Великий Четверг. - Гроза
Тяжело возвращаться наверх
И Творца сознавать над собою…
Но однажды Великий Четверг
Разрешится великой грозою.
Мир затихнет на миг, не дыша,
Тьмой египетской душно застелен.
И утробно заплещут сердца,
И березок пугливая зелень.
И прорвется, возмездьем грозя,
Зазвучит высочайшая лира.
Свет предстал. И ни града, ни мира.
Это Родину хлещет гроза.
И внезапно стихает. Вода
В водостоках шумит. Скоро Пасха.
Вдруг поймешь: Воскресенье не сказка,
Это было. И будет. Всегда.
Великий Пяток
Снаружи церковь была маленькая, аккуратная, словно игрушка, с затейливыми (так и казалось - для красоты только) решеточками на окнах. Обшитая свежеструганными, блестящими лаком нежно-желтого цвета досками, она радостным пятном выделялась среди серого однообразия тупых прямоугольных многоэтажек, унылых заборов в лохмотьях краски непонятного цвета, светилась как солнечный зайчик на измызганной цивилизацией земле.
У церкви он замедлил шаги, перекрестился на невысокий, а все равно касающийся неба купол, помедлил в нерешительности. У бокового входа, уже на крыльце, плотно стояли люди. Протискиваться не хотелось, обошел с торца. - Там двери были приветливо распахнуты. Встал на самом пороге, осеняя себя крестным знамением, кланяясь на иконостас, затем осторожно, сначала одной ногой, потом и второй, еле найдя для нее место, ступил в храм, где величественно-плавно текла служба.
Великий пост на исходе, уже завтра - Пасха. Но тают и силы, стоять тяжело, болит поясница, в горле - шершавость и сухость. Последнюю неделю он постился особенно строго - хлеб и вода. А сегодня, в пятницу, вообще ничего не ел и не пил. Левую руку неудержимо тянет вниз, словно в ней не тоненькая невесомая свечка, а массивный золотой карандаш. «Наверное, не выстоять, - думает он. - Жаль. И стыд какой! Старушки хоть бы что стоят. А как же причащаться завтра, если сегодня не выдержу? Должен стоять... Пусть свеча догорит, тогда уж пойду».
Сегодня еще и вынос Плащаницы, и уйти, не дождавшись, особенно обидно. Он колеблется. И, как бы в ответ на это, чувствует, что стоять стало еще хуже, совсем невозможно, словно его испытывают, проверяют, подталкивают: давай, давай, шагай, уходи! Он стоит при входе, спиной прямо против неподвижно зависшего у самой земли светила, решившего, вероятно, тоже «отстоять» всю службу до конца.
Поначалу он ничего не чувствовал. Все-таки нет уже в этих, нахлынувших в распахнутые (для них, разве?) церковные двери лучах полдневной беспощадности. Но у свечи сгорела лишь малая часть, а он уже всем затылком, всей спиной чувствует вроде бы тихий и ласковый поначалу, но сейчас уже такой изнуряющий, упершийся в спину солнечный поток: уходи!
«Ладно, посмотрим еще!», - подчиняясь, вроде бы, безудержной силе он осторожно пробирается вперед, чуть-чуть и еще чуть- чуть... Токи солнца монотонно гудят в голове, спасти хотя бы затылок. Становится легче, шум в голове стихает. При общих поклонах по приделу даже пробегает легкий ветерок. Свеча догорает.
Ему уже неловко за свою слабость: «Распустился... Нет, надо дождаться выноса Плащаницы». Но что это? Вновь припекает. Солнце, разгадавшее его уловку, уходя в закат, настигло его. Внезапная резкая боль! Он дует на пальцы, сжавшие малюсенькую нить фитиля: свеча догорела.
«Все, не могу больше!» Но вдруг он замечает, что распятие возле иконостаса тоже безжалостно атаковано солнцем. «Господи, да разве мои муки сопоставимы с Твоим страданием под палящим полуденным солнцем? - осеняет его. - Но ведь и все мы стоим со стороны солнца, наши взгляды сливаются с его лучами. Мы, наши грехи - вот причина страданий Иисуса Христа. За нас и из-за нас Он распят на кресте. И солнце - это не солнце, а наш всеобщий огромный лик, испепеляющий грехами Спасителя. Но солнце уйдет в закат, Господь же воскреснет, побеждая и смерть, и грехи наши...»
Не колеблясь более, он возжигает вторую свечу. Ему по-прежнему тяжело стоять: душно, ломит поясницу, болит голова. Но он уже никуда не уйдет. «Пусть будет еще тяжелее, я выдержу, - думает он. - Какая глупость говорить о склонности православных к самоистязанию! Это не самоистязание, а приобщение к высшим страданиям, страданиям Христа, наш долг перед Ним и перед собой, наше желание содержать в чистоте тело и дух свой...»
Солнце сдалось, бессильно исчезая. В сумерках - свежесть прохлады. После крестного хода вокруг церкви ему становится совсем легко и радостно.
Целование Плащаницы. Все там - не подобраться. Но куда спешить, ведь перед Богом нет ни последних, ни первых... Наконец, возле Плащаницы никого нет. Он встает на колени, кланяется, поднимается, целует святыню.
Сегодняшней службой он приобщился к малой толике страданий Христа. В нем и скорбь о Его смерти, но и радость, уверенность в Воскресении Господнем.
Завтра - Пасха! Поднявшись на взгорок, он оборачивается, крестится на светящуюся и в темноте (от луны, что ли?) церковь...
