В Мариуполе удалось поговорить с Александром Кофманом, председателем Общественной палаты Донецкой Народной Республики.
— Чем занимается Общественная палата республики?
— До обострения обстановки одним из самых ярких наших достижений стал литературный фестиваль "Звезда над Донбассом", который проходит в Донецке. Сейчас мы занимаемся гуманитарной помощью на прифронтовых территориях. В частности, участниками фестиваля "Звезда над Донбассом" был объявлен сбор средств, и за три недели собрали около 8 млн рублей. Мы возим необходимое на самые острые участки, туда, куда ещё не доехали сотрудники МЧС.
— Как проходит гуманитарная работа?
— Те картины, которые наблюдал, спокойными никого не оставляли. Общественная палата спасла от голода несколько тысяч человек, доставив 30 тонн еды. Это тушёнка, макароны, овощи, капуста, лук, рыбные консервы, подсолнечное масло, чай, печенье, сгущённое молоко. На наборе, который мы формировали, семья из 2–3 человек может существовать неделю. Помимо этого, благодаря коллеге Екатерине Мартьяновой прошёл сбор гуманитарной помощи в России, а мы взяли на себя её распространение.
— Как работает запущенная вами программа помощи в поиске родных людям с освобождённых территорий?
— Мы создали сайт, на котором уже порядка 800 объявлений. К сожалению, не все понимают работу сайта: пишут координаты своих родных и не пишут свои обратные координаты. Как? Где? Кому? Суть в чём: эти объявления печатаются на больших плакатах и развешиваются по Мариуполю. Мы ещё напечатаем спецвыпуски газеты "Донецкая республика" и бесплатно будем раздавать. Выпущена листовка, в которой от имени российских писателей сказано: "Дорогие наши, мы вас ждали восемь лет!" Люди в Мариуполе, когда это читают, плачут.
Показать людям, что они родные, что они наши, — это одна из главнейших политических задач. Вот год назад Общественной палатой была выпущена азбука для детей, в которой каждая буква что-то означает о Донбассе. "Ш" — это шахта, "У" — это уголь, и четверостишие на каждую букву. Эти азбуки пошли сейчас в Волноваху и в Мариуполь, чтоб и там детки местные понимали… На букву "Д" там "Донбасс" и такие строки: "Д — Донбасс не просто слово, уголь здесь всему основа, но ещё важней угля люди: это ты и я".
— Как люди на освобождённых территориях относятся к Российской армии?
— Те, кто видел, кто именно уничтожал дома, однозначно принимают нас как освободителей. А всем недовольным я отвечаю: с чего вы решили, что мы вас пришли освобождать? Мы пришли освобождать Украину от нацизма. Если вы его носитель и сторонник, то мы пришли освобождать и от вас тоже. За нацизм страна несёт ответственность целиком. В Германии было множество сытых бюргеров, которые до 1945 года пользовались бесплатным рабским трудом остарбайтеров. Но пришёл советский солдат, и пострадали и те, кто кормил этих работников, и те, кто их уничтожал и избивал. Страна, поддержавшая нацизм, — страна больная. Больную страну надо лечить.
— Почему именно на Украине так легко распространился нацизм?
— Потому что это не первый раз, благодатная почва была. А потом Украина — это не первая страна, где возродился нацизм. Все почему-то забыли про ту же Прибалтику, где всё это тоже имеет место быть.
Ещё хочу сказать, что в России в данной ситуации нельзя давать возможность существовать либеральной оппозиции. Известно, что многие российские дворяне в 1812 году слали поздравительные открытки Наполеону, в 1904–1905 годах русская интеллигенция приветствовала Японию, а спустя десятилетие — и кайзера Вильгельма. Во время Великой Отечественной войны такое было немыслимо, и за подобные инициативы расстреляли бы на месте. Я думаю, стоит учиться на исторических примерах.
— Скажите, каким вы видите будущее республики? Ведь если она будет граничить с территорией условной Украины, это будут опять постоянные боестолкновения?
— Вернусь ещё раз к истории. В 1919 году, когда был подписан Версальский договор, Германия была ограничена и в вооружении, и в экономике. Веймарская республика, которая образовалась на её территории, просуществовала 14 лет. Через 14 лет мир вздрогнул от фашистской Германии. Если Украине оставить любой кусок, пусть даже Львовскую область, то за 5–6 лет туда стечётся вся погань, и её опять накачает Запад. Поэтому для России единственный разумный вариант — выйти на границу с Польшей. И при этом дать возможность убежать в Польшу всем, кто хочет. Пусть потом поляки расхлёбывают проблемы, которые сами и создали более ста лет назад.
— А какое у вас отношение к людям с освобождённых территорий? Всё-таки они так долго жили при фашистской власти.
— Да, кто-то ненавидел "азовцев", избегал их, а кто-то сотрудничал. За всё рано или поздно приходится платить, мы это давно говорили… Но все по-разному. Вот одна женщина в Волновахе — руководитель одного из районов, абсолютно проукраинская, но когда все украинские чиновники уезжали, она сказала, что не бросит детей района, и занималась эвакуацией 800 человек. Честь и хвала ей! Мы никогда пальцем её не тронем, просто она раньше заблуждалась в своих взглядах.
***
Марина и её мама Ирина — хозяйки единственного магазина в Петровском, который работает и после двух часов дня, когда основной поток покупателей заканчивается.
— Почему вы не уходите домой после двух, ведь в любой момент может прилететь?
Ирина:
— А ребята наши на позиции будут ехать, где они закупки сделают? А кто им покажет, в какой скважине воду можно набрать?
Марина:
— Мама ещё и благословить их на дорогу выходит, у них даже приметой хорошей считается — на бой через нас ехать.
— Не было ли мысли, что было б лучше остаться частью Украины?
Марина по-кошачьи прищуривает глаза, приподняв и нахмурив брови одновременно:
— Как это? С нациками? Да ни за что! Одна девочка ездила в 2012-м, это ещё до войны, на запад Украины, ехала в такси, а ей таксист сказал: "Вы в Донецке все бандиты". Всегда было такое отношение. А попробуй у них на Западной Украине скажи по-русски. Больше всего не хочу сейчас объединения даже с какой-то частью Украины, им раздавали оружие кому ни попадя: и алкашам, и наркоманам. Страшно из-за этого.
— А как вы представляете себе мирную жизнь?
Марина, плотнее кутаясь в куртку, мечтательно улыбается:
— Мне бы хотелось, чтобы тут Россия была: магазины все, банкоматы, по карточкам расплачиваться… На море хочется! Восемь лет не выезжала на море…
Автобус от Макеевки на Ясиноватую идёт битком набитый, не продохнуть. Местные сразу узнают среди толпы, вышедшей из автобуса, неместных по манере вздрагивать от звуков летящих снарядов. Доброжелательно улыбаются и подбадривают: "Не бойтесь, это от нас полетело".
Хирургическое отделение местной больницы, куда поступает основной поток раненых, расположено сразу за храмом. А в храме в обычном режиме идут службы, даже когда происходят прилёты, певчие ни на секунду не сбиваются.
Донецкие врачи, командированные из города, живут в самой больнице — для них оборудованы специальные общие комнаты на этажах. Больнице очень помогают местные жители: приносят чай, перевязочные материалы.
Один из докторов рассказывает, что был у него хлопец, которого он уже второй раз оперирует. В 2014-м у парня была ампутация голени, и вот спустя 8 лет снова состоялась встреча доктора с пациентом: сейчас ранение нетяжёлое, так что боец рвётся обратно на фронт — продолжать воевать на протезе.
У донецкого хирурга, работающего неделю в Донецке, неделю здесь, сейчас небольшой перекур — поступления пока нет, и врач пьёт чай с печеньем.
— Почему вы решили работать не в Донецке, а здесь?
— Потому что кто-то должен это делать. Сейчас фактически больница на линии фронта. Чаще всего поступают с осколочными и огнестрельными ранениями.
— Когда оперируете, знаете, кто перед вами: ополченец или украинец?
— Знаем, конечно.
— А это не мешает?
— Ну мы же христиане, кроме того, мы врачи, а не судьи. У нас другая работа. По моему личному ощущению, тут у них всех слетает всё то, что им имплантировалось извне, и они становятся нормальными.
— Наверное, вы пациентов особо не запоминаете, они же идут потоком?
— Я их помню, наверное, не по лицам, а по характеру травм, так скажем. Что делал с ними, я помню. Некоторые врачи у нас даже объезжают потом больницы, куда ушли раненые, проверяют, как там всё.
— Как восстанавливаете моральные силы?
— Во-первых, мы ротируемся, работаем посменно. А во-вторых, откровенно говоря, вы сейчас спросите у любого: мы не устаём. Мы знаем, что делаем, знаем для чего, и силы есть.
В палате на шесть мест лежат вдвоём Галина Викторовна и её дочь, их обеих ранило при взрыве снаряда, соседка погибла, дочь лишилась ноги. Несколько лет назад при взрыве погиб и муж женщины, а сама она все дни до ранения работала на приёме в этой же самой больнице. Навестить их приехала из Донецка кума с мужем.
— Вы, наверное, не можете не думать о людях по ту сторону баррикад?
— Да у нас там все: дедушка её, сваты, да много — под Марьинкой они. Там лесничество было, но как ВСУ вошли туда — весь лес вырубили. Топить нечем, там ничего не осталось. Мои знакомые даже на украинское время так и не перешли, на российском остались. Россию ждали.
— А не было мысли за все эти 8 лет, что никакого признания не произойдёт?
Кума, боевая женщина с громким голосом, отвечает сразу:
— Нет, мы всегда верили, что Россия нас не бросит! Мы уже думаем, как День Победы будем праздновать! Столы в ряд поставим — накроем на всё село, и все вместе праздновать будем. Ещё б и в Авдеевку съездили. Охота посмотреть, как у них жизнь там.
В другой палате четыре человека: трое военных и один гражданский, в основном все местные: парень с ярко-синими глазами и огромным количеством шрамов на теле — из Амвросиевского района, только что доставленный пулемётчик и дед казачьей породы — из Ясиноватой. Воюют они с 2014 года, пошли в ополчение сразу, только пулемётчик — с 2016-го:
— А почему не с 2014-го?
— Отец не пускал. В 2016-м он умер, и я сразу пошёл.
— У многих не первое ранение, как вы боретесь со страхом?
— С ним не надо бороться, страх помогает становиться внимательнее, все чувства обостряются. Мешает паника — вот её быть не должно. Были у нас ребята, которые до всего этого по контракту служить хотели — чисто заработать, а как всё всерьёз началось — ушли.
Синеглазый парень:
— Мне поначалу было трудно, даже пить начинал, но потом бросил… Но я ещё в коме когда полежал с 5 по 8 марта 2016 года, надо мной профессора колдовали более трёх суток, вот после того как-то… А теперь я военный и ничего, кроме как воевать, уже больше не могу.
— А чувствуете, что вы как-то не понимаете уже мирных людей?
Мужчины задумываются. Первым отвечает до этого молчавший разведчик:
— Да нет. Юмор только разный стал: я их шуток не понимаю, они моих. Я вот рассказываю, как прилетело, как мы все попадали друг на друга — мне смешно, а им нет…
В посёлок на общественном транспорте добраться сейчас практически невозможно. Из-за обстрелов график сбит. Сюда постоянно ездит электрик Петровки, Максим, — раньше у него тут жили родители, и сейчас он просто считает это село своей территорией, которую надо время от времени проверять.
— У вас много ополченцев среди друзей, почему они вступили туда?
— Вот у меня кум в ополчении, он мне объясняет так: "Если, Макс, мы сейчас это не сделаем, то этот груз ляжет на плечи твоих Лёшки и Кости", — сыновья мои.
— А вы людей знаете с другой стороны, которые в Марьинке живут?
— Да знаю, как же. У меня родители жены там остались. Родственники с той стороны бабушке нашей телевидение украинское специально установили, и бабушка слушает эту ересь…
Село появляется сразу, без таблички с указанием — просто сразу дома.
Спрашиваю мужчину, стоящего у калитки:
— А что бы вы делали, если бы пришла украинская армия?
— В Александровку украинская армия не пришла бы! Вы просто не знаете, что такое Александровка, раз такие вопросы задаёте. Сюда украинская армия прийти не могла.
— А что такое Александровка?
— На референдуме проголосовали 12 апреля тогда 99% за отделение, только три человека против были. У нас столько людей ушло в ополчение сразу, вы не представляете.
Рядом на большой скорости проносится танк — сельчанин машет ему рукой. Хоть прилёты от этого и не заканчиваются, присутствие военных как-то успокаивает.
В подвале школы около 10 человек.
— Вы знаете кого-то из Марьинки?
— Да, девочка у нас тут сидела, её ребята ДНР эвакуировали: она вообще наша, но у мамы там жила. Как жили? Да как… По вечерам их посёлок тёмный был, свет в окнах не горел, потому что "азовцы" иногда любили развлекаться, идут и по окнам стреляют. Они теперь людей не выпускают оттуда, а ведь сколько прожили с ними… Сестра мне сказала, что семью расстреляли, которая пыталась выехать.
В этот момент в подвал спускается полная женщина с ямочками на щеках, в руках — большой пакет с пирожками. Поскольку из четырёх магазинов остался целым только один, люди обеспечивают себя сами. Вот эта женщина печёт пирожки с капустой, горохом и картошкой. Кому — продаёт, а пожилым — отдаёт за просто так.
Есть в маленькой Александровке и свой храм. Там регулярно проходят службы, хотя даже на той же Петровке храмы закрываются около трёх часов дня. Но здесь проходят и вечерние, и праздничные богослужения, и даже соборование. На Крещение специально закупили бочку, чтобы окунаться: ходить на реку с 2014-го стало опасно для жизни. Правда, несколько недель назад во двор церкви прилетел снаряд — бочка разлетелась на мелкие кусочки.
К батюшке, который здесь служит, приезжают люди на службу даже из центра Донецка — совета спросить или за утешением.
— Батюшка, а у вас не было мысли эвакуироваться в самом начале, в 2014-м?
— Да как же я могу эвакуироваться? Ведь если батюшка из села уедет, то значит всё, конец. А так, батюшка на месте, значит, жить можно.
— А как изменилась жизнь церкви?
— Сейчас вот в колокола перестали звонить на службу, а то у нас некоторые думают, что звон провоцирует прилёты. Но прилёты всё равно продолжились. Ну да ладно. Я так поражён был, когда к нам как-то заезжали военные, далёкие от церкви люди, и спрашивали, почему колокола не звонят. И мне так приятно было из уст совершенно невоцерковлённого человека услышать: "Пока церковь жива, и мы живы!"
— А как бороться со страхом, тут же постоянная угроза смерти?
— Иисусову молитву читать надо. Бог поможет. Мы недавно в трапезной сидели, обычно в это время дети наши на улице, а тут они почему-то со взрослыми остались. И именно в этот момент во двор церкви был прилёт. Бог отвел. Чудо, что никто не пострадал.
