«Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Это сказал 4 февраля 1931 г. И.В. Сталин в своей речи «О задачах хозяйственников» на Первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности. Через десять лет возглавляемый Сталиным СССР вступил в мировую войну, в которой выстоял и победил. Благодаря тому, что десяти лет как раз хватило для того, чтобы пробежать расстояние, о котором говорил советский лидер.
Ситуация, в которой сегодня находится Россия, в чём‑то подобна той, в которой находился СССР за десять лет до войны. С одной стороны, глобальная гибридная война за передел мира уже идёт, и мы уже вступили в её горячую фазу в качестве одной из мишеней США и их сателлитов в этой войне. Десяти лет на интенсивное развитие у нас нет. А значительное отставание при этом есть. Рассуждая в терминологии технологических укладов, Россия — страна четвёртого технологического уклада, подвергшаяся агрессии со стороны США — лидирующей страны пятого технологического уклада, переходящей в шестой технологический уклад. С другой стороны, ситуация с доступом к передовым технологиям, зарубежным рынкам, а также качество образования и наличие всё ещё сохранившихся инженерных школ облегчают для России решение задач развития.
Кроме того, есть основания полагать, что текущий кризис мирового порядка — нечто более значимое, чем просто один из ряда циклических экономических кризисов смены технологического уклада, подобных Великой депрессии 30‑х годов прошлого века или серии финансовых катаклизмов, случившихся на рубеже веков (азиатский кризис 1997‑го, крах «доткомов» начала 2000‑х).
Кризис сложности и системная хаотизация
Впервые за всю историю цивилизации на рубеже веков возникла подлинно глобальная экономика, прозрачность которой для движения капитала даёт практически неограниченные возможности предоставления ликвидности и роста глобального долга. Эта глобальная экономика основана на едином глобальном рынке, на котором торговые и регуляторные барьеры сведены к минимуму, так что этот рынок в части торговли простыми товарами стал приближен к идеально конкурентному. Идеальный конкурентный рынок в условиях беспредельных возможностей предоставления ликвидности со стороны регуляторов сводит прибыль и рентабельность любого реального бизнеса к нулю, перенаправляя капитал в финансовые спекуляции. Единственный способ долгосрочного экономического выживания реального сектора в таких условиях — та или иная форма монополизма, гарантирующая рентабельность и оправдывающая инвестиции в основные фонды. Так, производители сырья стремятся объединиться в глобальные картели, а производители сложной высокотехнологичной продукции формируют олигополии.
Пятый технологический уклад добавил в экономику информационные технологии, производство и производителей нового типа продукции — цифровой продукции. Этот тип производства, однако, не уникален с точки зрения циклов развития, которые он проходит. От кустарного уровня, на котором он находился когда‑то на заре становления, когда уникальные компьютерные программы писались под каждую конкретную задачу и под каждую конкретную вычислительную машину, до массового производства, когда информационные продукты создаются дизайнерами, имеющими достаточно отдалённое представление непосредственно о компьютерном коде, потому что под конкретную архитектуру и аппаратное обеспечение их замыслы, выраженные уже даже не в языках программирования, а просто специфическими средствами визуализации, расшифровывают компиляторы, использующие при этом ранее созданную базу библиотек кода.
В IT-отрасли также появились средства производства, и тот, кто контролирует производство этих средств цифрового производства, устанавливает свои глобальные стандарты и формирует глобальный цифровой рынок, на котором точно так же, как и на любом другом, сформировались свои монополии и олигополии.
Именно они во многом определяют сегодня технологическое лицо глобальной экономики и рынка, и именно они поддерживают его форму, в которой финансовые транзакции занимают минимальное время и способны проходить из любого места планеты, где функционирует интернет. Именно IT настолько приблизили товар к потребителю, что создали глобальный магазин всего и вся непосредственно в гаджетах потребителя. Соответствующие цифровые агрегаторы и платформы, подобные Amazon, Alibaba или российскому «Яндексу», становятся монополиями в сфере коммуникации потребителей с рынком и способны стягивать на себя всё большую и большую добавленную стоимость. Сосредоточившие у себя цифровые компетенции экономические посредники становятся в этой экономике более значимыми, чем те, на кого замыкаются транзакции, конечные отправители и получатели платежей. Экономическая жизнь начинает строиться по их правилам. Это касается как агрегаторов товаров и услуг, так и финансовых посредников, правила которых для конечного потребителя зачастую становятся более значимыми, чем решения регуляторов и законы.
Любопытно, что подобная тенденция не обошла и глобальную политику, в которой по мере разрушения международного права заговорили о некоем «мире, построенном на правилах». Правилах, которые устанавливают те, кто, по сути дела, претендует на обладание монополией на насилие в глобальном масштабе. Точно так же банки часто исходят из того, что их правила комплаенса в полной мере регламентируют их отношения с потребителями финансовых услуг. А «Яндекс» полагает, что его лицензионное соглашение полностью регламентирует отношения между ним как цифровой платформой, потребителями и фирмами, предоставляющими услуги через его платформу. Правда, российский суд иногда считает иначе и пока ещё способен брать верх над корпоративными интересами.
Проблема глобального уровня, однако, в том, что никакого глобального суда, обладающего достаточным авторитетом, чтобы поддерживать международное право, просто не существует. Это касается как глобальной политики, так и глобальной экономики, в которой нет никаких глобальных регуляторов. И в политике, и в экономке всё больше царит право сильного и утверждается «мир, построенный на правилах», которые устанавливают все, кто думает, что способны навязать их каждый в своей сфере. Идёт процесс хаотизации глобальной социально-экономической системы. Навязывание систем правил, которые можно в любой момент произвольно менять, — это попытка упростить систему управления и обеспечить прямое вмешательство в дела субъектов. Это — следствие утраты возможности предсказывать последствия принимаемых решений в устоявшихся правовых рамках.
Это не просто «деглобализация» и «фрагментация», о которых стало модным говорить в последнее время, этот процесс гораздо глубже. Фрагментация подразумевает просто раздел глобальной экономики снова на некие валютно-торговые зоны с целью восстановления управляемости в них. Хаотизация — то, что останется в самих этих зонах как процесс, который продолжит развиваться и на региональном уровне. Этот процесс обусловлен не просто глобальным кризисом спроса, появившимся как следствие того, что высокотехнологичные и цифровые монополии, с одной стороны, энергетические — с другой стороны и финансовые — с третьей обескровили всех остальных участников глобальной экономической деятельности. Этот процесс обусловлен постоянным ростом сложности экономических связей и технологических решений, которые чем дальше, тем больше затрудняют эффективное регулирование как со стороны государств, так и на корпоративном уровне.
Экономика приходит к ситуации, когда цены и прибыль не дают необходимую скорость обратной связи для принятия управленческих решений. Именно с этой ситуацией связана постоянная необходимость вмешательства регуляторов, государственных и международных, в работу рынков, что постоянно искажает цены. ФРС и другие центробанки искажают цены долга, вмешиваясь в работу долгового рынка, ОПЕК искажает цену сырья, вмешиваясь в работу нефтяного рынка. Это — очевидные всем примеры, которые можно одновременно трактовать и как утрату эффективности рынка, и как утрату эффективности регуляторов и государств. Каждый может выбрать ту интерпретацию, которая ближе ему с точки зрения идеологических установок. Правда от этого не изменится, и она заключается в том, что одних лишь рыночных обратных связей в ставшем слишком сложном современном глобальном мире оказывается недостаточно для балансировки экономики. Глобализация привела к такой сложности экономических связей, что ошибки в структуре производств стало невозможно устранять ни за счёт расширения рынков, ни за счёт наращивания дюрации и снижения стоимости кредита. Доля транзакционных издержек и стоимости услуг посредников в конечных ценах товаров и услуг уже превышает 50% и продолжает расти. Подвергается эрозии система базового доверия в глобальной экономике, что, в свою очередь, разрушает международные отношения и мир на планете. Инфляция стала структурной, что указывает на деградацию механизмов балансировки отраслевой структуры.
Надежды на дальнейшее развитие цифровых технологий, сформировавших облик современной глобализации, больше не оправдываются. Косвенным признаком кризиса глобальной отрасли IT является, например, факт роста ущерба от кибератак в геометрической прогрессии год к году, что уже приводит к экономической бессмысленности использования существующих цифровых технологий. Ущерб от их использования из‑за их собственных уязвимостей начинает превышать выгоду. Общий (прямой и мультипликативный) ущерб от кибератак в 2020 году оценивался в $1,5 трлн, а к 2023‑му уже превысил $10 трлн. При этом весь размер мирового рынка информационнокоммуникационных технологий в 2022 году составлял $4,39 трлн.
Ситуация провала эффективности мировой IT-индустрии непосредственно связана с тем, что она стала в высшей степени монополизированной отраслью глобальной экономики, неспособной далее развиваться и соответствовать новым вызовам, порождённым ею самой же. Монополизированной не только с точки зрения контроля рынка корпорациями, которые представляют сегодня, за редким исключением, лишь две ведущие цифровые державы планеты — США и Китай. Проблема глубже. Отрасль монополизирована на уровне базовых архитектур и библиотек, которые на 100% американские. Хуже того, возраст базовой архитектуры, которая создавалась на заре интернета, уже более 40 лет, и выстроенные на её основе решения накопили огромный «технологический долг», т.е. наслоения решений, смысл которых лишь в обеспечении преемственности старого и нового программного обеспечения и способности программного обеспечения функционировать на аппаратно устаревшей вычислительной технике. В том числе из‑за этого уровень утилизации вычислительных мощностей программным обеспечением сегодня в большинстве своём не превышает 10%, хотя, как показывает практика российского импортозамещения, осуществлённого в «Сбере», в рамках которого была проведена ревизия конечных решений без затрагивания всей глубины базовой архитектуры, данный уровень использования мощностей может быть повышен до 30–40%, но не выше.
Мировая IT-отрасль достойна того большого внимания, которое уделяется ей в контексте описания глобального экономического кризиса и кризиса современного миропорядка, потому что, если так можно выразиться, именно на ней «свет клином сошёлся» как на своеобразном узком звене, собравшем на себя все ключевые проблемы и превратившемся из‑за этого в глобальную проблему.
В поисках пути выхода из кризиса
Можно попытаться и дальше полагаться на рынок, который «всё отрегулирует», но он отрегулирует так, как он это всегда делал: доведя процесс концентрации капитала и монополизации до полного разрушения самого рынка. Такова своеобразная диалектика развития.
Второй путь, который многим кажется очевидным, — создание некоего глобального регулирования и глобальных правил. На это направлены международные инициативы по унификации корпоративного налогообложения, инициативы «зелёного перехода», инициативы отказа от наличных в пользу цифровых денег. Но это тоже не сработает, потому что не решает кризис сложности или, если угодно, кризис дефицита обратных связей. Кроме того, и это уже достаточно очевидно многим, все условно «швабовские» инициативы и дорожные карты перехода в будущий технологический уклад выглядят не более чем попыткой переложить ошибки глобального управления, порождённые неэффективной цифровизацией, на слабые звенья глобальной экономики. На мелких собственников, которые станут главными пострадавшими от перехода к «шеренговой экономике», на страны третьего мира, которые станут главными пострадавшими от глобального «зелёного» налогообложения, и т.д.
Нужен Третий путь. И именно с поиском и формированием Третьего пути может быть связано восхождение России как ключевой державы будущего более эффективного, безопасного и справедливого мирового порядка.
Третий путь должен сохранить глобальный рынок как пространство, откуда каждый участник может получать недостающие ресурсы и технологии. Это нужно и России тоже, так как России необходим доступ к технологиям и продукции пятого технологического уклада. По крайней мере, до тех пор, пока Россия не создаст у себя необходимые производства. При этом Третий путь должен дать управленческие решения для управления доступом национальных экономик к этому пространству, достаточно гибкие для того, чтобы обеспечить эффективность использования глобального рынка в национальных интересах, и в то же время нивелировать хаотическое влияние этой экономической стихии на национальные экономики.
В идеале нужен международный механизм прогнозирования спроса, с тем чтобы обеспечить глобальную экономику дополнительными обратными связями и вернуть таким образом глобальному рынку и национальным регуляторам эффективность. Этот механизм не обязательно должен сразу быть глобальным. Это даже нежелательно. Необходимо реализовать его в рамках экономического конгломерата крупных растущих экономик, которые начнут пользоваться этим механизмом для более эффективного выстраивания экономических связей друг с другом. Формат БРИКС выглядит наиболее перспективным для этого, при условии, что задача, которую он будет призван решать, должна быть настолько значимой, что противоречия между отдельными участниками, в первую очередь — между Индией и Китаем, отойдут на второй план.
Есть такой ставший особенно популярным в последние годы мем «устойчивое развитие». Но правильнее говорить о глобальном динамическом равновесии. Условие динамического равновесия в процессе развития человечества — непрерывный поиск баланса и гармонии. Ключевой вопрос поиска Третьего пути: как обеспечить динамическое равновесие глобальной экономической системы в процессе активного развития?
Основной источник проблемы — это сложность связей в системе отношений, в которой основным методом выживания стал монополизм как способ насильственного упрощения системы. Та модель отношений, которая раньше вела к развитию, сегодня привела к консервации и накоплению проблем. Метод выживания бюрократии, что государственной, что корпоративной, — это отказ от ответственности, что рождает риск ошибочных разрушительных решений, как экономических, так и политических. К таким решениям можно, например, отнести многие решения, как экономические, так и в гуманитарных сферах, принятые в контексте пандемии коронавируса. Последствия монетарной политики ведущих центробанков, проводившейся в тот период, глобальная экономика расхлёбывает до сих пор.
Смена системы отношений, породившей кризис сложности, требует новой экономической модели. Какую модель можно построить и благодаря чему?
Потенциал планирования и ошибки СССР
Здесь‑то и стоит вспомнить опыт СССР, с упоминания которого началась эта статья. Исторический опыт свидетельствует о возможности развития без накопления противоречий. Например, при реализации плана ГОЭЛРО была сформирована уникальная система координации работы большого количества людей, экономических субъектов и государственных институтов. Благодаря эффективно выстроенным обратным связям была достигнута сходимость и реализуемость планов, обеспечивая стабильный экономический рост более 15% в год.
Вокруг сталинской экономической модели возникло множество идеологических и пропагандистских клише. Если их отбросить и просто смотреть на факты, то это была гибридная экономическая модель, в которой рынок работал на том уровне организации экономической жизни, на котором не требовалась большая глубина разделения труда, и дополнялся он научно обоснованной плановой экономической моделью там, где глубину разделения труда обеспечивало государство. В значительной степени такая гибридная экономика позволяла перейти от прогнозирования будущего к конструированию будущего. План фактически играл роль опережающего предложения. Он заставлял учитывать спрос, которого ещё реально нет. И план, соответственно, давал возможность создать полностью замкнутый государственный контур денежного обращения, в котором под будущий спрос создавался государственный кредит. Вся система поддерживалась в равновесии на основе планирования межотраслевых балансов.
В сталинские времена не было вычислительной техники и современных средств коммуникаций. Соответственно, были определённые жёсткие ограничения по возможности рассчитывать план и эффективно передавать управленческие сигналы. Для того уровня технологического развития, на котором царствовали арифмометр как вычислительное средство и телефон как средство передачи информации, модель достигла своего пика эффективности.
Как это обычно бывает, модель, обеспечивавшая быстрый рост, упёрлась в свой кризис роста, когда с высокой базы старые темпы роста поддерживать уже не получалось. Тогда советским руководством была допущена стратегическая ошибка: вместо улучшения качества и эффективности планирования была сделана ставка на выход страны на международный рынок, причём в качестве топливно-сырьевого экспортёра. Конфликт на Ближнем Востоке между Израилем и Арабским миром и нефтяное эмбарго, которыми арабы наказали Европу за поддержку Израиля, казалось, открыли для СССР хорошие торговые возможности. Но если ты продаёшь сырьё, ты отдаёшь возможность создавать добавленную стоимость тому, кто его перерабатывает. Если, в дополнение к этому, ты продаёшь сырьё за иностранную валюту, ты ещё и кредитуешь своим сырьём страну — эмитента этой валюты. Именно решение начать использовать глобальный рынок как средство нивелирования ошибок управления и планирования, как источник, в котором можно почерпнуть энергию экономического роста, стало прологом стратегического поражения СССР в холодной войне. Если ты используешь глобальный рынок, глобальный рынок может использовать тебя. Если локальный рынок советской экономики был вторичен по отношению к плану, то глобальный рынок не мог быть таковым по определению. Чтобы эффективно работать в нём, нужно было выращивать необходимые компетенции, а этого не было сделано. Так энергетические ресурсы СССР превратились в силу американских и европейских экономик и, как следствие, в конечном итоге — в активы контролируемой США глобальной финансовой системы. Логичный итог вовлечения СССР в глобальную экономику в качестве сырьевого придатка. Последствия попадания в эту роль и экспортно-сырьевую экономическую модель мы расхлёбываем по сей день.
Глобальный рынок постепенно стал оказывать всё большее и более непредсказуемое влияние на советскую экономическую систему, затрудняя планирование. Кроме того, планирование затруднялось и ростом сложности технологий, производственных цепочек и номенклатуры изделий. Если бы в тот момент советское руководство осознало бы важность развития вычислительной техники в приложении к процессам планирования, история могла бы пойти по совершенно иному пути. Для этого необходимо было перевести планирование на новую технологическую и методологическую платформу. Оно должно было опираться уже на динамические межотраслевые балансы и стать «скользящим», адаптируемым в режиме, всё более приближённом к реальному времени и к менявшемуся спросу. Вместо этого советское планирование пошло по пути всё большего регламентирования спроса и детализирования планирования предложения, которое теряло эффективность по мере роста номенклатуры и числа экономических связей, которые необходимо было учитывать. Начиная с некоторого момента Госплан начал наращивать внутренний долг, используя необеспеченную денежную эмиссию для тушения балансовых проблем, а затем стал использовать для этого вклады Сберкасс, запустив механизм денежной мультипликации. Итог закономерен: пустые полки магазинов из‑за неадекватно зарегулированного спроса, отрыв ядра экономики от реальности и гиперинфляция.
Контуры и перспективы Третьего пути
Если посмотреть на те методы, которыми со своим кризисом сложности и исчерпанием потенциала роста существующего глобального рынка пытаются бороться США и их сателлиты, можно увидеть много общего с кризисом советской системы. В первую очередь это касается неконтролируемого роста государственного долга, угрожающего бюджетным кризисом, и раскручивания инфляции. Таковы сейчас проблемы глобальной экономики, в которую, по мнению либералов, всё ещё имеющих какой‑то авторитет в узких кругах, Россия «недостаточно интегрировалась».
Глобальная экономика в её нынешнем виде — явно не то пространство, в которое стоит возвращаться в полной мере после того, как Россию частично выключили из неё санкциями. Ключевой задачей сейчас является не обход санкций и адаптация к сложившейся ситуации в надежде на то, что когда‑то хозяева глобальной системы могут сменить гнев на милость. Не имеет никакого значения, как они относятся к нам, поскольку сама глобальная экономическая модель впадает в кризис, из которого они не видят хорошего выхода. Ключевая задача сейчас, вспомнив, что всё новое — хорошо забытое старое, сформировать Третий путь.
Третий путь — это возрождение гибридной планово-рыночной экономики на теоретическом основании сталинской экономики, которую можно взять за работавший и доказавший на практике свою эффективность прототип. При этом не требуется никаких революций, изменения отношений к собственности и между собственниками.
На тот исторический момент модель работала через обобществление собственности на средства производства с целью обеспечения их лучшей управляемостью. Сегодня в этом нет необходимости, так как крупные корпорации сами по себе являются формой общественной собственности на средства производства. Цифровые системы могут обеспечить согласованность и координацию деятельности, что обеспечит оптимизацию движения в сторону пропорционального развития, проблемы неправильной структуры перестанут накапливаться. Снижение рисков обеспечит расширенное воспроизводство реального капитала. Блага будут распределяться более равномерно, что обеспечит сохранение вымирающего сегодня вместе с малым и средним бизнесом среднего класса.
Выход из кризиса возможен через внедрение в экономическую систему новых обратных связей, которые просто начнут учитываться теми, кто ориентируется на рынок. Для частно-корпоративной экономики, по сути, мало что изменится. Просто появится новое пространство для роста, основанное на доверии к новой экономической модели, эффективно моделирующей, в числе прочего, будущий спрос. Если сейчас лишь финансовый сектор создаёт кредит под будущий спрос, беря на себя всё большие и большие риски, что, с одной стороны, ведёт к всё большей утрате эффективности, а с другой стороны, к всё большему росту транзакционных издержек, то в гибридной планово-рыночной экономике соответствующие риски сможет брать на себя госсектор и, вслед за ним, крупные корпорации.
Экономический курс и механики принятия решений определяются интересами господствующих социальных групп. В чисто рыночной экономике эти группы выражают интересы крупного капитала, который постоянно концентрируется и стремится приумножить сам себя. Проблема для господствующих групп в период глобального системного кризиса в том, что это не то время, когда приумножаться может капитал каждой из них. В этот период происходит сокращение «пирога» и усыхание элит. На глобальном уровне это проявляется в том, что капитал уничтожается в зонах конфликтов, под удар кризиса попадают слабые звенья, в роли которых часто выступают целые государства и даже регионы. Тенденция роста военно-политической напряжённости в мире очевидна, и, по большому счёту, потребность в новой гибридной экономической модели должна возникнуть у всех элит второго эшелона, в первую очередь — в странах, не претендующих на роль лидеров, в зависимых странах, которые в такие периоды истории становятся кандидатами на усиление эксплуатации в пользу сильных глобальных групп или, что ещё хуже, на то, чтобы стать театрами военных действий в очередных локальных конфликтах, которые могут породить глобальный конфликт. Всё это уже не раз было в истории. Страна, которая предложит Третий путь, найдёт среди таких стран и элит естественных союзников, готовых объединиться ради выживания и преодоления кризиса. Это — шанс для России на глобальное лидерство. Для реализации этого шанса требуется предложить масштабируемое экономическое решение. Именно такое решение может стать новым глобальным проектом России, который необходим ей для сохранения и развития своей субъектности. Проекта, который даст надежду на развитие тем, для кого сейчас такая надежда призрачна.
Третий путь призван сбалансировать стремление капитала к концентрации, а элитных групп — к обогащению, когда это обогащение идёт вразрез с интересами развития экономики в целом. Очевидно, что такое балансирование — задача государств как базовых социальных институтов, призванных воплощать идею общего блага.
Тренд на приватизацию государств и правительств, ярко выраженный в последние десятилетия, в которые корпорации забирали себе всё больше власти, приватизируя прибыли и национализируя убытки, должен быть переломлен. Ради блага самих корпораций, в том числе, потому что степень монополизации отдельных глобальных отраслей, таких, например, как производство чипов или IT-платформ, уже не позволяет им эффективно развиваться и подавляет развитие в других отраслях, зависящих от монопольных поставщиков критически важного сырья, продукции и решений.
В дискурсе «государство против корпораций» проигрывают обе стороны. Больше всего, в конечном итоге, могут проиграть именно корпорации. Различные дисбалансы, противоречия, накопленные ошибки и рост невозвратных долгов заставляют искать выход из тупика в развязывании военных конфликтов. Военные конфликты усиливают государственные силовые структуры. Силовые структуры, в конечном итоге, обладая монополией на насилие, возьмут под жёсткий контроль все крупные корпорации и могут долго не дать затем им возможности вернуть своё влияние, как можно дольше сохраняя что‑то наподобие мобилизационной экономики. Причём форма госуправления вполне может оказаться близка к неоколониальной или даже феодальной. В этом сценарии проигрывают все, причём это ещё не самый худший вариант. Худшая альтернатива — гибель человечества в череде разрушительных глобальных конфликтов.
Третий путь — это дополнение рыночных механизмов научно обоснованными государственными планами развития. Однако эффективное воплощение планов сегодня невозможно без наличия эффективной управленческой и финансовой инфраструктуры, которая должна стать проводником управленческих решений. Очевидно, что эта инфраструктура должна использовать все имеющиеся на сегодняшний день возможности IT, которые позволят осуществлять динамическое планирование на основе собираемых в режиме, приближенном к реальному времени, больших массивов данных.
Именно этим и должна стать новая «Экономика данных», анонсированная президентом России в качестве нового национального проекта. Реализация такого проекта представляется обязательным условием сохранения за Россией статуса глобально значимой державы на долгосрочную перспективу. В рамках этого проекта предстоит создать единое цифровое пространство экономического взаимодействия сначала для России, затем — для торговли с дружественными странами.
Надо при этом ясно понимать, что в рамках американского поля цифровых стандартов и монополий такой проект не может быть реализован. Для его реализации необходимо овладеть ключевыми компетенциями в области базовых цифровых технологий и создать полностью отечественный стек технологий, формирующих защищённое цифровое метапространство, в котором будут реализованы интернет объектов, экономика данных, безопасное и свободное обращение новой цифровой резервной валюты и торговля России с нейтральными и дружественными странами.
Для успешного решения такой задачи необходимо воссоздать отечественную культуру базовых цифровых технологий, создав равноудалённый от всех финансово-промышленных групп и госкорпораций интеллектуальный центр, обеспечивающий методологическую координацию и формирование компетенций. Эта задача по своей масштабности и амбициозности соответствует тому, чем были в своё время космическая или атомная программа. Но, в отличие от тех мегапроектов, сейчас России не придётся с нуля формировать интеллектуальную и кадровую базу — она уже существует, основанная на традициях отечественных научных школ, доказавших свой уровень практическими результатами.
В качестве плодов реализации проекта «Экономика данных» Россия получит полностью отечественную IT-базу для реализации Распоряжения правительства РФ от 22 октября 2021 г. №2998‑р «Об утверждении стратегического направления в области цифровой трансформации государственного управления в срок до 2030 года», создаст цифровые механизмы управления экономикой, обеспечивающие формирование гибридной экономической модели, ускоренное экономическое развитие, разрушит глобальную американскую монополию в сфере базовых IT и получит привилегию утверждать свои стандарты в области IT и торговли в качестве международных.
Управленческие решения в «Экономике данных» смогут приниматься на основе учёта всех затрат в натуральном выражении. Внутренний учёт можно вести в часах времени конкретных специалистов, энергозатратах и других натуральных единицах, измеряющих вклад производительных сил в создание продукта. За счёт совершенной цифровой инфраструктуры станет возможным быстро перестраивать производственные цепочки. Скорость управления изменениями станет снова сопоставима со скоростью самих изменений, а информация об управляемых экономических системах, соответственно, станет адекватна настоящему времени. Не нужно будет задним числом пересматривать (подделывать) данные о ВВП, инфляции и заниматься другими видами вынужденных статистических манипуляций. Данные о текущем состоянии экономической системы в формате «затраты — выпуск» можно выдавать для расчётов всем субъектам экономической деятельности. Именно открытость архитектуры и стандартов позволит избежать национализации, обеспечить равноправие разных форм собственности и «бесшовную» интеграцию государственных планов развития и интересов национального бизнеса.
Это — фронт гибридной войны. Более значимый в долгосрочной перспективе, чем театр военных действий, на котором воюют танками и самолётами. Танками и самолётами можно выиграть войну. Технологическим и экономическим развитием выигрывается послевоенный мир.
Миру нужна новая глобальная экономическая модель — Третий путь сбалансированного развития, исключающий острые глобальные кризисы.
США и их сателлиты никогда не предложат такой путь, потому что США сейчас занимают положение гегемона и не станут делиться ни инновациями, ни властью. Кроме того, американское государство давно приватизировано крупнейшими корпорациями, среди которых именно цифровики играют сегодня ведущую роль.
Китай мог бы предложить такой путь, но у Китая нет пока ещё достаточно собственных компетенций и научных школ, чтобы это сделать. Китай достиг совершенства в копировании чужих решений, а не в разработке новых подходов. Кроме того, исторически сложилось так, что Китай — интровертная цивилизация, испытывающая определённые затруднения в выстраивании коммуникаций с другими потенциальными полюсами формирующегося явочным порядком нового многополярного мира. Представляется, что Китай очень легко воспримет цифровую реинкарнацию сталинской экономической модели, но сам не способен такую реинкарнацию осуществить.
Остаётся только Россия. Историческая роль нашей страны — разрушать «Вавилонские башни». Когда в мире в очередной раз поднимается какая‑то элита, всерьёз считающая, что она способна достать головой до небес и играть роль Творца, строящая очередной «новый порядок на века», она сталкивается с Россией и терпит от неё поражение. Так было, и так должно быть и впредь. Мы не можем себе позволить проиграть Западу в том конфликте, в который мы сейчас втянуты. Но, чтобы победить в нём, нам потребуется открыть интеллектуальный, кибернетический фронт.
