Вечное странство

I

Много лет назад в ярославском лесу я встретил человека. У него был очень открытый взгляд. Передвигался он с котомкой навроде военного рюкзачка с двумя лямками и опирался на ильмовую палку. Его глаза были голубые, как июльский полдень. Но прежде, чем я предложу вашему вниманию его рассказ, позволю себе процитировать известного славянофила Ивана Сергеевича Аксакова в качестве вступления к тому, о чём пойдёт речь: «...Промышленные губернии могут быть по праву названы самыми просвещенными губерниями, в смысле Петра I; однако ж, несмотря на это просвещение, раскол не уничтожился, а еще более усилился, -- приняв только иной вид и характер. Дело в том, что народ не просветился, а развратился, что просвещение вошло в него не тем честным и свободным путем, которым шествует истина, а соблазном, развратом, модой, дурным примером, подражанием. Есть раскольники, обрившие бороду, надевшие фрак, но тем не менее остающиеся в среде раскола. Раскольников теперь больше, чем когда-либо, с тою разницею, что двоедушие, лицемерие, нравственная порча и гниение сменили прежнюю суровую самобытность, бывалый фанатизм веры и готовность мученичеством засвидетельствовать искренность своих убеждений...Всякий крестьянин, всякий, не разорвавший с народом связи, единства жизни и духа, -- имеет в глазах народа в тысячу раз более авторитета, чем самый благонамеренный проповедник из образованного сословия. Народ видит в нас, особенно в чиновниках, слуг антихристовых...»
А вот сам рассказ человека:
"...Приехал он, значит, — забрался в дальний угол леса. Воздвиг крест. Поставил избу. Возжёг свечу. А дело-то сие происходило не в стародавние времена, как вы подумали, когда он принял огнепальную смерть, — а в 1743 году по неправильному календарю. В 1750 по правильному. Пётр-то убавил 8 лет от календаря. Он - Филипп. А мы, филипповцы, помним об этом. Жил-был один беглый стрелец. Основал скит на реке Умбе в Карелии. И многие к нему. Царство антихристово пришло. И продолжение рода человеческого преступно. Имеется правило 5-е: «Брачное супружество совершенно отвергать законополагаем, потому что по грехом нашим в таковая времена достигохом, в ня же православнаго священства в конец по благочестию лишились. А посему и союзом брачным некому обязать, кроме как антихристовым попам, а безвенчанные браки имут запрещение от царя Алексея Комнина. Да и Апостол глаголет яко имущие жены яко неимущие будут».
Так полагали. Но разбили тот скит стрельцы. Обороняющиеся в амбаре прикрыли дверь и под неё разложили много сухой с берестой соломы и вокруг амбара. А на верхнюю часть двери, под притолокой, свечи поставили так, что вошедший вязать и арестовывать стрелец обязательно опрокидывал свечу и огонь возгорался. Таким образом, уже самосожженцами нас нельзя было назвать. А кто-то селился на заимках под Угличем, а потом оказался здесь. Много родов с этой земли пошло. Мы живём в Ф. Но если вы посмотрите на карту местности, то не найдёте такой деревни. У нас нет ни одного провода или лампочки. Даже когда все вокруг деревни были электрифицированы, согласно сатанинскому известному плану, сие урочище оставалось островком христианского благочестия и надежды на спасение душ грешных жителей. Поэтому когда сюда тайно стекались гонимые отовсюду странники и бегуны, основывая скиты, нам удалося схорониться на долгое время, вплоть до нынешних времён. Это уже в 60-е нашу деревню снесли согласно набившему оскомину плану "бесперспективных деревень". Бульдозерами разломали дедовские дома и свалили воо-он туда к реке! До сих пор они там. Люди бежали, побросав свои паспорта... Когда январское солнце высоко вставало и робкими радостными лучами тщилось согреть стылую в затяжной осенней безпросветице землю, выходил в чёрном овчинном тулупе бывший странник Евфимий, а ныне оседлый житель, и глаголил с гульбища: «Братья и сестры! Настали последние времена, гонит нас отсюдова безбожная власть, видно, наша завидная доля — полечь под её пятой. Бежать некуда да и нет мочи. Донельзя прижали нас!.. Душа своей пищи дожидается, душе надо жажду утолити, потщися душу свою гладну не оставити…»
Так мы забрались дальше вглубь леса. Но большая часть честного народа в окрестные города. Самой последней жительницей этой деревни была баба С. Она одна — посреди поля, когда ради грабежа её убили и дом сожгли. Убийцу нашли вскоре и до сих пор на портрете его кладбищенском глаза выкалывают,— и рукой резко двигая от себя-к себе, показал, как это делается.— А наши не хоронились на кладбищах, в пути пешем самая благочестивая смерть.

II

Потом, — продолжал свой рассказ человек. — Дай тебе дорасскажу, вон там конюшня стояла, ниже по склону — школа. А на горбатом холме перед высоким сосновым бором — тополь в гордом одиночестве. А под ним собирались на праздники, до шестидесяти дворов была деревня..."

Пока человек почти вышёптывал последние слова своего повествования, мне подумалось, что отца моего народа сменил отчим, вот потому и пустил по миру всех детей, не свои же. А родной матери девье начало было унижено и оскорблено. И не смела перечить мать слову пришлого мужика. Но, может быть, в этом заложен обряд взросления? Когда дети, пущенные по миру, должны выдержать испытания, оставить свою гордыню и сами принимать решения в жизни? Остаётся один путь ко спасению — "не пространный, еже о доме, о жене, о чадах, о торгах, о стяжаниях попечение имети", а "тесный и прискорбный, еже не имети ни града, ни села, ни дома". Нужно вступить в брань с антихристом. Но как вести её? Бороться открыто нельзя, и тогда путь — «достоит таитися и бегати».

Но Евфимий — родом из Переславля-Залесского, откололся от филипповцев, не получив ответа на свои 39 вопросов, был, скорей, пустынником, а не странником. Пустынники странничество заменяли удалением в глухие леса или пустыни, где организовывали общины на сугубо аскетических и отшельнических принципах. Главный иноческий труд "Цветник Евфимия", например, содержит следующее: "А от века, рече, и от ро­дов наступаема бе крестом стезя Божия, и путь Божии — крест повседневныи есть и страдание. Коим путем тесношественым вси пройдоша святии, еже оставляюще имение и домы, отца и матерь, сродник, и другов, и братию, и сестр и странъствующе Странствовавшаго ради. Возлюбиша бегати мира, скитающеся в горах, и в вертепах, и в пропастех земных, терпяще всяку нужду и скорбь, алчюще, и жаждуще, и наготующе."

На Евфимия оказывал сильное влияние некий другой неизвестный странник, который часто приходил к нему и у которого он спрашивал совета. Не без влияния личности, пешком исходил и потому знал Русь и изменения, происходившие в постпетровское время, рождались у пустынника такие записи-рассуждения: "...Ныне в нашей велицей Росии обретающияся всяких разных чинов мнози народи: овыя — купцы и мещане, овыя же — дворцовыя, сиречь государевы, именуются, другая — экономическия, инъшие — сокольники, а иныя — каменщики, и артирелийския кузнецы, и прочии. Случается, сим даются пашпорты по чину звания тех, сиречь купеческия, или дворцовые государевы, или экономическия и прочии. И случится сим быти в дороге, и кто их спросит: «Что за человек?» или «Кто идет?» Они же по чину сво­его звания и отвещают, сиречь — купец, или соколник, или двор­цовой и прочии. И во всех онех предъявленных званиях можно всячески християном быти и правую веру содержати, и от тех именования никое же им будет в вере повреждение.

В воиньстве же сего времене званиях, еже есть — генерал, полковник, магеор, копитан, порутчик, прапорщик, сержант, кап­рал и салдат — может ли в сих быти христианин и правую веру сохранити? Неупователно, мню, сему быти и весма ненадежно. Паче же сие воинство нами антихристово воиньство глаголется быти, и слуги антихристовы, и чины тем нарече предотеча анти­христов немецкия по новому. В древнем же воиньстве сих на­рекании не слышится, но бяху князе, боляре, тысященачалницы, и стоначалники, и пятидесятники, и десятоначалники, яко же и во время, егда бяху стрелцы, того прежняго именования. Нынешнее же воиньство неподобно первому ни образом, ни именованием. И бывшим нам первее в том, и ныне, аще кто нас спросит: «Што за человек?», и мы, по оному при себе имящому указу, отвещаем: «Салдат», или «Сержант», без изятия. Не будем ли сим себя объ­явлением вравне со еретики причитать, по Богослову Григорию, яко же показася? Мню, всяко быти…"
Это уже потом странники, описавшие в середине XIX в. хранившиеся у них рукописи Евфимия, охарактеризовали это сочинение следующим образом: «Книга... о всех предначинаниях Евфимиевых, как он от чего в сумнение пришол, и вси вины и заблуждения описаны в ней, при старообрядцах сущия, и како он усилился их исправить, и все житие в ней Евфимиево описано».

В 1879 году в этой деревне родился ещё один возможный потомок бегунов Иоанн Гаврилович Плеханов, повар патриарха Тихона, погиб 25 марта 1938 года.

Усилиями коллективного хозяйства живописное место бывшей деревни не заросло лесом и досталось потомкам.

...Стоим мы с человеком посреди поля. Два журавля курлычут вдали, они прилетают сюда каждую весну.