На заставке: 1. Фото 1944 года; 2. Фото 2020 года
Автору этого очерка, Георгию Павленко, компьютер в настоящее время недоступен. По договорённости, и в соавторстве с ним, я размещаю материал на своей ветке. Присоединяюсь и к поздравлениям героя очерка.
Алина Уханова
Очерк Г.В. Павленко
Представьте себе, дорогие «завтраковцы», меня, стоящего на выжженном солнцем Адриатики 2500-метровом пике Боботов Кук Динарского нагорья. Отсюда обозреваются владения славянского народа, маленького, не раз в прошлом теснимого врагами из плодородных долин приморья, но никем до конца не покорённого. Бойцы с жёнами, детьми, стариками уходили в горы, превращая скалы в бастионы неприступной крепости. О них ломали зубы турки и иные захватчики. Этот воин-народ назвал свою белокаменную страну Црной Горой, что значит Черногория, видимо, по цвету запёкшейся крови, как предполагает один наш писатель, о котором речь впереди.
В новой истории два века Россия помогала братскому православному народу деньгами, вооружением, оборудованием для печатанья книг на кириллице, хлебом, прямой военной поддержкой и дипломатией. Помощь особенно усилилась в царствование Николая Первого. Император дважды принимал в Санкт-Петербурге светского и духовного, в одном лице, правителя Црной Горы Петра Второго Негоша, который возвращался домой всегда с большим обозом русских даров, жизненно необходимых его подданным. Молодой Петар из знатного рода Негошей, чернец и поэт, родоначальник черногорской литературы, получив от родного дяди бразды правления, рукой железной страну поднял на дыбы. В памяти земляков он – национальный герой, в нашем, православных сородичей, мнении – вернейший друг России. Таковым был и остаётся.
Художественные образы черногорцев попали в европейскую литературу с лёгкой руки Проспера Мериме. Александр Пушкин прибавил жителям окрестностей Боботова Кука колорита в «Песнях западных славян». Личность самого Петра Второго Негоша привлекала внимание многих писателей, в том числе Сергея Сокурова. Последний сделал воина Црной Горы, митрополита и поэта, героем своих исторических романов «Сказания древа КОРЪ» и «Русская кровь Црной горы», отрывки из которых, включая новеллу "Славянский Антей", публиковались на сайтах, в совместных сборниках России и Черногории, в издании Института славяноведения РАН.
По отзывам ряда находящихся в теме читателей, наших и зарубежных, выведенный С. Сокуровым образ Героя Балкан, жившего в 1813-1851 годах, - лучший в литературе. С такой высокой оценкой можно не соглашаться, что и сделают, я уверен, те критики, которые незнакомы с образом Петра Петровича Негоша ни в сокуровских, ни в иных описаниях.
Но вот что настроило меня, именно меня, знакомого с творчеством Сокурова, согласиться с таким мнением. Читаю, сокращая и редактируя, из «меморандума» (так в сопроводительном письме), полученного из столицы Республики Черногория, Никшич, конкретно – от правления организации - аналога современных писательских союзов РФ:
На заседании Литературного общества «Негош» (Никшич, 6 марта 2020 года) русский писатель Сергей Сокуров стал членом ЛОН, благодаря своим литературным заслугам, произведениям, в которых занимает место Черногория и наш великий поэт Пётр Петрович Негош.
Сергей Анатольевич, удостоенный такого признания, принимает его за честь, за лучший подарок к своему 80-летию. И я, открывший Москве в 1992 году объединение соотечественников в Прикарпатье с его лидером, сейчас этой статьёй поздравляю юбиляра и с достижением почтенного возраста, как говорится, на Белом коне, и признанием его литературных заслуг в дружеской среде зарубежья.
Нет, я не оговорился. Несмотря на пронатовскую позицию нынешней власти РЧ, её народ остаётся верен доброй памяти о России, руке дающей во все трудные времена. Творческие люди республики, включая писателей, как правило, находятся в оппозиции к своим западникам-атлантистам. Вызывает уважение позиция ЛОН в отношении С. Сокурова. Позиция смелая, свидетельствующая о независимости организации. Ибо наш писатель, вначале положительно отмеченный в политических верхах Черногории, ставший желанным гостем Посольства РЧ в РФ, круто изменил своё отношение к официальному Никшичу в 2014 году, когда правящая верхушка выступила против Москвы в крымском вопросе, заняла антирусскую позицию на мировой политической арене. В ответ на личное приглашение посла РЧ посетить его в день государственного праздника, писатель в открытом письме, широко опубликованном, отказался от такой «чести», обвинив «новых потурченцев» в предательстве славянской идеи. Так что Литературное общество «Негош» оказалось на высоте. Почтение ему!
двойной клик - редактировать изображение
Этот очерк, в котором и Великий черногорец-русофил, и обожавшие его соплеменники, и соратники с русской кровью в жилах, и сам автор, ожививший героев исторического сочинения, я хочу закончить одной из последних глав опубликованного отдельной книгой повествования Сергея Сокурова «Русская кровь Црной Горы». Читайте!:
Отрывки из глав произведения С. Сокурова о Петре II Негоше
... Cеление Цетинье при обители стало оформляться в столичный город. Монастырь остался резиденцией Петра II Негоша, как главного духовника ста тысяч прихожан православной церкви. В 1844 году Российский Святейший Синод возвёл тридцатилетнего архиерея в сан Митрополита.
Во всех преобразованиях сказался авторитет национального поэта, коим Петра Негоша признали соотечественники, от мала до велика. Все сербы согласились с такой оценкой; всё больше просвещённых славян иных стран становились поклонниками его творчества. Петр Негош воспевал свой народ, его мужество, славную историю непокорённых славянских племён Црной Горы, труженика пшеничного и кукурузного поля, охотника, рыбака и пастуха. Секретарь Господаря, Дмитрий Каракорич-Рус, помогал своему другу и господину в издании литературного ежегодника «Горлица». В первом же выпуске читателю был представлен на языке оригинала Александр Пушкин стихотворениями «Бонапарт и черногорцы» и «Песня о Георгии Чёрном». Только настоящий поэт способен добровольно отойти в сторону, пропуская вперёд себя собрата. Но свет поэзии Негоша достаточно силён – он виден, он узнаваем. Этот свет исходит с вершины черногорской поэзии по названию «Горный венец», из эпического сочинения «Свободиада», из фантастической поэмы «Луч микрокосма», из исторической драмы «Степан Малый», от самых мелких лирических стихотворений. Автор относился к литературному труду как к Богом заданному уроку, который необходимо выполнить в оправдание подаренной ему жизни.
Вдохновение накатывало на него волнами, всё чаще мощными валами. Он погружался в ритм звуков, в образы героев прошлого и настоящего, порождаемых его поэтическим воображением. Всегда мучительным был насильственный выход из этого состояния, когда того требовало служение народу. Поэт в Петре II вынужден был всегда уступать государственнику. Но иногда последний сдавался перед бурей рождающихся в нём строф.
Пришло время, когда стихотворец, смущаясь, обратился к другу-советнику с вопросом, имеет ли моральное право поводырь народа по личной причине удалиться от государственных дел на непродолжительное время. Дмитрий знал, поэт Негош в те дни готовил к печати «Великий триптихон». Ему нужен был полный покой. Свой ответ Каракорич-Рус облёк в форму мягкого дружеского приказа: «Дело святое, Петар. Уйди на время в затвор. Кто смеет осудить тебя? Ты монах».
Опасаясь, что господарь передумает, Дмитрий отвозит его лунной ночью, без охраны, на гребень горной гряды Ловчен. Там на сбережения владыки воздвигнута из тёсаного камня скромная часовня-ротонда под низким византийским куполом в честь митрополита-предшественника. Покой в безлюдном просторе, бодрящий ветер настраивают Петра на поэтический лад. До этого затвора всего один раз он мог позволить себе несколько дней свободного творчества. Владыка не стал спиной к Черногории. Ведь куда ни повернись, всюду Черногория - от Боко-Которской бухты до северных гор, от утёсов Боботов Кука до островов в Скадарском озере.
Здесь и случилось то приручение Вилы, мифической девы Динарского нагорья.
Проводив глазами Дмитрия, поэт почувствовал, что он на горе не один. На затенённой стороне гряды послышалось лёгкое движение, появился белый силуэт женщины с распущенными волосами, в лёгком, развеваемом ветром одеянии до ступней ног. Вила, определил Пётр. «Что ты ищешь здесь, человек?, - раздался вкрадчивый голос. – Иди ко мне, я вознагражу тебя за смелость» - «Благодарствую, добрая дева. Но я монах. И сочинитель песен. Будь моей сестрой, моей музой. Расскажи, что видела отсюда за прошедшие века. Какие лица, какие деяния запомнила. Я передам твой рассказ моему народу. Я расскажу о тебе. Ты станешь знаменита, не будешь так одинока на своей горе». – «Хорошо, чернец, - ответила Вила после долгого молчания. – Иди за мной». И скрылась в пещере.
…Когда митрополит вышел из неё, над грядой висело солнце. Внизу, в дымке, различались башни Цетинье, крыши селения Негуши, просматривались заливы Боко-Которской бухты, вершины горных цепей, серпантины дорог в низинах, по которым, как букашки, перемещались пешеходы, экипажи и верховые. Поэт был возбуждён – размахивал руками, выкрикивал слова, на лету выстраивающиеся в ритмические строки. Вбежав в часовню, добровольный отшельник выложил на аналой из дорожного сундучка бумагу и письменные принадлежности. На первом листе, посередине, брызгая чернилами, торопливо начертал: Черногорец в плену у Вилы. Так, с помощью мифической девы, было зачато оригинальное творение сербской поэзии. В нём, по словам одного русского литератора, в грандиозном историческом действе переживаются самые грозные часы в истории многострадального народа, проходят трагические судьбы создателей древнего сербского государства, деяния вождей и героев, в том числе «сербского Марса» – Георгия Чёрного.
И всё-таки та Вила, ставшая музой черногорского поэта, не могла, видимо, полностью изменить своей природе. Она не удержалась, проявила коварство, будто желая удостовериться самой и доказать миру, что самый нравственно крепкий чернец в первую очередь человек. Только колдовство вещуньи сказалось на Петре Негоше не сразу. Не было подходящего места и подходящих лиц. Правитель страны был удалён от мира и углублён в творческую работу. Не станем ему мешать. Спустимся с горной гряды на Цетиньское поле и там подождём Митрополита Черногории.
... Не всё поддаётся учёту. Как-то не думалось, что жизнь, в отличие от вина в бурдюке, расход которого можно контролировать, имеет свойство вдруг закончиться. Холодная часовня на гряде Ловчен, ловля рифмы на осеннем ветру, упорная работа над бумагой, с забвением сна и еды, вызвали у затворника кашель. Доктор, обследовав простуженного по возвращении его в Цетинье, озабоченно проворчал: «Вам надо беречься, мой господарь».
Из всех дельных советов самый неисполняемый совет. А ведь врач отдавал себе отчёт, кому он советует. Негош тут же забыл о предостережении. Заболевание, обидевшись на такое невнимание, мстительно притаилось: погоди, ужо тебе! Долгое время не давало о себе знать, лишь время от времени проявлялось покашливанием...
....Всё чаще проявляла своё коварство Вила, которую поэт Пётр Негош назвал своей музой на Ловченской гряде.
...Пришёл день, когда поэт почувствовал грозное приближение смерти.
Она уже была рядом. Последние месяцы приступы кашля стали следовать один за другим. На осунувшемся лице митрополита проступил румянец. Однажды, за игрой в бильярд, на глазах секретаря, его Петар выхаркнул на платок сгусток крови. Главный лекарь двора воспользовался своим правом в определённых обстоятельствах приказывать: «Немедленно поезжайте в Италию, государь! У вас все признаки чахотки».
Правитель подчинился не сразу. Он не просто жил и работал, он служил Черногории. И всё-таки пришлось ехать в признанную страну-курорт.
... Однако пресловутый «лечебный климат» не помог.
... Не помогла и встреча с тенью Данте у его могилы.
Митрополит, прожив без малого тридцать восемь лет, как и светоч его, Пушкин, скончался (починал, напишет местный хронист) 19 октября 1851 года. В России в тот день выпускники Царскосельского лицея отмечали сороковую годовщину этой уникальной, университетского типа, школы. Преобразователь Черногории считал её образцом для высших учебных заведений своей страны.
Пётр завещал похоронить себя на Ловченской гряде, в часовне над пещерой, где встретил свою вилу-музу. Накопленные при монашеской жизни пятьдесят тысяч рублей он передал на нужды своего народа.
Когда гроб выносили за ворота обители, разыгралась непогода, какую в этих краях не помнили. Будто повторился Всемирный потоп: затяжной ливень, беспрерывное полыхание молний, раскаты грома, от которых содрогались горы, и сыпалась черепица с крыш, как в майские дни. А ведь заканчивалась осень. Не было никакой возможности поднять скорбную ношу на гору.
Преемник покойного митрополита Данило Петрович-Негош распорядился вернуть гроб подземелью монастырской церкви. Потом зачастили холодные дожди, и распространился слух, будто турки, пользуясь моментом, готовят нападение на столицу. Теперь-то они могли выместить свою злобу на христианах, не покорившихся их силе, и на останках самого непокорного из всех черногорцев. К счастью, слухи не подтвердились.
Только через четыре года будет исполнена предсмертная воля митрополита в уже совсем иной стране – в княжестве Черногория. Теократические правители останутся в анналах истории на страницах между 1697 и 1852 годами. Данило Петрович-Негош объявит себя князем и станет править своим народом не как монах, а как монарх. Но в пешей траурной процессии на гребень гряды Ловчен князь посчитает достойным для себя занять место в тени гроба своего предшественника.
Перед выносом гроба за ворота его установили на постамент посреди монастырского двора, с вечера накануне наполненного людом. Стояли молча (только шелестели молитвы), неподвижно, тесно. И словно по команде расступились, дали проход столетнему старцу, прибывшему верхом на коне из селения Негуши. При появлении отца последнего из правящих митрополитов крышку гроба приоткрыли. Показалась жёлтая мумифицированная кисть руки. Старец приблизился и долгим поцелуем припал к руке сына, которого он называл святым отцом. К счастью для матери, она не пережила своего Раде, её солнца.
Крышку опустили. Уже навсегда. Патриарх рода Негошей Томо Марков Петрович отошёл с опущенной головой к группе провожающих, где стоял Каракорич-Рус. «Дмитрий, - тихо обратился к нему черногорский долгожитель, - забывать стал, старею… Напомни, из «Горного венца»… Те строки». Бывший секретарь и советник, не задумываясь, отозвался, и стоявшие близко услышали: «Счастлив тот, кто будет жить в веках, и в этом высший смысл его рожденья».
