«ЗАВТРА». Валентин Юрьевич, имя Константина Николаевича Леонтьева сегодня на слуху. Но есть опасение, что реально о нём знают мало. Что же представлял из себя этот выдающийся русский мыслитель?
Валентин КАТАСОНОВ. О Леонтьеве сегодня действительно много говорят и пишут. Иногда при этом приводят цитаты из его произведений. Очень не хочется, чтобы Леонтьев был лишь «модой», поскольку любая мода приходит и уходит. Но для того, чтобы Леонтьев остался в памяти человека надолго и навсегда, его произведения надо читать. К сожалению, современный читатель не очень привык к той литературе, которую мы называем «творческим наследием» русских мыслителей. Для того чтобы начать осваивать «творческое наследие» того, не столь уж далекого от нас, времени, современному читателю необходимо помочь. Надо перебросить некий «мостик», который бы позволил ему совершить путешествие в то время, а затем вернуться в ХХI век и взглянуть на наш бурлящий мир «управляемого хаоса» уже другими глазами.
«ЗАВТРА». Кстати, то, что современный мир привыкли называть «управляемым хаосом», никого уже не удивляет.
Валентин КАТАСОНОВ. Безусловно. Но у современного человека этот «хаос» ассоциируется с миром политики, терроризмом, войнами, экономическими кризисами, «майданами» и другими событиями социальной жизни. Но, пожалуй, самый главный хаос - в сознании человека. Более того, хаос социальный порождается хаосом в человеческом мировосприятии и миропонимании. Справедливости ради следует сказать, что и в России второй половины ХIХ века уже было предостаточно хаоса - как социального, так и ментального. Но все же в те времена в бушующем океане ментального хаоса (имя ему – либерализм, нигилизм, атеизм и прочие «измы») в России ещё сохранялись немногочисленные острова стабильности. Одним из таких островов стабильности и был мир Константина Леонтьева, который был надёжно защищён православием от пронизывающих ветров либерализма, дувших со стороны «освободившейся» Европы.
Творчество К. Леонтьева притягательно. Мало кто из русских мыслителей, которые творили после Леонтьева, не пытался постичь тайны творческой лаборатории Константина Николаевича, оценить его выводы, предложения и предвидения. При жизни К. Леонтьева мало замечали…
«ЗАВТРА». Это уж так принято!
Валентин КАТАСОНОВ. Но после смерти, как это ни парадоксально, он стал больше известен, о нём стали говорить, о нём стали писать. Прежде всего, о Леонтьеве писали те, кто лично его знал.
Во-первых, это Лев Александрович Тихомиров (1852–1923), который был идейно близок Константину Леонтьеву. Тут следует, прежде всего, упомянуть работы Тихомирова «Славянофилы и западники в современных отголосках» (1892), «Русские идеалы и К.Н. Леонтьев» (1894), а также воспоминания о Леонтьеве, вошедшие позднее в сборник «Тени прошлого». (судя по архивным данным, воспоминания писались в 1920–1921 гг.). Обращается Тихомиров к теме творчества Леонтьева и в своей фундаментальной работе «Монархическая государственность» (1904).
Во-вторых, православный священник и публицист Иосиф Фудель(1864–1918), оставивший свои размышления о Леонтьеве в виде очерка «Культурный идеал К.Н. Леонтьева» (1895). Между прочим, И. Фудель подготовил и издал в 1912–1913 гг. девять из задуманных двенадцати томов собрания сочинений Константина Леонтьева и написал предисловие к нему.
В-третьих, известный русский писатель В.В. Розанов (1856–1919), у которого с Леонтьевым также была крепкая дружба. Свои взгляды на творчество Леонтьева Розанов изложил в статье «К.Н. Леонтьев» (написана в 1895 г.). Позднее им были написаны статьи «Константин Леонтьев и его «попечители» (1910), «К 20-летию кончины К.Н. Леонтьева» (1911) «Неоценимый ум» (1911). Между прочим, в «Уединённом» (одном из наиболее известных произведений Розанова) Леонтьев включён в список тех немногих людей, которых Розанов считал «сильнее», «оригинальнее» себя.
Упомянутые выше и некоторые другие авторы, лично знавшие Леонтьева и находившиеся в духовной близости с ним, оставили очень интересные, взвешенные отзывы о творчестве Константина Николаевича.
«ЗАВТРА». Хвалебные?
Валентин КАТАСОНОВ. Не всегда. Л. Тихомиров, И. Фудель, В. Розанов были, во-первых, единодушны в том, что Леонтьев был православным человеком, причём не только в личной жизни, но и в своём творчестве. Во-вторых, он любил Россию и был ее патриотом. В-третьих, Леонтьев был очень оригинальным мыслителем, настолько оригинальным, что не все могли постичь глубокий смысл его идей; на почве такого непонимания возникали разного рода несправедливые оценки и даже чудовищные характеристики.
О Леонтьеве писали и те, кто лично его не знал. Одной из первых после смерти Леонтьева стала статья С.Н. Трубецкого «Разочарованный славянофил», опубликованная в 1892 г. Статья, кстати, очень критическая, её автор даже не рекомендовал читать работы Леонтьева как далёкие от христианства. Тихомиров, между прочим, упомянутую выше работу «Славянофилы и западники в современных отголосках» посвятил как раз опровержению того, что написал Трубецкой о Леонтьеве. Он, прежде всего, отверг обвинения в том, что Леонтьев отступил от православия. Наоборот, отмечает Тихомиров, «в Леонтьеве идея православия выступает с редкой чистотой и ясностью».
Да и последующие статьи, которые выходили до революции, также содержали изрядные дозы скептицизма в отношении творчества Леонтьева. В 1904 году Н.А. Бердяев написал большой очерк «К. Леонтьев – философ реакционной романтики». Из самого названия работы видно достаточно скептическое отношение автора к творчеству Леонтьева. Он пишет, в частности, то, что повторялось потом либералами в России в конце XIX – начале XX вв.: «Эстет, имморалист, революционер по темпераменту, гордый аристократ духа, пленённый красотой могучей жизни, предвосхитивший во многом Ницше, романтически влюблённый в силу былых исторических эпох, тяготеющий к ещё неведомой, таинственной мистике, и - проповедник монашеского, строго традиционного православного христианства, защитник деспотизма полицейского государства».
Не удержался Бердяев и от откровенных приписываний Леонтьеву тех мыслей, которых тот не высказывал (и высказывать не мог). Чего стоит, например, такая фраза Бердяева: «Леонтьевская философия насилия и реакции в конце концов сводится к следующему чудовищному софизму: «христианская религия предсказывает торжество зла на земле, следовательно нужно служить злу, чтобы предсказания оправдались». Сравнивает Н. Бердяев К. Леонтьева с Ницше и даже обвиняет его в сатанизме. И делает вывод: разве может такой человек «больного духа» любить Россию? Россия, по мнению Бердяева, для Леонтьева лишь средство, с помощью которого ещё можно попытаться спасти погибающий мир. В первую очередь, любимый сердцу Леонтьева мир Европы. Даже если ради этого придётся пожертвовать Россией. Бердяев пишет: «…через Россию можно ещё спасти мир, а для этого нужно заморозить ее, остановить либерально-эгалитарный «прогресс», хотя бы ценой величайших жертв, хотя бы самым мрачным насилием».
В 1909 году в Киеве была издана фундаментальная работа священника Константина Аггеева «Христианство и его отношение к благоустроению земной жизни. Опыт критического изучения и богословской оценки раскрытого К.Н. Леонтьевым понимания христианства». В том же 1909 году увидела свет статья уже известного в то время религиозного философа С.Л. Франка «Миросозерцание Константина Леонтьева». В 1916 году выходит статья не менее известного в то время экономиста и философа С.Н. Булгакова «Победитель – Побеждённый (Судьба К.Н. Леонтьева)».
«ЗАВТРА». Насколько мне известно, о Леонтьеве много писала русская эмиграция.
В. КАТАСОНОВ. Да. Н.А.Бердяев в 1926 году издал довольно крупную работу, которая называлась «Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли». В ней, кстати, он скорректировал свои излишне жёсткие оценки творчества Леонтьева, которые содержались в его очерке 1904 году. Вероятно, за это время многие трагические события в мире подтвердили правоту мыслей Леонтьева, а Н. Бердяев сумел освободиться от многих своих либеральных предрассудков начала века. Оценки типа «малое дитя» или «растерявшийся романтик», которые Бердяев давал в начале века, в новом очерке уже отсутствуют. Тем более исчезают всякие параллели с Ницше и сатанизмом. Бердяев уже называет Леонтьева «свободным», «самобытным», «уникальным» русским мыслителем. Он сравнивает Леонтьева со славянофилами, но ставит его выше их. Еще Н.А. Бердяев писал о Леонтьеве как о человеке, который «провидит не только всемирную революцию, но и всеобщую войну. Он предсказывает появление фашизма. Он жил уже предчувствием катастрофического темпа истории».
Особо следует вспомнить «Историю русской философии» протоиерея В.В. Зеньковского (книга издана за рубежом в 1948–1950 гг.). В этом фундаментальном труде есть специальный раздел, посвящённый философии К. Леонтьева. Некоторые эмигрантские работы о Леонтьеве содержали крайне негативные оценки. Тот же Г.В. Флоровский в своей фундаментальной работе «Пути русского богословия» так отзывался о творчестве Леонтьева: «У Леонтьева всего неприятнее именно этот постоянный привкус двусмысленности. У него точно не было врождённого морaльного инстинктa, его кaк-то не тревожил никогдa кaтегорический имперaтив «нрaвственного зaконa». Но у него не было и подлинной познaвaтельной тоски. Об истине он тоже тревожился немного. Христиaнство не было для него светом рaзумa, - об этом он никогдa не говорил, дa и о догмaтaх вообще он упоминaл кaк-то слишком редко. Не чaсто говорил он и о сaмом Христе…».
«ЗАВТРА». Наверное, легче назвать имена тех русских философов, богословов и социологов той, «старой» России, которые бы не обращались к творчеству К. Леонтьева?
В. КАТАСОНОВ. И я ловлю себя на этой мысли. Оценки творчества Константина Николаевича могли быть диаметрально противоположными. Причём нередко они переносились на личность К. Леонтьева. Одни склонялись к тому, что Леонтьев ближе к западникам (слишком уж он восхищался культурой Европы позднего средневековья), другие называли его славянофилом (очень он переживал за судьбы России). Одни говорили, что Леонтьев – «скрытый католик» и «почитатель Папы», а иные считали, что Константин Николаевич – самый православный русский мыслитель конца ХIХ века. Одни считали его «русским Ницше» и предвестником идеологии национал-социализма, а другие, наоборот, обращали внимание на то, что он предупреждал о возможности появления «коричневой чумы», причём именно в Германии. Одни ставили Леонтьева в ряд идейных антикоммунистов, другие считали, что Константин Николаевич – «красный» или по крайней мере «розовый» (ему припоминали его идею «монархического социализма»). Столь большого разброса мнений, наверное, не было ни по одной другой фигуре русской мысли и культуры конца ХIХ века. А всё потому, что оценивать Леонтьева брались с помощью традиционных мерок. А такие фигуры, как Леонтьев, «аршином общим не измеришь».
«ЗАВТРА». Наверное, нам, кто живёт и пишет в ХХI веке, несколько легче оценивать творчество К. Леонтьева, чем его современникам или тем, кто шёл следом за ним?
В. КАТАСОНОВ. История жестокого ХХ века отчасти разрешила некоторые сомнения относительно Леонтьева. Преимущественно в его пользу. Например, рассеялись сомнения по поводу того, любил Леонтьев Россию или нет (или даже ненавидел). Конечно же, любил! Но он не любил обмана, самообольщения, сюсюканья. Он ставил очень жёсткий диагноз России, русскому народу. Он в отличие от славянофилов, которые идеализировали русского мужика, видел и сильные, и слабые его стороны. Лишь для того, чтобы выстроить единственно верную линию развития России. Это была любовь деятельная, суровая. Из-за разного понимания того, что такое «любовь к родине», у К. Леонтьева не всегда складывались отношения с представителями лагеря славянофилов.
«ЗАВТРА». Вспоминаются строки из М.Ю. Лермонтова: «Люблю отчизну я, но странною любовью!»
В. КАТАСОНОВ. В начале прошлого века некоторые публицисты отношение К. Леонтьева к России иронично называли именно «странной любовью». Сейчас, наверное, уже никому не придёт в голову такая характеристика. Н. Бердяев в упомянутой выше работе 1926 года писал уже о Леонтьеве как патриоте России: «Вопрос о России, о её судьбе, о её призвании в мире всегда был центральной темой размышлений К. Леонтьева. Он мучился о России».
«ЗАВТРА». А что думали по поводу К. Леонтьева философы и обществоведы, работавшие в СССР?
В. КАТАСОНОВ. Чаще всего – ничего не думали. В советский период нашей истории творчество К. Леонтьева всячески замалчивалось. Даже не рекомендовалось упоминать его имя. А если всё-таки о Леонтьеве вспоминали в советское время, то оценки были однозначные, на него ставили клеймо «махрового монархиста», «реакционера», «черносотенца» и т. п. Табу на Леонтьева было отменено примерно четверть века назад. Началось издание книг Леонтьева. За последние годы появилось много интересных публикаций по Леонтьеву. Это работы таких авторов, как Р.А. Гоголев, С.В. Хатунцев, А.Р. Устян, И.Г. Шестакова, М.А. Емельянов-Лукьянчиков, Н.В. Сомин, Н.М. Северикова, Н.Б. Лазарева, А.В. Репников и т. д.
К сожалению, произведения Леонтьева и работы о его творчестве издаются очень небольшими тиражами. Пока по-настоящему Леонтьев ещё не востребован нашим обществом. Читатель старшего возраста «одичал» за десятилетия «промывки мозгов» марксизмом. А молодое поколение ещё больше «одичало», поскольку прошло и продолжает проходить обработку современным либерализмом, который ещё более «ядовит», чем марксизм. Да, в учебниках по философии и социологии имя К. Леонтьева сегодня упоминают, но лишь «для порядка». Студенты его не изучают, да и просто не способны постигать.
«ЗАВТРА». Но вы-то тему творчества К. Леонтьева обсуждали и продолжаете обсуждать на заседаниях Русского экономического общества им. С.Ф. Шарапова (РЭОШ)?
В. КАТАСОНОВ. У нас интерес к Леонтьеву неподдельный со стороны всех возрастных групп. Дополнительно интерес к Леонтьеву создаёт следующее обстоятельство: Сергей Фёдорович Шарапов, именем которого названо наше общество, был знаком с К. Леонтьевым, между ними велась переписка, часть которой сохранилась и сегодня опубликована. С.Ф. Шарапов был существенно моложе К. Леонтьева и считал его своим учителем.
«ЗАВТРА». Многие исследователи называют Леонтьева философом, некоторые даже богословом.
В. КАТАСОНОВ. Это неверно. Константин Николаевич не стеснял себя формальными рамками отдельных областей знаний, наук и научных дисциплин. Он был универсалистом. Более того, он как врач (а он действительно имел медицинское образование и в молодости работал врачом) ставил диагноз: многие науки (особенно общественные) заражены либерализмом. Некоторые из наук ХIХ века были настолько поражены либерализмом, что приобрели признаки религии. Причем религии, враждебной христианству. Конечно, в первую очередь это относилось к социальным наукам. Но появление на арене теории Дарвина показало, что либерализм не собирается щадить и науки естественные. Для него даже естественная наука может и должна использоваться в качестве троянского коня. В неё закладываются некие догматы под видом «научных аксиом», которые на самом деле оказываются догматами религиозными. Причём такими догматами, которые призваны вытеснить христианство. Таков лукавый механизм духовной мутации общества, происходящий под флагами «научного прогресса», «просвещения», «торжества знания».
Леонтьев относился с большим недоверием и осторожностью ко многим «научным истинам». За что получил от демократической прессы того времени звания «ретрограда», «мракобеса», «пещерного человека», «врага прогресса», «отсталого интеллигента». Он действительно не хотел бежать в ногу с «прогрессом», потому что прекрасно видел, что это было движение к пропасти. Поэтому он сам предпочитал «отставать» от «прогресса» и другим рекомендовал то же самое. Поэтому он искренне считал себя «отсталым», вернее «отстающим» от «прогресса».
Основным объектом познавательной деятельности Леонтьева было общество, его структура, динамика, движущие силы. Поэтому творческие искания Леонтьева можно назвать социологией. Но не в традиционном смысле как науки, а как сферы познавательных интересов. Леонтьев как социолог очень самобытен и оригинален на фоне официальной социальной науки. Я не идеализирую Леонтьева как социолога. Далеко не со всеми его выводами можно согласиться, да и сам Константин Николаевич признавал ошибочность некоторых своих рассуждений. Но нам важны не только и не столько его конкретные выводы, сколько его способ мировосприятия и миропонимания. В первую очередь, это мировоззрение православного человека, хорошо знакомого с христианской космогонией, космологией, антропологией. Уверен, что он был неплохо подкован и в христианской апологетике (основное богословие). При этом одновременно К. Леонтьев воспринимает мир (в том числе социальный) как естествоиспытатель, поэтому его социология получила название натуралистической. Одним словом, Леонтьев был человеком всесторонне образованным. Слава Богу, таких людей во второй половине ХIХ века в России было ещё немало.
Но Леонтьев выделялся и на фоне людей всесторонне образованных.
«ЗАВТРА». А в чем особенность мировосприятия Леонтьева?
В. КАТАСОНОВ. Любые явления, процессы, события, объекты он оценивает с эстетической точки зрения. Леонтьев видит мир и историю через призму понятий «прекрасно – безобразно», «красиво – уродливо», «многоцветно – серо» и т. п. Прекрасное, красивое и многоцветное он олицетворяет с Богом, истиной, жизнью. А безобразное, уродливое и серое – с миром падших духов, ложью, смертью. Н. Бердяев назвал Леонтьева «первым эстетом» России. Были, конечно, в России люди, которые занимались эстетикой профессионально, – искусствоведы, литературные, музыкальные и театральные критики и т. п. Но, они, по выражению Леонтьева, занимались эстетикой «отражённого мира». У Леонтьева была совсем иная эстетика – «живого мира», прежде всего социального мира с его контрастами, полюсами, борьбой, многообразием социальных форм, иерархией, гармонией и т. д. Искусствоведческие интересы у него были на втором или третьем плане.
Борясь с различными проявлениями либерализма в окружающем социальном мире, Леонтьев одновременно вёл напряжённую борьбу за очищение своего собственного сознания от ядов либерализма. Многие исследователи обращают внимание на сильно развитую интуицию Леонтьева, некоторые даже говорят о его прозорливости. С моей точки зрения, тайна леонтьевской интуиции и прозорливости одновременно и проста и сложна. Простота её заключалась в том, что он избавлялся от яда либеральной лжи, который даже человек второй половины ХIХ века в себе не замечал (а что же говорить о нас, живущих в ХХI веке?). А сложность состояла в том, что это был тяжелейший труд, яд либеральной лжи он выдавливал из своей души по капле. И труд не только интеллектуальный, но также духовный.
«ЗАВТРА». Известно, что последние два десятилетия своей жизни Константин Николаевич жил напряженной духовно-религиозной жизнью.
В КАТАСОНОВ. Да. Но эта жизнь была «за кадром» его литературного творчества. О ней кое-что известно лишь благодаря воспоминаниям современников, близко знавших Леонтьева. А также из личной переписки Леонтьева. Эта жизнь началась ещё на Афоне в 1870-е годы, затем она продолжалась в Оптиной Пустыни под духовным наставничеством Амвросия Оптинского (канонизированного в 1988 году в лике преподобного). А за два месяца до своей кончины Константин Николаевич был тайно пострижен в монахи с именем Климент и свой жизненный путь закончил у стен Троице-Сергиевой лавры.
Для Леонтьева истиной последней инстанции было христианство, причём именно восточное, т. е. православие. Он даже не дерзал сомневаться в христианском учении, и тем более вносить в него какие-то «усовершенствования».
Всё интеллектуальное творчество Леонтьева протекало на уровне его «натуралистической социологии». Леонтьев искренне полагал, что его социология никоим образом не может противоречить догматам христианства подобно тому, как, например, медицина и физиология человека только тогда имеют шанс стать истинным знанием о человеке и приносить ему пользу, когда они опираются на христианскую антропологию. Для Леонтьева так называемое противоречие между наукой и религией было надуманным. Константин Николаевич прекрасно раскрыл лукавую подоплёку этого «противоречия»: место настоящей науки в Европе заняла религия либерализма. Позднее (в ХIХ веке) это стало происходить и в России. А двум богам человек одинаково усердно служить не может. А через некоторое время одного бога он вообще забывает, полностью сосредоточившись на другом. Наши философы и прочие «умственно продвинутые» мужи до сих пор продолжают гонять эту «дохлую кошку» под названием «наука и религия». А почитали бы К. Леонтьева, глядишь, у них всё бы встало на свои места. У нас почему-то даже «профессиональные» богословы не могут понять эту простую истину: противоречие-то не между религией и наукой, а между Богом и «обезьяной бога». А Леонтьев, между прочим, писал о науке как форме религиозного мировосприятия ещё в ХIХ веке.
Излишне говорить о том, что «натуралистическая социология» Леонтьева была тщательно «вычищена» им от любых следов заразы либерализма. Эта социология оказалась весьма плодотворной, многие её выводы и предвидения были проверены и подтверждены жизнью.
Леонтьев не был бесстрастным «кабинетным» писателем, которого интересовали лишь «объективные» истины и законы социального бытия. Он был человеком в высшей степени чувствительным к тому, что происходило в мире, Европе, России. Парадокс заключался в том, что его социология претендовала на то, чтобы быть объективной, бесстрастной, холодной, где-то даже жестокой в своей неподкупной правде. Но при этом Леонтьев всей душой стремился изменить опасные тенденции развития если не во всём мире, то хотя бы в России. Он очень переживал (буквально болел) по поводу опасных тенденций вторжения либерализма в жизнь России. Он постоянно что-то предлагал и в части, касающейся нашей внешней политики (особенно в славянском мире), и в части укрепления государственности, и в части сохранения и укрепления самобытной русской культуры. И, конечно же, в части защиты православия. Но всё-таки большая часть его практических предложений касалась укрепления русской государственности в духе византизма. Остриё своей критики Леонтьев направлял против либерализма, полагая его самым опасным вирусом разложения российской государственности. Он, в частности, писал в начале 1880-х годов: «Либерализм однообразен по существу своему; он везде почти у всех один; разница в оттенках его больше количественная, чем качественная. Он смелее, резче, революционнее, или слабее, скромнее, осторожнее; но он один потому, что он есть не что иное, как сознательное или бессознательное разрушение. Разрушение просто; охранение разносторонней, уже прежде создавшейся государственности – всегда должно быть поневоле сложно».
«ЗАВТРА». Расскажите, пожалуйста, о вкладе К. Леонтьева в создание теории цивилизации.
В. КАТАСОНОВ. «Цивилизация» - одно из ключевых слов в лексиконе современных обществоведов – историков, политологов, философов, экономистов. У нас в России оно пришло на смену такому понятию, как «общественно-экономическая формация», которое было ключевой категорией марксистской социологии. У Маркса всё многообразие общественной жизни и вся сложность исторического процесса описывались с помощью пяти формаций – первобытное общество, рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, коммунизм (с первой фазой – социализм). Восприятие мира как совокупности цивилизаций даёт гораздо более интересную, яркую и глубокую картину…
«ЗАВТРА». Простите, но насколько я в курсе, учение о цивилизации – приоритет России?
В. КАТАСОНОВ. Да. Хотя в современных учебниках по философии и социологии первенство в создании учения о цивилизации чаще всего приписывают иностранцам – немцу Освальду Шпенглеру и англичанину Арнольду Тойнби. Немец изложил свои взгляды в работе «Закат Европы» (часть 1 вышла в 1918 г., часть 2 вышла в 1922 г.). Англичанин посвятил теме цивилизаций свою 12-томную книгу «Постижение истории» (1934–1961 гг.). Иногда ещё вспоминают современного социолога и политолога Самюэля Хантингтона, написавшего и издавшего в 1996 году книгу «Столкновение цивилизаций», хорошо «раскрученную» во всем мире. Но все эти работы были написаны и изданы в ХХ веке.
Вместе с тем основы теории цивилизации были заложены ещё в XIX веке, причём не в «учёной» Германии и не на островах Туманного Альбиона, а у нас, в России. Имена этих основателей – Н.Я. Данилевский и К.Н. Леонтьев. К сожалению, в наших учебниках по философии, социологии, политологии этих русских мыслителей иногда вообще забывают упомянуть или их имена ставят после О. Шпенглера и А. Тойнби. Как говорится, «нет пророка в своём отечестве». Удивительно, что целый ряд идей Данилевского и Леонтьева были почти буквально повторены их европейскими коллегами, но лишь через несколько десятков лет. При этом наших авторов читать и понимать легче, чем иностранцев с их достаточно тяжеловесными текстами и протестантским менталитетом. В.В. Афанасьев, автор посвящённой Шпенглеру монографии, даже заключает, что, учитывая определённую языковую и терминологическую сложность понимания его идей, для того «чтобы полнее понять Шпенглера, следует ознакомиться с точкой зрения Леонтьева, стиль которого отличается большей отточенностью и меткостью формулировок».
Беседу вёл Александр Владимиров
продолжение следует
