Чтобы Русский мир динамично развивался, необходимо создать структуры, которые будут целенаправленно восстанавливать национальную идентичность.
Оценить силу оружия можно лишь тогда, когда оно приведено в действие в реальном бою. Точно так же массовое осознание идентичности остро, как озарение, происходит, когда цивилизации бросают вызов, когда за посягательством на часть духовного пространства следует намеренная зачистка смысловых полей на отчуждённой территории, когда своих убивают чужие, в том числе той же крови, веры и языка. Этот вызов нам готовился давно, в него десятилетиями вкладывались средства, он был продолжением той же серии усилий по "ломке менталитета" цивилизаций, как частично осуществлённая Арабская весна на Ближнем Востоке и провалившееся (пока) наступление на Китай под лозунгом pivot on Asia (разворота к Азии), с применением того же стереотипного инструментария.
Ответ, который последовал на этот вызов, не вмещается в рамки обычной политики и не сводится к военной силе. Не вмещается и в то популярное ныне понятие "гибридное оружие", поскольку пропаганда, его ключевой элемент, не шла впереди действий "вежливых людей", крымских депутатов и личного состава Черноморского флота. Все три феномена присоединения Крыма — его бескровность, стремительность, триумфальная общенародность его поддержки — свидетельствуют о том, что "мотором" этого геополитического акта был национальный дух, а не политическое решение. Ни массу крымчан, ни тех офицеров, что давали присягу Украине и перешли на российскую сторону, агитировать не требовалось. Ими, независимо от этнической принадлежности и социального статуса, руководило осознание идентичности: русскость, распрямившись пружиной, преобразовалась в кинетическую энергию действия.
Возвращение Крыма не было первым актом цивилизационного сопротивления — в 2008 году был ответ на югоосетинскую авантюру колониального тбилисского режима, в начале 2012 года было массовое выступление на московской Поклонной горе — мобилизационная "высотная" антитеза патриотов "болоту" либералов. Но только крымский триумф обусловил долгосрочный качественный результат. Присоединение Крыма, а затем активные военно-политические и дипломатические действия России на Ближнем Востоке ускорили течение мировых процессов, оказывая собственное, суверенное русское информационно-психологическое воздействие на всю мировую аудиторию, побуждая другие потенциальные центры силы в мире к субъектным действиям вразрез с попытками униполярного диктата. В то же время возвращение Крыма внесло коррективы не только в чужое, внешнее, но и в наше собственное понимание того, что такое Русский мир.
Русский мир против гомогенности
Несколько лет назад шёл понятийный спор вокруг термина "соотечественник". Одни определяли это слово общественной активностью, другие — языковой принадлежностью, третьи — фактом рождения в СССР, независимо от воспитания, мировоззрения и деятельности. В законодательном поле спор решился в пользу первого варианта: гармония была проверена бюджетной алгеброй.
Однако после возвращения Крыма и переселения в Россию более миллиона украинцев, оставивших за пограничными вышками и таможенными постами своих родственников, прежний бюрократический подход недопустим. Мы не можем делать вид, что нас не касается судьба граждан Украины. Это наша беда и болезнь, беда и болезнь нашего мира. Это наша ответственность — не только бюджетная, но и духовная.
Ведётся полемика о границах идентичности вообще. Требует уточнения и содержание деятельности того ведомства, которое отвечает за поддержку соотечественников — Россотрудничества, как и его структур-партнёров. Если Россотрудничество будет работать по прежнему стереотипу, то его услуги будут адресованы всевозможным "новым латышам", а подлинные представители Русского мира останутся за бортом.
Коллективное осознание идентичности, произошедшее два года назад, не "рассосалось" и остаётся актуальным, а введённые против нас санкции не подвигли русского человека к выбору "холодильника вместо телевизора", как бы того ни хотелось гомогенизаторам. Те же самые недружественные действия западных стран, а на Украине, при их молчаливом согласии, — карательные акции в адрес живых людей, книг, кинофильмов, памятников, топонимов — не дают русскому человеку "раствориться" в бесполюсности, напротив, систематически напоминают о его цивилизационной особости.
Нам не дают забыть о нашей идентичности ежедневно — и через телевизор, и через холодильник. Мы живём в обстановке, никак не способствующей воцарению потребительского сознания. Нам не приходится измышлять и конструировать образ врага — это делают за нас наши оппоненты. В свою очередь, другие сопротивляющиеся цивилизации и те островки Европы, где проявляется сопротивление так называемой "прогрессистской" гомогенизации, вызывают у нас симпатии
С другой стороны, обострённое чувство идентичности формирует общественный запрос в адрес государства. Этот запрос перестаёт быть исключительно социальным, как это бывает в потребительском обществе. Мы хотим от государства не только доли распределённого общественного богатства, но и действий для защиты нашей идентичности. Иначе говоря, возникает запрос не только и не столько на "сильную руку", но и на справедливую волю и на приверженность национальным ценностям.
Определение Русского мира, которое может быть заложено в базовый закон "О защите идентичности", не может ограничиваться ни критерием языка, ни критерием вероисповедания. Русский мир — не сеть и не вертикаль, а сфера с ядром, обладающим свойствами притяжения. К нему могут притягиваться элементы других обществ, и от него могут отторгаться элементы собственного общества.
Критерии этой сферы, во-первых, русскость не как морфологический признак, а как выражение субъектности, то есть я не просто думаю по-русски, а 1) понимаю, что моя страна — не только нация, но и цивилизационный полюс мира, 2) считаю свою цивилизацию самодостаточной, самоценной и имеющей уникальную миссию в мире, 3) признаю, что центр этой цивилизации на данный момент — Москва, а не какие-то иные географические точки, даже если с такими точками связаны реальные или мифические системообразующие смыслы — будь то древний Киев, новый Петербург…
Во-вторых, определение русскости не номинативно, а предикативно: важно не то, как я выгляжу, как позиционируюсь, в какой формальной функции состою и как часто молюсь в храме, а то, что я делаю, и что я сделал, и что сделали мои предки, и что сделают мои потомки для моей цивилизации, моей страны, моего края, моего рода.
В-третьих, воцерковлён я или нет, но у меня есть представление о грехе и добродетели, и, соответственно, моя русскость — ещё и моя ответственность и одновременно свобода. Я отвечаю за свои проступки, но я же свободен предъявлять другим, в том числе вышестоящим в любой формальной иерархии, требования отвечать своему предназначению, статусу и общественной роли.
Ядро русской сферы — не что иное, как совокупность лиц, вырабатывающих стратегии, принимающих решения и обеспечивающая их исполнение. Это источник одновременно мысли (собственно идеологической, геополитической, экономической, оборонной), власти и авторитета. Как прямой вызов цивилизации, брошенный гомогенизаторами на киевской сцене, так и косвенный, но сущностный вызов преемственному военно-политическому союзнику на Ближнем Востоке стали стимулом для очистки российской элиты и кристаллизации этого ядра. Ещё больший вклад в этот процесс внесли санкции, которые были рассчитаны именно на распад элиты, а фактически привели к позитивному, совершенствующему отбору. Внешние недоброжелатели и примкнувшая к ним грантоедская прослойка успели создать из окружения президента России образ узкого круга, зацикленного на маниакальном самообогащении. Вызов помог обществу увидеть другое лицо значимой части нашей политической элиты — лицо людей, демонстрирующих великолепное презрение к инициаторам санкций. Последние ротации свидетельствуют о продолжении очистки истеблишмента — от спецслужб до гуманитарной сферы — и консолидации здорового и деятельного ядра.
Целевые пространства
Периферия русской сферы дискретна: к ней относятся как географические удалённые и необустроенные сообщества, в том числе на границах с другими цивилизационными ареалами, так и территориальные эксклавы (Приднестровье), и диаспора. Последний элемент неоднороден, это: а) отчуждённые сообщества бывшей советской территории в союзных и нейтральных странах СНГ; б) отчуждённые сообщества в странах, управляемых колониальными режимами; в) сообщества социально благополучных эмигрантов в западных странах; г) сообщества малообеспеченных эмигрантов в странах Восточной Европы и Латинской Америки; д) сообщества эмигрантов в кризисных странах.
В настоящее время географически удалённые и необустроенные сообщества, как и русские меньшинства в регионах с преобладанием иноязычного и иноверного населения, не относятся к ведению Россотрудничества, так как территориально относятся к России. Однако преобразование ведомства в новое качество должно повлечь за собой и смену подходов к этнокультурным и природным изолятам. Центры русской культуры, которые действующее Россотрудничество открывает в странах Запада, были бы более востребованы именно в изолятах в самой России, где ни церковные, ни партийные организации их не могут заменить. Если в республиках Северного Кавказа уместна организация таких центров на базе учреждений высшего образования и науки, то в природно-географических изолятах — на базе градообразующих структур (производственных, военных). Во втором случае их предназначение состоит в поддержании духа удалённых сообществ, наделении их статусом форпоста Русского мира в покорении природных пространств и стихий, по большому счёту — в осмыслении жизни с перспективой развития.
Функция представительств Россотрудничества в регионах-эксклавах содержит существенные дополнительные элементы. Политические эксклавы — к которым относится не только Приднестровье, но и Калининградская область — располагаются в условиях конфликтного соседства, где не только местные элиты, но и широкие слои населения являются объектами внешнего информационно-психологического воздействия. Приоритетом этого воздействия является не только шельмование Русского мира в целом, но и прицельная дискредитация местных элит. Более того, соседствующие колониальные режимы склонны для своей внутренней аудитории использовать любые неурядицы у нас, будь то кадровые ротации, социальные эксцессы или уголовные эпизоды, как примеры "русской отсталости", "русской дикости", "русского воровства". Так легче отвлекать внимание от собственной колониально-торгашеской нечистоплотности и созданных ею социальных язв. При этом пропагандистский аппарат этих режимов не только стремится перевести любые местные неурядицы в свою пользу, но и активно вовлекает местных информаторов. Такая практика давно нуждается не только в информационном, но и в организационно-политическом противовесе.
Расчёт на эффективность вовлечения русских диаспор в русские цивилизационные задачи вообще и в русское имперское дело в частности должен исходить из объективных возможностей и издержек выбора для лиц с двойной лояльностью. В одной среде проживания у русской диаспоры нет вообще никакого "света в окошке" для выбора идентичности, кроме вливания в Русский мир, но нет и того давления среды, которая подталкивает к кристаллизации идентичности. В другой среде давление присутствует, но существует и альтернатива выбора. В третьей среде, даже если диаспора многочисленна и интеллектуально богата, её вливание в Русский мир осложнено множеством издержек — от идеологических до бытовых.
Эти принципиальные различия диктуют необходимость дифференцировки подхода к диаспоре и, соответственно, специализации деятельности как внутри профильного ведомства, так и среди интеллектуальных и образовательных центров в России и за рубежом. В Россотрудничестве должны возникнуть профильные департаменты помимо и "сверх" страновой специализации. Они могут пользоваться общим библиотечным и цифровым библиотечным фондами, сотрудничать в организации общих мероприятий, но должны иметь и разные базы личных данных, и разные приоритеты в организации труда.
Простаивающее оружие
Любое, даже небольшое этнокультурное сообщество, находясь под давлением, склонно создавать героические мифы — поэтому, в частности, столь много почитаемых героями фигур по обе стороны палестино-израильского и армяно-азербайджанского конфликтов. Большая цивилизация может не усматривать в этом практической необходимости, как нет сегодня героев-современников ни у США, ни у Китая. Однако современная Россия, во-первых, участвует не в одной войне, во-вторых, противостоит в одной из них, сирийской, превосходящим наднациональным силам. При этом наши люди, жертвующие собой, воплощают продолжение того человеческого типа, который в середине ХХ века выступал единственным и незаменимым спасителем нескольких цивилизационных миров.
Но хотя в 2014 году время героев в России объективно наступило, мы не то что не слышим о них былин, но даже не имеем соответствующих жанру документальных лент. Создание Общества русской словесности, которому теперь поручено разрабатывать языковую политику России, — вполне закономерный и логичный шаг: коль скоро язык — лишь одна из черт идентичности, забота о нём — одна из профильных задач, отдельная функция. Точно так же отдельная задача — восстановление не только памяти о соратниках во Второй мировой войне, но и об инженерах, архитекторах, учёных, гуманитариях, которые почти полвека после этой войны вкладывали силы и таланты в развитие многих стран мира. Построенные с нашим участием плотины, АЭС, заводы и города вместе с легионом обученных нами специалистов — самостоятельный козырь и "тема" для нашей публичной дипломатии.
Несмотря на то, что российское "гибридное влияние" стало постоянной темой мировой публицистики, западные социологи оценивают эффективность российской "мягкой власти" не очень высоко, давая нам скромное 14-е место. По определению Дж. С. Ная, основным содержанием мягкой власти является презентация пропагандирующей стороной совершенства собственной модели, "наступление очарованием" (charm offensive). Исходя из этого критерия, следует признать, что культурная программа Петербургского Международного Экономического Форума (ПМЭФ), с экскурсиями по рекам и каналам северной столицы, ближе к понятию "мягкая власть", чем полемика об Украине или Ближнем Востоке в ток-шоу. В некоторых пропагандистских жанрах стремление активизировать Русский мир приводит к результатам, противоположным задуманному.
Государственный эфир словно соревнуется в освещении деятельности мелких антигероев. Мы слышим о Порошенко и Гройсмане на порядок чаще, чем о Евгении Шевчуке, Рауле Хаджимбе и Леониде Тибилове. Знания российского телезрителя о Прибалтике почти ограничиваются проведёнными там американскими манёврами. Мы в полном неведении о Балканских странах. Отказ премьера Болгарии от присоединения ВМФ его страны к эскадре НАТО — для нас полный сюрприз, поскольку до сих пор о Болгарии говорилось либо плохо, либо ничего.
Только из освещения ПМЭФ мы узнаем о том, насколько глубоки и интересны связи России с европейским и исламским деловыми сообществами. Много ли нам известно о наших партнёрах по СНГ, ЕАЭС, ШОС, ОДКБ? Знаком ли нам вид города Астаны, не говоря о таком "таинственном" городе, как современный Ашхабад? Чем в этих странах занимаются люди, говорящие и думающие на русском языке? Какая часть из них принадлежит к Русскому миру, а какая ангажирована в медиамашину Джорджа Сороса? Что мы делаем для того, чтобы база нашего влияния и просто авторитета в обществах этих стран стала шире? И на каком основании нам ожидать от этих обществ особого отношения к Москве, а не к Пекину, Токио, Дели, если мы сами погрузили Среднюю Азию в информационный вакуум?
Не обязательно быть евразийцем, чтобы задуматься об идеократическом государстве. Но русский человек, не знающий о Средней Азии, — это неполноценный русский человек. Это человек с tabula rasa в восприятии, которое очень легко заполнить бессмысленными и вредными фобиями.
Если об Азии мы узнаём мало, то европейские кризисные реалии освещаются в телеэфире даже избыточно. Но при этом выбор единомышленников в Европе вызывает вопросы. Являются ли таковыми все евроскептики подряд — притом что сам термин "евроскепсис" не содержит ничего, кроме отрицания? Кто наши друзья в Европе — зацикленные регионалисты, реактивные исламофобы, право-левая антиэлита, не создавшая даже единой фракции в Европарламенте, или наследники культуры и индустриальной славы европейского модерна, строящие, как и мы, образ будущего на основе имперского опыта?
Как жанр ток-шоу с наигранными эмоциями и на повышенных тонах, так и путаница европейцев с антиевропейцами — заимствованные явления, вольное или невольное подражание избранным худшим местам американской пропаганды. Даже если эта имитация приближается к оригиналу, она не приводит ни к тому эффекту, который производит американский оригинал, ни, тем более, к тому эффекту, который для нашей цивилизации целесообразен.
Но есть и чему у них поучиться. Для примера, на гостелеканале NBC есть кукольный персонаж, имя которого дословно переводится как "оскорбительная собака Триумф". Карьера пса Триумфа началась с того, что он (кукла воспроизводит породу черногорской гончей) изображал "спустившегося с гор" восточного европейца, удивлённого реалиями Старого Света, и его монологи создавали уморительные карикатуры и на старых, и на новых европейцев как людей из разных миров. Это был жанр геополитической сатиры. Есть ли он в нашем арсенале?
Напомним, юмористический жанр был в Советском Союзе разветвлён и многообразен: в нём делали карьеру художники, поэты, мастера сцены, фельетонисты, эссеисты и даже авторы полноформатных романов ("Атавиа Проксима" и "Патент АВ" Л. Лагина) и иронических сказок (А. Некрасов, Н. Носов, Ф. Кнорре). Сегодня мы можем оперировать в сатирическом пропагандистском поле ещё шире и многообразнее, чем в советский период. И при этом поднять из арсенала советской сатиры многое. К примеру, ничуть не устаревшие образы западных финансовых олигархов Спрутса и Скуперфильда из "Незнайки на Луне" Н. Носова, или колониальных туземцев, важно носящих шекспировские имена Розенкранц и Гильденстерн, из "Острова разочарования" Л. Лагина.
Русский мир и другие миры
О том, что кроме Русского мира с присущими только ему чертами существуют столь же узнаваемые и специфические другие идентичности, каждый из нас узнавал впервые в жизни именно из юмористического жанра — из популярных анекдотов, где в одной и той же ситуации по-разному вели себя американец, француз, китаец и русский. Из этого вербального кривого зеркала, утрирующего каждую заметную черту, мы усваивали само понятие "идентичность".
В мире, где принято обращение "сэр", как и триста лет назад, не заходит солнце. В Британское содружество входят две страны G7 и четыре страны "большой разведывательной пятёрки". Борется ли этот мир в наше время за своё особое место под солнцем, пытается ли выстроить самостоятельные форматы за пределами формальных союзов? Безусловно. Это пытался делать принц Чарльз, когда прибыл на задуманный Турцией мемориальный саммит, посвящённый столетию битвы при Чанаккале, вместе с лидерами Австралии и Новой Зеландии, войска которых участвовали в этом долгом сражении. Это пытался делать премьер Дэвид Кэмерон, когда под предлогом борьбы с коррупцией созвал в Лондон в начале мая разнообразные страны третьего мира. А пакистанец Садык Хан, которого конкурирующие лейбористы провели на пост мэра Лондона? Ведь он представляет не одного себя, а целый пласт иммигрантов, прибывших — точнее, даже призванных — ещё в индустриальную, до-виртуальную эру, которые готовы целенаправленно ассимилировать собратьев по вере и обычаям с других континентов, а свои знания, опыт и связи применять для дела британской внешней политики.
Ещё один факт, оставшийся вне фокуса нашего массового вещания, состоит в том, что эти "дёргания за рычаги" провалились дважды. Хотя в Лондоне стала премьером министр внутренних дел Тереза Мэй — плоть от плоти "Пяти глаз", состав её правительства оказался совсем "неудобным". А Париж, примерно исполнивший вассальную роль в Арабской весне, не прикрутился винтиком, как хотелось. В меморандуме Эйро-Штайнмайера девять страниц, и ни на одной не упоминается ни Америка, ни НАТО. Зато упоминаются Сирия и Ирак, Магриб, Сахель, Западная Африка, Африканский Рог. Всё это уже было в проекте Средиземноморского союза Николя Саркози. Но он не вёл речь про общий флот, общую береговую охрану, общую службу гражданской обороны и… общую разведку — отдельную от "Пяти глаз". Этот текст, слитый через польский телеканал, был бо́льшим сюрпризом, чем Брекзит. На что же здесь натолкнулся Вашингтон? На французский имперский проект.
Досужие алармисты приписывают Владимиру Путину злокозненные "гибридные" интенции: он, дескать, и Брекзит придумал, и Трампа на сцену вывел, и европейских "новых правых" породил. Те, кто это пишет, знают, что это чушь, что европейским подводным течениям много десятилетий, что существует много организационных, совещательных, мобилизующих сетей, относящихся к британской и французской неоимперским проектностям. Если говорить о французском целеполагании, то есть такая структура, как Ассоциация франкофонии. Она объединяет отнюдь не только Францию и её бывшие колонии. В её состав входят, например, Армения и Латвия. И существование этого невидимого субстрата бывало сюрпризом и для нас — в момент голосования на Евровидении. Хотя бы этот эпизод, надеемся, научит нас обращать внимание на формы публичной дипломатии других стран.
И старый британский, и современный французский методы экспансии демонстрируют как превосходство интересов над сантиментами, так и активное стремление конструировать общественные связи с инородцами, иноверцами, представителями других рас. Напротив, приманка языковой близости обрекала имперских строителей на катастрофы. Пафос Российской империи в Первой мировой войне полагался на панславизм — и империя рухнула. Распадающаяся Османская империя грезила пантюркизмом — и разлетелась на куски. Два увлечения современной Турции — уйгурами и туркоманами — стали двумя подножками для Анкары. Зато нынешние инициативы примирения с Россией и Ираном, Египтом и Израилем открывают ей геополитические перспективы, притом, в отличие от навязанного Госдепом в 2011 году проекта, — без участия Запада. Тот же выбор, по существу, стоял и перед нами: либо попадаться в те же (или аналогичные) капканы, что накануне Первой мировой войны, либо открывать новую эру и новое качество межполюсных отношений.
Капканы Леванта, Балкан и Закавказья имеют много общего. Их идеологический элемент образуется не только из актуальных и исторически сложившихся претензий полюсных центров на зоны влияния, но и из "промежуточных амбиций", которые и составляют предмет манипуляции третьих, внешних сил. Это амбиции малых стран, то входивших в состав разных империй, то строивших собственную государственность. Это амбиции этнических групп, неразборчивых в союзниках, а также старых и новых религиозных меньшинств, больше пригодных для разрушительных, чем для строительных целей. Здесь можно вспомнить крупнейшего русского мыслителя и опытного дипломата Константина Леонтьева, предостерегавшего от иллюзий в отношении "естественных" славянских союзников России.
В практической имперской политике недопустимы три вещи. Нельзя добиваться лояльности, ничего не предлагая взамен. Нельзя строить планы на зыбком фундаменте сантиментов. Нельзя оставлять забытыми отеческие могилы.
Имперскому сознанию свойственна интенция защиты слабого, но империя также способна быть великодушной к былому врагу куда больше, чем малая страна или безгосударственный народ. Взаимное великодушие реально, когда две полюсообразующих державы одинаково прочно стоят на ногах. Несложно заметить, что настороженность немцев к русским, почти не заметная в 1990-х, в последние два года резко возросла и тем больше питается необоснованными страхами, чем больше Германия утрачивает свой полюсообразующий потенциал. Напротив, Франция, обретая силу, проявляет и больше великодушия.
Мы собрались в трудный путь: собирая камни на пути против течения, надо помнить, что иные из них могут быть заминированы. Но коль скоро мы показали другим пример этого пути, то сходить с него уже нельзя. Благородство обязывает.
Илл. Василий Кандинский "Москва. Красная площадь" (1916)
Данная публикация осуществляется в рамках проекта Изборского клуба "Русский мир", в котором используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением президента Российской Федерации №79-рп от 01.04.2015 и на основании конкурса, проведённого Общероссийской общественной организацией "Союз пенсионеров России".
