Василий Тёркин из Красной Пахры.
«Он любил свой дом на Пахре…»
Орест Георгиевич Верейский (1915 - 1993).Народный художник СССР. Действительный член Академии Художеств СССР. Удостоен Государственной премии за оформление и иллюстрацию 200-томной «Библиотеки Всемирной литературы». Золотая медаль АХ СССР – за иллюстрации к роману Льва Толстого «Анна Каренина». Удивительно психологичен и пластичен, чарующе выразителен его «иллюстративный эпос» к сочинениям Бунина и Шолохова, Пришвина и Фадеева, Паустовского и Э. Хемингуэя.
В годы Великой Отечественной войны, в редакции «Красноармейской правды», он познакомился и подружился с Александром Трифоновичем Твардовским. Общение двух талантов… Грустная прелесть подспудно-глубинного лироэпоса: «Милый лес, где я мальчонкой Плел из веток шалаши, Где однажды я телёнка, Сбившись с ног, искал в глуши…Полдень раннего июня Был в лесу, и каждый лист, Полный, радостный и юный, Был горяч, но свеж и чист». Орест Верейский создаст раскрывающие «диалектику души» иллюстрации к «Василию Тёркину». Судьба распорядится так, что на подмосковной Пахре они соседствовали домами.
«Дом Верейского» - выразительный рисунок, запечатлевший те места, где появлялись и обретали «живую жизнь» шедевры, щедро пополнившие Буниниану, Шолоховиану, Пришвиниану.
Наталья Ильина написала проникновенное эссе-реквием «Памяти Ореста Верейского»: «…Он любил свой дом на Пахре, любил свою мастерскую, откуда он однажды вышел, не зная, что больше туда не вернется. Там, в мастерской, там, на лужайке перед домом, я буду его видеть, вспоминая. Я вхожу, скрипнув калиткой, а он идет мне навстречу по залитой солнцем зеленой лужайке…».
Орест Верейский – не только талантливейший график, замечательнейший иллюстратор, но и незаурядный публицист, философ, культуролог, писатель. Мемуарные заметки его – притягательны, умны, красноречивы, как-то по-особому романтичны… - «Известно, что детство у человека по ощущению – самое долгое, юность – кажется, что не будет ей конца, а потом… Когда идешь с горки, шаг убыстряется. Бег времени почти физически ощутим…». Орест Георгиевич ссылается на ахматовское наблюдение: «Какой короткой сделалась дорога, которая казалась всех длинней».
«Как несправедливо коротка человеческая жизнь – думаешь, когда тебе перевалило за семьдесят. Но если представить себе, как много прожито, пережито, изведано, увидено… Сколько радостей, бед, тревог, огорчений, ошибок, сколько дел вмещает одна человеческая жизнь – такая ли короткая, как нам кажется? – философско-публицистический вопрос автора мемуарных заметок. - Хотелось бы еще сказать – сколько сделано! Но этого как раз и не скажешь. Потому что всегда кажется – мало, непростительно мало. Во всяком случае, по тому счету, какой постоянно предъявляешь себе. Нужно было, можно было – больше. Не по простому счету – бумаги, красок извел тонны. Если бы где-то велся такой немыслимый учет – право, было бы чем гордиться. Вон сколько наработал! Но не по весу же судить. Нет предела нашим устремлениям, только вот возможности, наверное, ограничены».
Нравственно-этический, духовно-эстетический идеал Ореста Верейского – в колоссальном трудолюбии, добротолюбии, неизменной устремлённости к расширению границ прекрасного, к формированию активной жизненной позиции созидателя («Сколько хороших книг хотелось бы ещё проиллюстрировать, успеть бы только. Сколько лиц, чем-то в разное время привлекших твое внимание, хотелось бы нарисовать. Сколько набросков в твоих альбомчиках еще не реализовано. Когда приходит пора подводить итоги, о чём ни думаешь, все неизбежно начинается со слов: недоделал, недоувидел, недо… Этих «недо…» - множество. Господи, кажется давно ли говорили: молодой, подающий надежды. И вдруг: «Вы художники старшего поколения…»).
Былое и думы… Родное – далёкое… Далёкое – близкое… - «Наверное, поэтому захотелось рассказать о тех, кого мне так недостает. Но я не сразу отважился написать о них, потому что прекрасно понимаю – не достаточно общаться с человеком, даже хорошо его знать, чтобы суметь рассказать о нём. Рассказать так, чтобы люди, не знавшие его, хоть немного узнали, а знавшие – узнавали. Если бы каждому это было доступно – все могли бы стать писателями. Я же – художник. Но зрительная память – благословенное профессиональное качество – помогает мне и тут». Орест Верейский размышляет о специфике художества и писательства, словесной метафоры и метафоры живописной, словесного образа и образа живописного. Он как бы приглашает читателя и зрителя в свою художественно-творческую мастерскую («Вспоминая человека, с которым я часто и подолгу общался, отчетливо вижу его. Перед моим мысленным взором предстает он, как живой. Я слышу его голос, его манеру говорить, вижу его характерные движения, жесты, походку. Суметь бы только сделать обратный перевод – изображение в слово. Для меня – обратный, потому что я – иллюстратор книг. А иллюстрация – всегда своеобразный перевод. Перевод Слова на язык графики»). Уникальный мир творца-созидателя, рождение замысла, «завязь» конфликта или коллизии, постижение «диалектики души», тончайших психологических настроений («Не слова, но их смысл, содержание становятся линиями, штрихом, цветом-рисунком. Это сравнение ни в какой мере не умаляет роли художника-иллюстратора книги, права на самостоятельность, так ревниво оберегаемого иллюстраторами. Здесь перевод – сложнейшая задача, и от меры отпущенного нам дарования, знаний, культуры зависит качество перевода МЫСЛИ на ИЗОБРАЖЕНИЕ. А тут у меня все наоборот – нужно выразить словами мелькающие в твоем сознании зримые образы. Легко ли?»).
Диалог с выдающимся деятелем отечественной культуры… Его размышления «о времени и о себе». Мудрое слово художника-гуманиста, культуролога-просветителя («Но, может быть, мой рассказ, помноженный на читательское воображение, сумеет дополнить то, что вы уже знали, читали об этих замечательных людях. Что-то добавить к уже сложившемуся в вашем представлении образу. И тогда моя скромная задача будет решена…«Говорят, человек жив, пока его помнят и любят. Это – об ушедших. А живым воздавать должное хотелось бы при жизни»).
«Человек жив, пока его помнят и любят…»
Красная Пахра - в жизни замечательных людей России… Восточная аллея, Малая аллея, Средняя аллея, Южная аллея, Центральная аллея…
Помнят, любят, ценят, поют «Берёзы», «Случайный вальс», «Комсомольцы-добровольцы», «Течет Волга», «За того парня» композитора Марка Григорьевича Фрадкина. Помнят, любят, поют «Огромное небо», «Фронтовики, наденьте ордена», «Венок Дуная», «Балладу о красках» композитора Оскара Борисовича Фельцмана. Его песни исполняли Валентина Толкунова, Лев Лещенко, Иосиф Кобзон, группа «Мегаполис»…Воодушевляют, чаруют, врачуют, вдохновляют сочинения композитора Дмитрия Борисовича Кабалевского.
Отороченные лозняками и ракитами берега Пахры помнят Константина Симонова и Владимира Виноградова, Виктора Розова и Владимира Тендрякова, Эльдара Рязанова и Ивана Пырьева. Целое «созвездие» достойных имён, ярких творческих индивидуальностей: Павел Антокольский, Михаил Светлов, Юлия Друнина, Людмила Зыкина, Юрий Нагибин, Юрий Трифонов, Юлиан Семёнов, Алексей Мусатов, Михаил Матусовский, Мироновы, Эдуард Володарский…
Хоть умирай от жажды,
хоть заклинай природу,
а не войдёшь ты дважды
в одну и ту же воду.
И в ту любовь, которая
течет, как Млечный Путь,
нет, не смогу повторно я,
покуда жив, шагнуть.
А горизонт так смутен,
грозой чреваты годы…
Хоть вы бессмертны будьте,
рассветы,
реки,
воды!
Семён Кирсанов
«…На следующий день я торопился к метро «Калужское». От него мой путь лежал к поселку писателей, В Красную Пахру, где на Южной аллее в старом доме, в котором когда-то проживал Иван Бунин, отдыхала Бела Ахмадулина. А я еще знал, что в посёлке живут Константин Симонов, Семен Кирсанов, Геннадий Фиш, Павел Антокольский, Александр Твардовский и другие», - из очерка Рафаила Синцова «Встреча в Красной Пахре».
…Семён Исаакович Кирсанов (1906 – 1972) с его популярными «Летними дождями»: «Эти летние дожди, эти радуги и тучи – мне от них как будто лучше, будто что-то впереди. Будто будут острова, необычные поездки, на цветах – росы подвески, вечно свежая трава. Будто будет жизнь, как та, где давно уже я не был, на душе, как в синем небе после ливня – чистота… Но опомнись – рассуди, как непрочны, как летучи эти радуги и тучи, эти летние дожди».
Дмитрий Шостакович создал вокальную сюиту на стихи С. Кирсанова. Микаэл Таривердиев в романсах «Твои рисунки», «И за белой скатертью», «Приезжай» своеобразно «высветил» музыкально-образное начало кирсановской лирики. В романсах «Буква», «Я бел, любимая», «Дождь», «Тень» композитор Аркадий Томчин «подчеркнул» психологическую глубину кирсановской метафоры.
У Семёна Кирсанова свой голос, своё видение Природы («Зашумел сад, и грибной дождь застучал в лист, вскоре стал мир, как Эдем, свеж и опять чист. И глядит луч из седых туч в зеркала луж – как растет ель, как жужжит шмель, как блестит уж. О, грибной дождь, протяни вниз хрустальную нить, все кусты ждут – дай ветвям жить, дай цветам пить. Приложи к ним, световой луч, миллион линз, загляни в грунт, в корешки трав, разгляди жизнь. Загляни,луч, и в мою глубь, объясни – как смыть с души пыль, напоить сушь, прояснить мрак? Но прошёл дождь, и ушел в лес громыхать гром, и, в слезах весь, из окна вдаль смотрит мой дом»).
Философско-психологический лиризм, глубинная эпичность повествования, новаторское развитие традиций русского образного слова «чувствуются» в ставших классикой, вошедших в лучшие антологии и хрестоматии кирсановские жанры («Жил-был я», «У Черного моря», «У тебя такие глаза», «Кораблик золотой», «Сирень», «Две горсти звёзд»).
Под одним небом на Земном Шаре мы с тобой жили,
Где в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
Где стоял воздух, голубой, горный, в ледяных звездах,
Где цвели ветви, где птицы жили в травяных гнездах.
На Земном Шаре под одним небом мы с тобой были,
И, делясь хлебом, из одной чашки мы с тобой пили.
Помнишь день мрака, когда гул взрыва расколол счастье,
Чернотой трещин – жизнь на два мира, мир на две части?
И легла пропасть поперек дома, через стол с хлебом,
Разделив стены, что росли рядом, грозовым небом.
Вот плывут рядом две большие глыбы, исходя паром,
А они были, да одним домом, да Земным Шаром.
Но на двух глыбах тоже жить можно, и живут люди,
Лишь во сне помня о Земном Шаре, о былом чуде –
Там в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
Под одним небом, на одном свете мы с тобой жили.
Кирсановская (с лукавинкой) интонация… Кирсановское «открытие мира», мира добротолюбия, человечности, романтизма, устремленности к идеалу:
Скоро в снег побегут струйки,
скоро будут поля в хлебе.
Не хочу я синицу в руки,
а хочу журавля в небе.
Сокровенное слово о Красной Пахре будет ещё сказано. Нравственно-духовные, художественно-эстетические, бытийно-культурологические уроки Красной Пахры весомы и плодотворны.
