награда.
После этого было много всего: награды, аншлаги, восторг и искренние слёзы зрителей. Однозначно считаю себя счастливым человеком. Потому что исполняю ту миссию, которая предназначена мне.
Меня трижды приглашали художественным руководителем хора Пятницкого с предоставлением квартиры в центре Москвы и другими благами. Я ответил: «Если Господь даст мне даже три жизни, я не успею сделать все для Кубанского казачьего хора». Я счастлив тем, что в своей жизни шел всего в одном направлении. Записывал народные песни: в Сибири, на Кубани. Издал массу сборников. Целые тома. Участвовал в создании Центра народной культуры Кубани и школы-интерната народного искусства для одаренных детей.
Когда я пришел в Кубанский хор, не знал его истории, не знала ее и Кубань. Отдельные сведения были, но держались в архивах под большими замками. И вдруг я узнаю, что хор наш существовал еще до революции, а вовсе не родился в советское время, как тогда пропагандировали. Я очень рад, что мне удалось вернуть несправедливо забытую историю Кубанского казачьего хора. Возродить этот хор и утвердить имя его. И вот мы отметили уже 205 лет. Это было на моем веку. Но точка еще не поставлена. Я должен издать еще много сборников традиционной народной песни. Ход жизни неумолим, человек живет от рождения к старости и к смерти. Я это понимаю и уже сегодня готовлю себе смену. Я уйду, но никогда не уйдет из жизни Кубанский казачий хор.
Неожиданные открытия
В дневниках у меня есть запись о посещении в 1961 году последнего концерта Кубанского казачьего хора. В 1936 году по распоряжению Сталина коллектив был образован, а Хрущёв решил: зачем нам профессиональный хор, пусть лучше будет самодеятельность, тогда запоёт вся Россия. И упразднил более ста различных музыкальных коллективов. Но страна от этого не запела… Я именно тогда и решил, что вот выучусь и воссоздам хор. Только спустя много лет, когда стал работать в хоре, узнал, что история его начинается не с 1936 года. Выяснил в архивах, что родился коллектив на Покров Пресвятой Богородицы аж 1811 года.
Тогда он назывался Войсковым певческим хором в составе Черноморского казачьего войска. Его создателем был духовный просветитель Черноморского войска протоиерей Кирилл Россинский. Хор в казачьем войске изначально создавался как духовный коллектив. Главным делом его было пение в храме утром и вечером, на различных требах. Но пел он и казачьи песни. Служить в нём для певчих было большой честью и удачей – возвращаясь в свою станицу после такой школы, певчий с лёгкостью занимал место регента в церкви.
Коллектив стал музыкальным культурным центром: начал пропагандировать казачью культуру, классические произведения, причём не только отечественные, но и зарубежные. Буквально через полтора года после основания хора появился оркестр – сначала духовой, а потом симфонический. Поэтому Кубанский войсковой певческий хор стали называть музыкантским хором. Глинка, Чайковский… Например, наш хор впервые в России в Екатеринодаре исполнил ораторию Гайдна «Сотворение мира». Представьте себе: скромный войсковой хор – и такой масштаб! В 1920 году, когда до Кубани докатились революционные события, из хора 22 человека ушли в эмиграцию. По приказу Троцкого в один год убрали памятник Екатерине и расформировали коллектив. Само слово «казак» стало запрещённым; если, к примеру, находили у вас что-то на чердаке, хранится папаха или что-то казачье – это расстрел.
Бывают странные совпадения, которые трудно назвать случайными. Одно из таких – назначение худруком Кубанского хора. Решение об этом в недрах совучреждений было оформлено именно на Покров, 14 октября 1974 года, в день рождения дореволюционного коллектива! Тогда я был далёк от Церкви и не знал, что это за день. Не знал, что первой каменной церковью в Тамани, которую построили казаки, пришедшие на Кубань с Запорожья, был храм Покрова, что на Покров выносились все знамёна и регалии войска, потому что это был главный праздник черноморцев.
Казачьего рода
Сам я роду-племени – черноморский казак. Казачество – плоть от плоти русского народа. Напомню: когда Запорожская Сечь была упразднена, большая часть запорожских казаков ушла в Турцию, другая часть так называемых верных казаков получила Кубань на вечное поселение и основала там 38 куреней. Все курени имели точно такие названия, какие носили в Запорожье. Я родом из станицы Дядьковской, основанной в 1794 году одной из первых, в просторечии Дядькивка, чисто украинское название. В ней поселились переселенцы из Приднестровья, а потом Полтавской и Черниговской губерний. Я, кстати, балакал. По-русски мы говорили только в школе. Только когда приехал поступать в музыкальное училище, я постарался распрощаться со своим балаканьем – стал говорить по-русски.
Записывая песни на Кубани, я спрашивал: а кто вы по национальности, русские или украинцы? «Мы – русские», – отвечали мне. «Какие ж вы русские, вы по-русски говорить не умеете!» – «Нет, может, наши деды и были украинцами, а мы – русские». Или отвечали мне, чтобы найти какую-то середину: «Мы – кубанские казаки». Но никто не говорил, что они украинцы. Когда украинские фольклористы прочитали эти мои записи, то возмутились: как это так, люди, поющие украинские песни, называют себя русскими! Но я записал то, что мне говорили, не выдумывал. В Дядьковской все говорят сегодня только по-русски. Украинцы укоряют русских, что украинский язык стирается – и в этом есть большая доля правды. Это не политика такая, просто русские этого не знают и не чувствуют: ну и что, не балакаете, так говорите по-русски тогда. А ведь язык – это для народа тоже свято.
Когда я бываю на Украине, ко мне обращаются: «Говорите на украинской мове!» Но этот официальный украинский язык меня не трогает, я его не воспринимаю как родной. Шевченко я люблю, его язык тоже, а тот язык, что на телевидении… Об этом я им как раз на телевидении говорил. И вот один человек мне как-то звонит из Киева: «Смотрел о вас фильм, и вы там говорите, что “балакаете”, – я послушал вашу речь и понял, что это именно и есть мой родной язык, настоящий украинский, а что западенники из Львова придумали – это язык искусственный».
Вот украинская песня, записанная в конце XIX века в станице Старонижестеблиевская на Кубани, на родине Георгия Концевича, одного из основателей Кубанского хора. Обратите внимание, какие смыслы в ней.
Прощай, мий край,
дэ я родывся,
Дэ пэрву жизнь свою узнав,
Дэ козаком на свит явывся,
Родной Кубани прысягав.
Дэ диды, прадиды служилы
У пользу русьскому Царю.
За Русь головы положилы,
Колы же нужна –
отдам свою…
Эта песня – как документ: вот они какие, запорожские казаки, были! Как в старину происходил приём в казаки? Об этом сохранились свидетельства. Спрашивали: а если тебя за веру православную колесуют, четвертуют или на кол посадят – готов ли ты к этому? Это поляки тогда так поступали. И вот ответ молодого казака: «Моего прадеда на кол посадили, моего деда, батьку и меня на кол посадите». Я украинцев знаю вот таких: которые за Русь головушки положили, выбирая самую страшную казнь для себя…
Поэтому когда под видом украинцев подают всяких там пасторов вроде Турчинова – простите, это не украинец. Готовы ли турчиновы или яценюки присягать так, как их предки, или только о деньгах и власти думают? Украинцев я знаю другими. И даже эта бесшабашная готовность украинцев хватать и стрелять – легко сказать, что это просто бесовство, а нужно посмотреть, где корни этого. Поэтому не надо говорить, что русские понимают всё, что творится на Украине, а украинцы, такие-сякие, не понимают ничего. Русские в отношении того, что происходит на Украине, понимают так же мало, как и украинцы о русских, – запутались все.
Если с точки зрения музыки, напевов, то украинская музыка, обобщённо говоря, вся в миноре. У неё такой грустный лад. Вот, скажем, русская народная песня «Степь да степь кругом». Трагическая песня – в глухой степи замерзает, прощается с жизнью ямщик. Но песня – в мажорном звучании. «Вечерний звон» – тоже. На Украине эти же самые песни – только в миноре. О чём это говорит? О том, что народ Украины прошёл через какие-то большие испытания и трудности. Украинская песня – плачущая, рыдающая.
Действительно, у украинцев с русскими много различий и в культуре, и в песне.
Например, хотя Пушкин «наше всё», я не могу представить, чтобы в домашней божнице стоял бы портрет Пушкина. А у украинца портрет Тараса Шевченко – запросто. И всё же я считаю, что мы единый народ.
Единство, прежде всего, в вере. Поэтому, чтобы нашему народу устоять, важно сохранить веру. Русь святая, храни веру православную, в ней же тебе утверждение!
«Невъездной»
Я записал на Кубани много украинских песен. Как раз наше «музыкальное приношение» состоит из народных украинских песен, записанных мною на Кубани и мною же обработанных. Один из дисков на стихи украинских поэтов – Тараса Шевченко, Леси Украинки, Олёны Пчилки… Когда началось это там, на майдане, мы ж выступили в Крыму – как не поддержать народ, возвращающийся в свою семью, мы это просто не могли не сделать! И пошли в адрес нашего хора, в мой лично адрес самые злые кощунственные слова, страшные угрозы порубать всех. И я попал теперь в список тех, кто объявлен врагом Украины. Как пойдёт всё дальше – надо размышлять. Думаю, это надолго. Пусть Господь Бог попускает, но попускает Он не просто так. Однако в любом случае украинские песни мы пели, поём и будем петь, пока будем жить на этом свете.
В Киеве мы были бессчётное количество раз. У меня награды Украины есть, в том числе церковные, ордена, звания. На Крещатике пели в дни 1025-летия. Мне кажется, 200 тысяч человек присутствовало. Ощущалось удивительное братство. Мы пели там украинские песни, пели наши песни; не было такого, что вот зачем тут русские песни петь, геть. Кто бы мог тогда сказать, что меньше чем через два года будет такаявойна. Русские люди собирают деньги на войну с Новороссией и идут туда с оружием «защищать Украину» – это же надо до такого дойти! Как всякая гражданская война, пусть и под лозунгом защиты родины, – это самоистребление народа.
Конечно, всё это не возникло враз. И с этим злом, ненавистью мы встречались. Расскажу такой случай.
Как известно, Кубанский казачий хор побывал на всех континентах, ещё и не по разу. В 1993 году судьба забросила нас в Австралию. Там мы гастролировали почти четыре месяца, проехали все шестнадцать штатов. Там есть удивительные батюшки, любящие Россию. Например, в Мельбурне живёт отец Михаил Протопопов, благочинный нескольких штатов, очень известная личность. Помню, мы были у него в гостях и я спросил: «Верно ли, что в память Отечественной войны 1812 года была выпущена медаль с надписью: “Не нам, не нам, но имени Твоему”»? А у него в коллекции, оказывается, такая есть – и он показал мне. Какой замечательный пример нам! – победить в великой войне, но не считать это своей заслугой. Разглядывал я медаль и думал: ну, написал музыку я, хор создал – и что, я великим стал? – нет! Сами по себе мы остаёмся маленькими людьми, но то значимое, что мы имеем, принадлежит Господу Богу…
Но вернусь к нашей поездке. В Австралии ко мне обратилась украинская диаспора: очень хотим пригласить Кубанский хор в полном составе в гости. А мы: конечно, это ж наши братья! Собрались человек 80 и поехали к ним. Приезжаем, заходим. Вижу: столы накрыты, какие-то бутылочки там, встречают. Здороваюсь, а мне: «Чому росийською мовою розмовляете?» И насторожённо так смотрят на нас. Я: «Ну а как иначе, мы же в России живём». – «А вы что, не украинский хор?» Я говорю: «Нет, мы поём украинские песни, но живём в России. Сам я украинский язык знаю, но на Кубани мы балакаем, а не говорим на украинском языке». Смотрю на их лица – мрачнее не бывает. Мы стоим, они стоят. Присесть не приглашают. Ну что – поворачиваться да уходить? И тут меня осенило. Я говорю по-украински: «Слышал, что украинцы – самые певучие люди, а ну-ка, запевайте украинскую песню!» Они начали петь, но кто в лес, кто по дрова. Я им говорю: так вы не украинцы, они так не спивають. У украинца песня в душе, а у вас её нема. Обращаюсь к своим: а ну-ка, москали, вставайте, покажем. А у нас в хоре голоса такой силы… И мы как начали петь песню «Спы, Тарасэ, батько ридный» – через две минуты по всему залу послышалось хлюпанье, кто-то в голос заревел. После исполнения песни к нам подошли уже другие люди, сказали, что, мол, мы ничего такого не имели в виду, проходите, всё хорошо. Мы сели за стол, что-то говорили. В завершение встречи нашим хористам стали какие-то книжечки вручать. Смотрю: Шухевич. Открываю, читаю. Враг номер один для украинца – москаль. Враг номер два – жид. Утопим москалей в жидовской крови. Я оцепенел, закрыл книжку. Потом мы эти книжки повыбрасывали, а нам русские эмигранты рассказали, что в гости мы попали не к украинцам, а к бывшим галичанам. Они настолько яростно ненавидят всё русское, что мы, если слышим украинскую речь, переходим сразу на английский во избежание конфликтов. Этот случай остался в моей голове как что-то такое страшное. Мы потихоньку стали его забывать, хотя какой-то осадочек всё же остался. И только когда на Украине показался майдан, мы вспомнили: да всё это мы уже видели и слышали!
Точно так же было и в Канаде. То есть народ разделяют, и не сегодня это началось. Какие-то самозванцы, сектанты, униаты, вышедшие на майдан с иконами и хоругвями, – они разве за веру христианскую?.. А в последнее время появился ещё один такой типаж…
Мы приехали в Киев, я готовлюсь к концерту, и тут заходят ко мне люди – живут на Украине, а сами с Кубани. «Я рад землякам – говорю, – слава Господу Христу, что зашли». «Це Бог-то не наш, – отвечают мне, – этого Бога нам жиды подкинули…» И как вот на таких реагировать?
…Наш Бог – Бог любви. Возлюбить Бога и возлюбить ближнего – две наши главные заповеди. А Сам Он любит всех людей на свете одинаково, как солнце светит одинаково для праведников и для грешников…
Я всегда хору говорю: те люди, что в зале, купили билет (для всей семьи это не так-то и дёшево!), красиво оделись и пришли, потому что вокруг грязь, а им нужен глоток чистого воздуха. Они хотят услышать музыку, которая бы приподняла их над собой. Говорю своим: все сидящие в зале для нас те самые ближние, которых надо возлюбить, по нашей вере, как самого себя. Значит, надо выходить к пришедшим на концерт с открытым сердцем, независимо русские или нет, православные или иноверцы.
Вот были у нас гастроли в Турции. Там ислам, у нас – православие, разный менталитет, тяжёлая история русско-турецких войн… Думал, как же будут принимать. Но когда к ним относишься как к ближним, с открытой душой – на руках носят в буквальном смысле.
Или вот в Израиле пели. Площадки по 15 тысяч зрителей, и хотя есть какая-то часть из бывшего СССР, русских, понимаю, что в большинстве это евреи, по исповеданию иудеи. Со мной был духовник отец Виктор, я говорю: «Батюшка, благословите, мы споём “Богородице прилежная” из духовных стихов!» И вот исполняем, открытая площадка, жарища… А ведь я спиной всегда чувствую зрительный зал – Господь Бог дал мне это. И что я чувствую? – зал наш! После выступления подходит ко мне женщина-еврейка, плачет. Спрашиваю, как зовут. «Наташа». – «Вас кто-то обидел, толкнул – в чём дело?» А она говорит: «Ваше пение мне перевернуло душу». Тогда я понял, что русские евреи – всё же они особые.
Своя песня для каждого зала
Мы побывали в большинстве стран мира, и для каждой страны у нас есть в загашнике хотя бы одна песня на местном языке. В первый раз отправляясь в Китай, мы разучивали песню на китайском. Для этого я привёз в Краснодар из Москвы китайского композитора, который там учился, и мы с ним проверяли каждый звук в песне. В Японии четыре больших острова, на каждом свой диалект, свои любимые песни. И мы поём на каждом острове свою.
Однажды, это было десять лет назад, мы приехали в Ганновер. На концерте присутствовали канцлер Германии Шрёдер и наш Президент Владимир Путин. Ко мне обратился Президент: «Вы не могли бы спеть “Прощание славянки”? В Германии любят этот марш». «Мы споём, Владимир Владимирович, вот только есть одно “но”… Там такие слова: “Высоко ты главу поднимала, словно солнце, твой лик воссиял. Но ты жертвою подлости стала – тех, кто предал тебя и продал!” Когда мы на инаугурации губернатора Кубани исполнили этот марш, ваш полпред в ЮФО, генерал Виктор Казанцев, резко выговорил нам (видно, он воспринял это как намёк на тех, кто продал Россию после всех этих перестроек)». Но Владимир Владимирович сказал: «Ну что вы, пойте!» Мы спели – зал слушал стоя. И ещё мы спели немецкую песню – Шрёдер аж рот раскрыл. Потом подходит к нам: «Вы храните свою песню, это да, но больше всего меня изумило, что вы спели нашу немецкую песню на моём родном ганноверском диалекте…»
Впервые приехав в Северную Корею, в исполнении местного хора я услышал песню Пономаренко «А где мне взять такую песню». Слушаю и понимаю, что они недотягивают… Но ясно же, что дело не в неумении, – они проявляли какое-то особое мастерство, которое я не мог схватить. А дело вот в чём. Наша европейская гамма разбита на полутоны. 12 полутонов, а что между ними – воспринимается нашим ухом как фальшь. А у них – четвертьтоны. Я тогда не знал, что со своим европейским слухом просто не способен их пение полноценно воспринимать. И музыку индийцев я не могу воспринимать так, как слышат её сами индийцы, – просто у меня нет такого спектра восприятия.
Помню, я ещё в школьные годы прочитал статью академика Асафьева «Слух Глинки». Что, у него какой-то особый слух, не как у Чайковского, например? Да. Слух у всех качественно разный. Вот, скажем, крестьянин поёт песню, а мы – пять человек – записываем её на ноты. И все сделаем это по-разному. Потому что слух разный. Есть слух мелодический, больше направленный на слышание мелодии. Слух гармонический – на количество звуков, которые одновременно звучат, и как они звучат: слаженно или нет. Слух ритмический…
Когда мы говорим о народной песне, то надо помнить, что это – искусство быта. Если казачий хор – то пели в строю, на богослужениях, на застольях. Ни один народ не создал песни для сцены. Поэтому просто переносить из быта песню на сцену нельзя.
Популяризация классического искусства – это, я считаю, дело богоугодное. Всё мне в жизни Господь Бог дал, и единственно, что я мечтаю успеть, – подирижировать оркестром совместно с хором».
Вот возьмите многомиллиардный Китай – мы не знаем ни одного композитора. То же и в Индии. А взять маленькую по населению Норвегию: Эдвард Григ. Армения: Арам Хачатурян. Они писали, безусловно, для всего человечества. Почему так? Потому что на Востоке как была музыка земной, так и осталась. А земная музыка – только для своей нации. Для композитора важно иметь слух духовный. И ещё мировоззрение, я бы добавил.
Услышать божественные звуки
Вот теперь о вере. Господь Бог наш – Творец, Который сотворил небо и землю. И сотворил человека по образу и подобию Своему. Суть человеческая, стало быть, в творчестве, и каждый человек – творец. У кого-то сложилось, что творчество стало профессией, у большинства – не сложилось. Творцы осуществляют замысел Божий в искусстве или в технике. И так дальше. Человек должен постоянно развиваться. Я очень много читаю и Священное Писание, и святых отцов. Но у меня есть очень много вопросов к нашей Церкви, к нашим священникам…
…И у меня есть вопросы, и у всех, наверное, есть. Да, мало кому из простых православных может нравиться, как «на полусогнутых» служители Божии ходят по властным приёмным, каким елейным тоном они готовы общаться со «спонсорами», как косноязычны бывают в проповеди… Не затронуть этих тем в разговоре двух православных людей, наверно, невозможно. И мы, конечно, обсудили какие-то волнующие нас проблемы православной жизни. Но интервью всё-таки не об этом.
Как вера сказывается на жизни певческого коллектива? Кубанский казачий хор сегодня, наверное, единственный коллектив в стране, который может исполнить полностью литургию на богослужении. Ни одна репетиция не проходит без молитвы. В репертуаре хора много духовных песнопений.
Петь в храме нас благословил Алексий Второй. Патриарх приехал в Краснодар в августе 1995 года, встречался с казаками, и мы спели для него духовную песню. Он поблагодарил и вдруг спрашивает: «А почему бы вам не петь в храме, продолжая дело предшественников? Я понимаю, что вы светский коллектив, но хотя бы иногда, по праздникам, надо петь в храме». Я отвечаю: «Хорошо, попробуем». Патриарх говорит: «Ну что ж, сегодня будет вечером в Троицком храме служба, приходите». А проходил наш разговор уже в час дня. Я попытался что-то возразить, мол, мы ещё начинающие, но Алексий ответил: «Побольше было бы таких начинающих!» Я до этого пел на клиросе, а тут – страх возник…
«Ладно, думаю, я неверующий, но наши деды-казаки, чьи песни мы поём… Возьмите любую казачью песню. По ним видно, что казаки глубоко верующие люди. Признаюсь, стало стыдно. Как же я, без Божьего света в душе, могу быть руководителем такого хора? Смирив гордыню, я исповедался у батюшки и решился петь в храме на клиросе». Познавая церковь изнутри, он стал постепенно воцерковляться.
А тогда на службе в Свято-Троицком храме спели, и с тех пор коллектив стал участвовать в богослужениях, духовные песнопения исполняются и на светских концертах.
Впоследствии мы много лет подряд приезжали в Донской монастырь, где 1 сентября участвовали в торжествах празднования Донской иконы Божией Матери. Пели за богослужением в Белграде, причём там даже клиросного хора не было. Патриарх Кирилл приглашал нас на собственный юбилей, 65-летие, на празднование 1025-летия Крещения Руси, когда съезжались главы всех Поместных Церквей. Пели мы и в Иерусалиме у Гроба Господня – представляете, какая это благодать! Иногда во время исполнения духовных песнопений на концертах бывает и по-другому: вдруг в зале начинаются шум, кашель или мяуканье. Но мы понимаем, что это орудуют бесы, и продолжаем петь. А Бог бережёт нас… Однажды по дороге в Санкт-Петербург автобус столкнулся с «КамАЗом». Автобус разбился, а хористы уцелели! Ещё и пели со сцены после этого!
Гармошка
…Мы знаем эту теорию про «золотой миллиард», чтобы одна нация всех покорила и правила. Но Господь же не так замыслил человечество!.. Где сегодня фольклорные фестивали, которые ещё четверть века назад проходили по всему миру? Одно «евровидение» всюду… Идёт глобализация, это плохо…
…После детства я на ней уже не играл много-много лет. Когда приехал в Новосибирск в консерваторию, там мне дали заволокинскую гармошку – играй. И вдруг пальцы сами заиграли! В 2013 году я отметил 75 лет. У меня было два концерта в Кремлёвском Дворце съездов. Я взял там гармошку и – сколько лет не играл, а в Кремле как заиграл перед такой аудиторией в шесть тысяч человек, со мной запел весь зал! Жизнь человеческая очень короткая, но ничто не уходит со временем…
Может быть, это и был ответ на мой вопрос?
Слух и взгляд
Когда мы имеем дело с кино – это документ, правда. А песня, книга – это всё же художественный образ. «Вечевой колокол» — это, так сказать, фестиваль фестивалей – на него студии присылают лучшее. Я его президент. Приезжает жюри из батюшек и киноведов. В 2014 году наш Международный фестиваль мы провели уже в 16-й раз. Решили открыть его на сей раз фильмом режиссёра Антона Вольского «Фёдор Конюхов. Тихоокеанский затворник». Самого путешественника непросто отыскать. Но созвонились в Москве, договорились встретиться у метро. Это личность такого обаяния! Когда такого человека видишь, хочется от счастья кричать. Ну вот излучает он… Увидел, что я с палочкой: «Вы не будете болеть!» Достал какую-то веригу-крест, надел на меня – как будто меня мать ласково обняла. У меня слёзы градом. Благодать… При встрече я рассказал ему о замысле пригласить его на фестиваль, а он извиняется: надо ехать в Италию, только там можно получить лицензию на вождение дирижабля, а у него следующее путешествие на дирижабле. Заранее безумен. Через таких людей открывается Бог.
Быть может, именно ради таких встреч и живёт фестиваль.
Время испытаний
18 лет назад меня сбила машина. Вот зачем это мне? Я – народный артист, такой-сякой, хороший-знаменитый. Зачем? А всё это даётся нам для вразумления.
А дело было так. Сижу я дома и пишу песню, посвящённую расстрелу Царской Семьи. «Пошли нам, Господи, терпенья в годину буйных мрачных дней сносить народное гоненье и пытки наших палачей»…
…Сижу, пишу, тут звонит племянник – просит помочь срочно чем-то с машиной. Я говорю жене: ты не трогай тут листки, я приду и допишу. Уже возвращаюсь, перехожу улицу в разрешённом месте, вдруг вылетает машина и – бах! – всё произошло в секунду: стёкла машины в голову, беленькая рубашонка на мне вся в крови, левую ногу от удара так вывернуло, что она оказалась на правой стороне. А рёбра пошли внутрь. Слышу крик: «Человека уби-или!» Помню, меня начали в какую-то машину затаскивать – и всё. А дальше пошли круги. Я дышать не мог и потерял сознание.
Потом реанимация… Если б мне сказали, что столько предстоит пройти, ни за что бы не поверил, что выдержу. Прежде-то и кровь из пальца сдать было для меня испытанием. По всем физическим законам я был нежилец: возраст, характер травм…
Когда я пришёл в себя, первое, что услышал, – молитва: «Господи, помилуй, Господи, помилуй» – из ектеньи. Открываю глаза: иконы, я в храме, что ли? Смотрю – старшая дочка. Спрашиваю: «Иконы… А где я?» Она: «Папа, ты не помнишь, что с тобой произошло?» Стоит и плачет. А я: «Так это было со мной!» Тут дёрнулся, а у меня нога на вытяжке, и такая боль пронзила! Я вскрикнул. Смотрю – стоит батюшка Георгий Иващенко, Царство Небесное, умер уже. Оказывается, они вместе с дочкой Викой и пели, пока я лежал в коме. Пособоровал меня батюшка, и повезли в операционную… Операция шла очень долго. Поставили в кость сорокасантиметровый штифт. Я пять месяцев пролежал на спине, и когда меня поставили – слёзы благодати сами полились из глаз.
После шести операций было очень тяжело. С этим штифтом несколько лет ходил на костылях. То и дело, цепляя нерв, вскрикивал от боли. Даже хористов предупредил: «Если буду вскрикивать, не обращайте внимания». Вёл концерты на гастролях, сидя в первом ряду, рядом костыли.
Когда меня в первый раз вывели на улицу, шёл снежок. И тут во мне чётко-пречётко заиграла музыка на стихи «Буря мглою небо кроет» – так ясно заиграла, до самой последней ноточки! И вот с того момента, если вы мне любые стихи дадите, я тут же могу мелодию на них напеть. Или даже несколько. Это даётся мне легко. Господь Бог мне дал такой дар…
В больнице открылась новая полоса в творчестве. Написал большой цикл духовных песен на стихи русских поэтов – от Пушкина до Рубцова. Выпустил больше десятка дисков…
Бог послал для вразумления, чтоб я благодарил за каждый миг жизни. Только благодаря за всё, можно по-настоящему славить Господа Бога… Через несчастье понимаешь, что жизнь Он даёт не для развлечения, а для созидания…
Моя судьба сложилась так, потому что Господь Бог вёл меня и ведёт по сей день. Всё это – не моё, ведь слова написали великие поэты, песни принадлежат народу, у которого я многие годы их записывал, голоса – у хора, а мелодии, которые возникают во мне, – их Господь Бог мне посылает.
Пр подготовке публикации использованы материалы сайта викторзахарченко.рф и газеты «Вера»
