Венера Милосская на липецких
минеральных источниках
И целомудренно и смело,
До чресл сияя наготой,
Цветёт божественное тело
Неувядающей красой.
Под этой сенью прихотливой
Слегка приподнятых волос
Как много неги горделивой
В небесном лике разлилось!
Так, вся дыша пафосской страстью,
Вся млея пеною морской
И всепобедной вея властью,
Ты смотришь в вечность пред собой.
Афанасий Фет. Венера Милосская. 1856.
Поезд отдалялся от Москвы. Впереди - Липецкие минеральные воды, отдых, встречи с Александрой. Успокаивающие ритмы движения…
«…Липецк мне нравится… заметен некоторый порядок, чистота, а главное широта… Все здания разбросаны на далекое расстояние друг от друга - это я встречаю в 1-м русском городке, и мне приятно. Особенно Дворянская улица, - прелесть…» - это будет потом. Потом будет «З о л о т о й л е в», приятельство с Яковом Полонским. Вот и сейчас, под перестук колес, как-то выплыли, мелодично зарокотали стихи:
Выйду - за оградой
Подышать прохладой.
Горе ночи просит,
Горе сны уносит…
Только сердце бредит:
Будто милый едет,
Едет с позвонками
По степи широкой…
Где ты, друг мой милый,
Друг ты мой далёкий?
Ночь свежее дышит -
Вербою колышет,
Дрожью пробирает.
Соловей рыдает.
Высыхайте, слёзы!
Улетайте, грёзы!
Дальний звон пронесся
За рекой широкой…
Где ты, друг мой милый,
Друг ты мой далёкий?
Стихи Якова Полонского удивительно сливались с его настроением. Глеб Успенский был родом из этих мест. Русское Подстепье. Родные тульско-елецкие просторы… Не о них ли, исповедально-трепетное:
Зорька выплывает -
Заревом играет.
Я через куртину
Проберусь в долину…
Я лицо умою
Водой ключевою…
Вон и домик виден
На горе высокой…
Где ты, друг мой милый,
Друг ты мой далёкий?
С Полонским Глеб Иванович встретится в Липецке, на лечении. А потом - в Тулу, Елец, к родным и близким людям, к любимой девушке. В Липецке Успенский и Полонский организуют литературные вечера. Будут читать на них свои произведения, стихи и прозу лучших русских писателей. Будет много доверительных бесед, много споров, много обогащающего и врачующего общения.
Много говорилось, спорилось, доверительно сообщалось, вспоминалось того, что было связано с эстетическим идеалом, с прекрасными мгновениями приобщения к нравственно-художественным ценностям минувших столетий. Обсуждались мнения, суждения, почерпнутые из личных контактов, из переписки, из журнальных публикаций. Уважительно назывались имена Тургенева, Фета, Тютчева, Льва Толстого, Майкова.
… Немало литературных и искусствоведческих авторитетов оживленно полемизировали о Венере Милосской. Древнеиталийское божество весны, покровительница садов и огородов вдохновляла не одно поколение мастеров резца, кисти. образного слова. Календы (первые числа) апреля месяца посвящались божеству женщины и благодетельнице счастливой любви супругов. В молитвенных упованиях звучала просьба о продлении молодости, сохранении телесной бодрости. Предание
чтило Венеру (Афродиту) как мать троянского героя Э н е я. Этот герой приплыл в Италию из-под Трои, его потомки основали Рим.
Следовательно, Венера - прародительница римского народа. Символами богини были голубь и заяц (как знак плодовитости). Из произрастаний ей посвящались мак, роза, мирт. Сын Венеры - бог любви А м у р - почитался римлянами так же, как греками - Эрот.
В первом печатном варианте стихотворения А.А.Фета «Венера Милосская (написанном в
И целомудренно и смело,
До чресл сияя наготой,
Цветёт смеющееся тело
Неувядаемой красой.
В.П.Боткин не преминул заметить автору стихотворения: «Твоя Милосская Венера огорчила нас своим эпитетом «с м е ю щ е е с я
т е л о». Нет, это никогда не заменит собою «б о ж е с т в е н н о е
т е л о». И при издании стихотворения надо непременно настоять на «божественном».
Напомним, что прозаическое описание Венеры Милосской содержалось в фетовских очерках «Из-за границы» («Современник»,
1857, № 2): «Пойдём далее. Нас ожидает высокое эстетическое наслаждение. В конце одной из галерей возникает образ, рядом с которым едва ли что может поставить скульптура. Перед нами
В е н е р а М и л о с с к а я… Из одежд, спустившихся до бедр прелестнейшим изгибом, выцветает нежно молодой, холодной кожей сдержанное тело богини. Это бархатный, прохладный и упругий завиток раннего цветка навстречу первому лучу только что разорвавшего телесную оболочку. До него не только не касалось ничье дыхание, сама заря не успела уронить на него свою радостную слезу. Богиня не кокетничает, не ищет нравиться. Пленительный изгиб тела явился сам собою, вследствие змеиной гибкости членов. Она ступила на левую ногу, нижняя часть торса повинуется движению, а верхняя ищет равновесия. Обойдите её всю и, затаив дыхание, любуйтесь невыразимой свежестью стана и девственно-строгой пышностью груди, которая как бы оспаривает место у несколько прижатой руки, этой чудной, упругой, треугольной складочкой, образовавшейся сзади, под правой мышкой. Что ни новая точка зрения, то новые изгибы тончайших, совершеннейших линий… О красоте лица говорить нечего. Гордое сознание всепобеждающей власти дышит в разрезе губ и глаз, и воздушных очертаний ноздрей. Но и эта гордость не жизненный нарост известных убеждений, нарост угловатый и всегда оскорбляющий глаз, как бы искусно и тщательно ни был скрываем. Это выражение, присущее самому явлению. Это гордость прекрасного коня, могучего льва, пышного павлина, распустившегося цветка. Что касается до мысли художника, - её тут нет. Художник не существует, он весь перешёл в богиню, в свою Венеру-Победительницу (venus victrux). Ни на чем глаз не отыщет тени преднамеренности; всё, что вам невольно поет мрамор, - говорит богиня, а не художник. Только такое искусство чисто и свято, всё остальное его профанация».
ж ж ж
Вспоминаются беседы с Никитой Ивановичем Пруцковым. Долгие годы он заведовал сектором русской литературы в Пушкинском Доме (Институте русской литературы АН СССР) в Ленингаде (Петербурге). Профессор, доктор филологических наук, автор фундаментальных исследований об отечественной культуре, в том числе - о жизни и деятельности Гл. Успенского, говорил:
- Глеб Иванович любил Липецк. Часто говорил о нём. И невеста,потом его жена - тоже из-под Липецка, елецкая. Там он задумал, написал многое. Интереснейшая тема - липецкие адресаты Глеба Успенского.
… Газета «Липецкий летний листок» сообщила: «Глеб Иванович Успенский из Москвы. Остановился в гостинице «Золотой лев»…
Липецк предстал перед известным литератором (по-хорошему
«нашумели» его «Нравы Растеряевой улицы», завершалась повесть «Разорение») чистым, опрятным, более прочих похожим на европейский городок. Понравилась и совершенно в европейском вкусе гостиница. О железистых водах, целительность коих подтвердил сам неуемный Петр Первый, ходили легенды.
В письме от 1 июня 1869 года, всячески расхваливая Липецк, Глеб Иванович несколько обидел Елец, противопоставив его Липецку в пользу последнего: «Нету той каменной тесноты, как в Ельце, которая давит с боков и мучает рубцами камней ноги».
Из письма Н.А.Долганову: «Липецк - городок чистенький, просторный; тесноты и навоза нету никакого, везде зелень и новенькие домики. Тут, недалеко от меня, есть Памятник Петру Великому, ценой в грош и фигурой, так что он известен под именем зубочистки Петра …»
Простим же Глебу Ивановичу, соратнику сатириков, юмористов-шестидесятников, да и самому тоже сатирику-забияке, его несколько неуважительное отношение о петровском памятнике!
В Липецке, в «Золотом льве» Успенскому нравилось все больше. Под окнами добродушно, по-деревенски невестились вишни.
Еще одно письмо Н.А. Долганову: «… не могу до сих пор отдохнуть и поправиться; я весь слаб и если похожу порядком по городу, то не могу ни думать, ни взяться за перо…»
То ли уют «Золотого льва», то ли железистые воды, то ли тенистая ласка Нижнего парка, то ли всё в совокупности пробудили жажду сочинительства. Оформлялась, вызревала повесть «Тише воды, ниже травы».
Из июльского письма невесте А.В. Бараевой: «…остаюсь в Липецке… …буду жить в Липецке и писать исподволь».
Из письма Н.А. Долганову: «Ещё я думаю написать очерк «Липецкие воды» для «Отечественныхзаписок».
Освоив Липецк, Успенский стал осваивать его окрестности. В семи верстах от города квартировало Липецкое егерское училище. Здесь готовился стать лесничим среднего звена его младший брат - Александр (двухэтажное кирпичное здание училища существует до сих пор; теперь это начальная школа). Глеб Иванович навещал
брата.
«Липецкий летний листок; сообщал как о самых выдающихся событиях - литературных вечерах. Знаменитые авторы, сами оригинальные чтецы, Успенский и Полонский покорили публику. Глеб Иванович неподражаемо читал драматические сцены. Яков Петрович очаровывал, будоражил, смирял слушателей музыкальностью строф:
Как быстро пароход летел, рулю послушный…
Летел, - и ты с кормы глядела вместе с нами,
Как опускали паруса…
Как вдруг ты на меня взглянула и сказала:
«Дай бог, чтоб буря поднялась!»…
То ты сбиралась жить в Италии зимою,
То пламенно желала умереть…
Мне было жаль тебя: как мог я не жалеть?..
Сидели мы вдвоём, одни, рука с рукою,
Со всех сторон окружены
Необоримою пучиной,
Не при свечах, а в сумерках луны,
На палубе, а не в гостиной…
ж ж ж
«…Ещё чаще всего хожу я в Лувр, - писал жене Глеб Успенский. - Вот где можно опомниться и выздороветь. Тут собрано столько искусства и такого дорогого, что каждая песчинка стоит не миллионов, а слёз». И далее: «Тут более всего и святей всего Венера Милосская… та самая, чуть не развалившаяся статуя, с попорченной щекой, с прогнившими в алебастре щелями от ветхости, с обломанными руками, высоркая… с лицом, полным ума глубокого, скромная, мужественная, мать, словом, идеал женщины, который должен быть в жизни, - вот бы защитникам женского вопроса смотреть на неё. Она вся закрыта, у неё видно - лицо, грудь и часть бёдер, но это действительно такое лекарство, особенно лицо, от всего гадкого, что есть на душе, - что не знаю, какое есть ещё другое».
Напомним другой историко-культурологический факт, сообщенный А.И. Иванчиным-Писаревым, сопровождавшим Глеба Ивановича в одном из его посещений Лувра: «Смотрите! - произнёс Успенский, прижался ко мне и заговорил почти шепотом. - Видите, какая посадка головы… шея… грудь… Ни тени улыбки на лице… Ничего вульгарного. Особенно, художник хотел показать не прелести Венерки, а красоту человеческой души, способной проникнуться великим, слиться с ним. С такой душой в гармонии и внешность, выражение всей фигуры».
«Удивительные проявления жаждущей совершенства человеческой души» раскрыл Г.И. Успенский в философско-психологическом очерке «Выпрямила», герой которого также созерцает античную статую.
