Запрос на новый чертёж российского жизнеустройства
Составление чертежа жизнеустроения страны – сложнейшая задача социального конструирования. Она предполагает установление десятков тысяч связей между различными социальными институциями. Эти связи создают механизмы функционирования системы. Наличие механизмов – непременное условие того, чтобы система работала. Другими условиями являются идеи (система ценностей и смыслов, идеология), институты (учреждения) и люди (кадры, их отбор и кооптация). Совокупность этих базовых оснований можно определить в качестве «тетраэдра социальной системы». О чертеже как необходимой связи мира идей и предметного мира рассуждал в своё время Платон.
Особенно сложной является задача создания чертежа жизнеустроения России. Русский человек всегда тяготел к идеократии, но не любил чертежей, понимая их как прокрустово ложе для воли, бюрократизацию мечты и смысла. Чертёж России удалось создать в своё время самому большому прикладнику из русских монархов – Петру I. В дальнейшем этот чертёж пытался обновить Николай I.
Уникальный по степени проработанности чертёж страны был создан большевиками. Советский чертёж переутверждался и корректировался каждые пять лет сообразно с логикой пятилетних планов. Госплан СССР в квалификации разработки социально-экономических чертежей являлся структурой, не имеющей аналогов в мировой истории.
Как правило, чертежи жизнеустроения страны представляются на уровне национальных конституций. Конституция, в сущности, и есть чертёж государственного и социального устроения. В качестве чертежей они отличаются по проработанности и непротиворечивости. Одной из лучших разработок в истории мировых конституционных процессов являлась, безусловно, Конституция СССР 1977 года. Чертежом либеральной, несуверенной и капиталистической модели жизнеустройства являлась Конституция Российской Федерации 1993 года, принятая по итогам фактической капитуляции в холодной войне. Поправки к конституции 2020 года усилили в ней суверенные потенциалы, привнеся вместе с тем противоречия с основами конституционного строя (глава 1), после чего о наличии цельного чертежа говорить уже не приходится. Действующая конституция является беспрецедентным документом в отношении содержащихся противоречий между отдельными конституционными положениями, что предполагает неизбежное принятие следующим шагом нового Основного Закона России. Пока же Россия оказалась без чертежа. Жизнь без чертежа, когда старый чертёж уже отброшен, а нового ещё не существует, задаёт усиленный поиск ценностно-смыслового фундамента. Определению ценностно-смыслового фундамента русского чертежа и будут посвящены выдвигаемые ниже соображения.
Цивилизационная матрица российской идеологии
Если исходить из цивилизационного анализа и понимания России в качестве государства-цивилизации, то этот фундамент не конструируется, а воссоздаётся как цивилизационно идентичное основание бытия. Менялся исторически политический язык, но в своих основаниях идеологии Россия раз за разом, после смут и подмен, в сути своей воспроизводилась. Для раскрытия этого воспроизводства целесообразно посмотреть на константы русских идеалов. Безусловно, в истории России выдвигались самые разные политические концепты, отражая индивидуальность и партийную принадлежность их авторов. Но существуют, как известно, частности и доминанты. Доминанты воспроизводили исторически культурную матрицу русской мысли. Каковы же эти доминантные характеристики?
Во-первых, эсхатологичность. В структуре времени русская мысль принципиально отличается и от европейской, и от азиатской. Если Запад акцентирован в восприятии времени на настоящем, а Восток — на прошлом, то Россия – на будущем. Это будущее мыслилось не в категориях краткосрочности, среднесрочности, долгосрочности, а в перспективе исторического финала. Русские всегда в каждый исторический момент были убеждены, что живут во времена апокалипсиса (в том числе апокалипсиса светского) и находятся в эпицентре Армагеддона. Большевики также были эсхатологами, понимая революцию в апокалиптическом смысле. Советский коммунизм в этом смысле представлял вариант нерелигиозного или квазирелигиозного эсхатологизма. Утрата эсхатологических ориентиров (деэсхатологизация) являлась неучтённым фактором гибели СССР.
Постсоветский период характеризовался, с одной стороны, переориентацией на конъюнктуру времени, что представляло собой, безусловно, разрыв с традицией русской эсхатологии, но с другой — поиском новых семантических линий эсхатологического дискурса. И последняя составляющая с течением времени всё более усиливалась, подведя фактически к запросу о выдвижении новой идеологии России с опорой на новую эсхатологию. И без эсхатологии легитимизировать заявляемые властью сегодня ценности государствостроительства, по-видимому, не получится.
Во-вторых, мессианство. Ментальная матрица России была выработана на основании глубокого переживания идеи христианской жертвенности. Христос восходит на Голгофу для того, чтобы победить смерть и спасти человечество. Россия также брала на себя функцию спасения мира от торжествующей в нём неправды и порабощения. Объектом спасения оказывалось в том числе и западное сообщество. Спасать в действительности приходилось — и от Наполеона, и от Гитлера.
В-третьих, альтернативность Западу. Основным вызовом для России на всём протяжении её истории являлся вызов западного проекта. Россия выдвигала альтернативный проект и тем опровергала универсальность западнической модели развития. В этом отношении она выступала и позиционировалась перед незападным миром как анти-Запад. Отвечая на вызов Запада, одна часть мыслителей выступала за принятие западной платформы (западники), другая — за следование русскому пути (славянофилы, патриоты, евразийцы, Русская партия и т. п.).
В-четвёртых, дихотомичность. Русская общественная мысль выстраивалась на приёме полярных противоречий — дихотомий. В фундаменте своём это были противоречия между добром и злом. И добро, и зло имели конкретизированное политическое и геополитическое выражение. Борьба с вселенским злом составляла функциональное назначение праведного государства.
В-пятых, соборность. Коллективистские ценности являлись во все времена базовыми для русской национальной рефлексии. Таковыми они остаются, по данным международных социологических опросов, и сегодня, несмотря на произошедшие постсоветские инверсии. Элементарной структурой русского мира рассматривалась община, и принципы общинности предполагалось перенести на всю Россию. Другим базовым основанием коллективистской матрицы являлся соборный принцип организации церкви. Отсюда — категория соборности как русский политический язык выражения ценности коллективизма. Аналогия с собором связывалась с пониманием того, что объединение людей в коллектив должно быть не просто их организационным суммированием, а духовным соработничеством.
В-шестых, идеократизм. Государственность выстраивалась не снизу вверх, а сверху вниз от высшей идеи. Верховный лидер, глава государства, имел легитимность только ввиду принятия и реализации высшей идеи. В этом отношении маркировка его через категории деспотии, автократии, тирании не соответствует русскому пониманию природы власти. Русское государство в период доминации религиозного сознания было теократичным, в период модерна — идеократичным.
В-седьмых, нравственное преображение. Целевым политическим ориентиром являлось построение нравственного государства. Достижение этого ориентира предполагало изменение самой природы человека, его нравственное преображение. Существовало антропологическое измерение политики, которое воспринималось главным. Идея нравственного преображения составила суть предложенной России версии развития. Развитие мыслилось не как количественный рост материальной сферы, а именно как качественное изменение самого человека. И эта модель развития предлагалась как альтернатива для мира, составив, в частности, суть русского модерна.
Ключевые метафоры
Идеология как стройная система ценностей и смыслов, имплементируемых в практику государственного управления, может включать и ряд мотивационных идеологем. Такие идеологемы в качестве метафор уже циркулируют в широком общественном дискурсе. Задача заключается в систематизации. Русский чертёж может опираться, в частности, на следующие метафоры историософии России: Русская Мечта, Русский ковчег, Русский собор, Русская сотериология, Русское преображение, Русский катехон.
Русская Мечта
Любая система должна характеризоваться как минимум в двух аспектах измерения: реальном и идеальном. Развитие и есть движение от реального состояния к идеалу. Идеалы различных общностей могут отличаться друг от друга. Соответственно и универсальной модели развития не может существовать. Если та или иная общность идёт по пути приближения к собственным идеалам, то она развивается, при отступлении от них – деградирует. В этом отношении принципиально важно зафиксировать три качественных состояния российской цивилизационной общности: Россию реальную, Россию идеальную и анти-Россию.
Социальная мечта и есть общественный идеал. Русская Мечта всегда состояла в создании системы гармоничного мироустройства, основанной на любви и братстве. В этом смысле Русская Мечта отличается и от мечты американской, и от мечты китайской. Не индивидуальный успех и не мировое господство определяли русский идеал, а императив гармонизации мира. Сегодня это, в частности, выражается в отстаивании принципа многополярности мироустройства.
Русский ковчег
Уникальность Ноева ковчега состояла в том, что в нём нашлось место каждому, в ком есть дух жизни. От детей Ноя пойдут в послепотопное время все человеческие цивилизации. Ковчег исходно содержал в себе потенциал множественности жизни, и эта идея являлась ключевой.
Россия в этом плане и есть цивилизация-ковчег. Её жизнеустройство исходно выстраивалось как соединение всех в братской любви друг к другу: представителей разных народов, разных языковых семей, разных рас, даже разных религий. Причём это было не «плавильным котлом», в котором этносы переплавлялись бы во что-то подобное друг другу, а именно ковчегом, где находился отсек для каждого и идентичность каждого признавалась безусловной ценностью.
Также по принципу ковчега строилась и Византия. Но византийский ковчег был потоплен. Его потопление произошло потому, что были открыты перегородки и мир скверны стал заполнять пространство ковчега. Падение Второго Рима и было потоплением византийского ковчега. Россия могла учесть допущенные ошибки как в проектировании ковчега, так и в лоции.
Запад, в отличие от России, никогда не жил по принципу ковчега. Там либо шли истребления и ассимиляции всех инаковых, либо происходило отречение от любых цивилизационных идентификаторов в пользу человека-индивидуума. Внешняя экспансия Запада сопровождалась колониальными зверствами, имевшими притом теоретическое расистское обоснование. Заключение межрасовых браков для англосаксов было принципиально неприемлемым, означало фактически осквернение рода. В фашистской Германии расовое смешение и вовсе было объявлено главным социальным злом.
Принципиально иначе выстраивались межэтнические и межрасовые отношения в России. Российская колонизация евразийских пространств не знала прецедентов расизма и тем более репрессий на расовой почве. Входящие в империю народы включались в единую семью народов, а местная знать инкорпорировалась безо всяких ограничений в российскую элиту. В Российской империи это была многоуровневая модель, в которой имелась как этническая, так и цивилизационная составляющие. Можно было быть великороссом, армянином, грузином, татарином и при этом являться русским. Русский в данном контексте – это цивилизационная идентичность, притом что не отрицалась и идентичность этническая. Советский вариант идентичности структурировался сходным образом на двухуровневой основе. Межэтнические и межрасовые браки являлись нормой, а дети от этих браков своими талантами и социальными успехами прямо опровергали фашистские инсинуации о вреде расового смешения и о вырождении подвергшихся такому смешению русских.
Симфоническое сосуществование народов в России – эта система жизнеустройства может и должна быть предложена миру как особый российский опыт. В ситуации, когда, с одной стороны, провоцируются цивилизационные войны, с другой – происходит глобализационное стирание традиций и исторической памяти, только модель Российского ковчега оказывается выходом, также как единственным выходом оказалось в своё время строительство ковчега Ноем.
Русский проект фундаментально восходил к идеалам христианского равенства, идеалу мироустройства, в котором, по словам апостола Павла, «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос». Он противостоял фашистскому проекту, восходящему к миропониманию языческого неравенства, проекту мира, разделённого на сверхлюдей и унтерменшей (недочеловеков). Но противостоял он также и либеральному проекту, опирающемуся в своём генезисе на иудейскую традицию, в которой есть богоизбранные и, соответственно, богоотверженные, в либеральной интерпретации – успешные и аутсайдеры. Сегодня эта российская миссия в контексте угроз новой фашизации мира приобретает особую востребованность.
Русский собор
Ещё в дискуссиях славянофилов с западниками акцентировался особо принцип русской холистичности, стремление к целому. Но цельность здесь не есть унификация, а соработничество (соработничество социальное и соработничество духовное). Образ, который в данном случае может быть предложен, был выражен метафорой Н.В. Гоголя «Вся Россия – наш монастырь». Модель общества как монастыря подразумевает четыре основные характеристики: во-первых, идеократизм (монастырская братия объединена общей идеей и верой); во-вторых, коллективизм (монастырь – это именно братство); в-третьих, этика труда (совместный труд есть этическая максима монастырской жизни при недопустимости любой паразитарности); в-четвёртых, автаркизация монастырского существования (определённая удалённость от мира и связанной с ним скверны).
Традиционно в различных методологических школах подчёркивается особая приверженность русских к коллективизму, выражаемая в категориях общинности, соборности, коммунизма, коммунитаризма, солидаризма и др. Наличие коллективистского ориентира предполагало, в свою очередь, представление о равенстве людей. Если люди неравны, то никакая общинность была бы невозможна. Идеал коллективизма переносился и вовне, будучи выражен ориентиром всеединого человечества.
Но коллективизм не вполне точно выражает русский идеал. Коллективизм предполагал объединение индивидуумов в коллектив для решения общих задач. В русском случае речь шла о большем – духовном идеократическом единении, для чего и было найдено понятие «соборность».
Русская сотериология
Самый популярный образ русского народа в мире – народ -освободитель. Россия вступала не раз в войны, шла на жертвы, освобождая и спасая другие народы от угрозы геноцида или национального подавления. Так было в войнах с Наполеоном, так было в русско-турецких и русско-иранских войнах. Так было при освобождении Европы от фашизма. Так есть и при современной денацификации Украины.
Русская идея с доминантной идеей спасения мира принципиально отличалась от западного мессианизма мирового господства. В одном случае – мир надо было спасать, в другом – подчинить своей власти.
Визуальный образ русской историософии – солдат в Трептов-парке, прижавший к груди немецкую девочку. Алёша – «в Болгарии русский солдат» – образ того же семантического ряда.
А вот ещё одно напоминание об освобождении Болгарии, ныне страны – члена НАТО, соучастницы принятия антироссийских санкций. Обратимся к великому русскому писателю Фёдору Михайловичу Достоевскому, его свидетельствам о Русско-турецкой войне, возмущению призывами либералов к гуманности и пацифизму: «Я уже передавал однажды, что в Москве, в одном из приютов, где наблюдают маленьких болгарских детей-сироток, привезённых к нам в Россию после тамошнего разгрома, есть одна больная девочка, лет 10, которая видела (и не может забыть), как турки при ней содрали кожу с её живого отца. Ну, так в этом же приюте есть и другая больная болгарка, тоже лет 10, и мне об ней недавно рассказали. У ней странная болезнь: постепенный, всё больший и больший, упадок сил и беспрерывный позыв ко сну. Она всё спит, но сон нисколько её не укрепляет, а даже напротив. Болезнь очень серьёзная. Теперь эта девочка, может быть, уже умерла. У ней тоже одно воспоминание, которого она не может выносить. Турки взяли её маленького брата, ребёнка двух-трёх лет, сначала выкололи ему иголкой глаза, а потом посадили на кол. Ребёночек страшно и долго кричал, пока умер, факт этот совершенно верный. Ну, вот этого и не может забыть девочка, всё это они сделали при ней, на её глазах».
Слеза ребёнка… Достоевский был потрясён творимыми зверствами. И за эти зверства, полагал он, преступники должны понести наказания. Отсутствие этого наказания будет само по себе преступлением, оправданием убийства и пособничеством убийцам.
«У нас и теперь, – комментирует писатель происходящее на Балканах, – ведётся война с этими кровопийцами, и мы слышим только о самых гуманных фактах со стороны русских. Смело можно сказать, что немногие из европейских армий поступили бы с таким неприятелем так, как поступает теперь наша. Недавно только в двух или трёх из наших газет была проведена мысль, что не полезнее ли бы было, и именно для уменьшения зверств, ввести репрессалии с отъявленно-уличёнными в зверствах и мучительствах турками? Они убивают пленных и раненых после неслыханных истязаний вроде отрезывания носов и других членов. У них объявились специалисты истребления грудных младенцев, мастера, которые, схватив грудного ребёнка за обе ножки, разрывают его сразу пополам на потеху и хохот своих товарищей башибузуков... Осмелюсь выразить даже моё личное мнение, что к репрессалиям против турок, уличённых в убийстве пленных и раненых, лучше бы не прибегать. Вряд ли это уменьшило бы их жестокости. Говорят, они и теперь, когда их берут в плен, смотрят испуганно и недоверчиво, твёрдо убеждённые, что им сейчас станут отрезать головы. Пусть уже лучше великодушное и человеколюбивое ведение этой войны русскими не омрачится репрессалиями. Но выкалывать глаза младенцам нельзя допускать, а для того, чтобы пресечь навсегда злодейство, надо освободить угнетённых накрепко, а у тиранов вырвать оружие раз навсегда. Не беспокойтесь, когда их обезоружат, они будут делать и продавать халаты и мыло… Но чтобы вырвать из рук их оружие, надо вырвать его в бою».
Достоевский категоричен в своих характеристиках. Но эта категоричность следует из нравственного императива: «Выкалывать глаза младенцам нельзя допускать». Вырвать же у серийного убийцы оружие нельзя иначе, чем как в бою. Вот для этого и существует Россия, вот в этом и состоит её миссия!
Русское преображение
Целевая установка русского христианского проекта состоит, согласно православной традиции, не в мировой доминации – pax christiana, а в обожении человека. Человек не мог стать Богом, но был способен приблизиться к Богу. В этом, собственно, приближении и состояла основная социальная задача.
На ориентир обожения указывали многие из отцов Церкви. «Он, – провозглашал святой Афанасий Великий, – вочеловечился, чтобы мы обожились». «Насколько Бог стал ради меня человеком, – изрекал святой Григорий Богослов, – настолько и мы станем через Него Богом». «Человек, – заявлял святой Василий Великий, — это животное, призванное стать Богом». Принятие цели обожения напрямую зависело от взгляда на человека не как на индивидуума, а как на существо, потенциально способное к духовному преображению. Православная тема преображения человека являлась ключевой темой и педагогической деятельности.
Советский проект также являлся в сути своей проектом антропологическим. Человекостроительство было для большевиков главной задачей, в отношении к которой всё прочее, включая и экономику, являлось производным. Предполагалось, что преображённый духовно новый человек будет способен преодолеть все рецидивы буржуазного мышления. Категория «преображение» хотя и не использовалась в советском педагогическом дискурсе, но система целевым образом работала на взращивание нового совершенного человека – духовноцентричную личность, коллективиста, нестяжателя и патриота.
Русский катехон
В христианской историософии идея об удерживающей функции государства была представлена в учении о катехоне, раскрытом ещё Иоанном Златоустом. Суть учения состояла в том, что, до тех пор пока существует христианское праведное государство, торжества зла в мире не произойдёт. Гибель же этого государства совпадёт с приходом антихриста. Речь шла при этом не столько о гибели в физическом смысле, сколько о духовном перерождении. Удерживающим государством, согласно Иоанну Златоусту, являлась христианская Римская империя (для православных – Византия). Соответственно, духовное состояние империи и преемство в осуществлении катехонических функций в случае диагностики деградации удерживающей державы имело всегда для рефлексии русской мысли принципиальное значение.
Сообразно с развитием подхода христианской историософии, Россия оказывается не просто одной из цивилизаций, а одним из двух полюсов сил в мировом историческом противостоянии добра и зла. Мировые силы зла нашли в XX столетии своё воплощение в германском нацизме. И именно Россия (тогда Советский Союз) стала мечом добра, спасшим человечество от новой модификации апокалиптического зверя. Сегодня зло приходит через постмодерн, открывший врата расчеловечивания человека. А за постмодерном достаточно определённо обнаруживается образ нового фашизма, тоталитарной империи зверя, который, согласно Откровению Иоанна Богослова, был смертельно ранен, но ожил. Именно с этой силой и вступает в сражение Россия.
Противостояние России абсолютному злу находило выражение в теории русского катехона. Российское государство сообразно с ней выступало силой, удерживающей мир от глобального торжества зла. Катехоническим царством была и Московская Русь, и Российская империя, и Советский Союз. И сегодня русский катехон, исчезнувший, казалось бы, после предательства позднесоветских элит, вновь при предельной максимизации угрозы зла предъявил себя миру. Государство-катехон не является государством всеобщей любви и преклонения. Большинство преклонится перед зверем и в итоге потерпит поражение.
Россия как катехон в 1990-е годы не просто была упразднена, её подменили. Вместо России реализовывался проект анти-Россия, охвативший все без исключения сферы жизни. Роль малой анти-России была уготовлена Украине. И сегодня подлинной России, русскому катехону противостоят три проекта: 1) проект глобальной антицивилизации, мировой власти зверя; 2) проект Запада с его претензией на мировую гегемонию; 3) проект анти-России, особо опасный ввиду того, что наносит удар в спину. И для достижения победы придётся отрубить каждую из голов дракона...
***
Курс на ресуверенизацию России не может не быть подкреплён созданием суверенной системы общественных наук. Могут возразить, что настоящая наука вне политики. Это верно лишь отчасти. Наука действительно не должна быть политически ангажированной, заниматься подтасовкой данных под политический заказ. Но вместе с тем общественные науки не могут не быть сопряжены с ценностями и смыслами. И принципиально важно, чтобы в основание нового Русского чертежа были положены ценности суверенности Российского государства, усиления жизнеспособности общества, обеспечения цивилизационного воспроизводства страны.
