В Ашхабаде всё спокойно

Центральная Азия, наряду с Африкой и Латинской Америкой, кажется "глубокой периферией" современного мира. Тектонические сдвиги, которые приковывают к себе всеобщее внимание, затрагивают Европу и "Большой Ближний Восток", США и Россию, Китай и Индию, видимо, обходя стороной одну из древнейших колыбелей человеческой цивилизации. Возможно, что это впечатление обманчиво, и регион просто попал в "око тайфуна". Геополитического тайфуна, разумеется.

Гурбангулы Бердымухамедов по итогам выборов 12 февраля 2017 года переизбран президентом Туркменистана. Явка, согласно официальным данным, составила 97,27%, за наследника Сапармурада Ниязова (Сердара Туркменбаши) было отдано 97,69% голосов.

Всё предсказуемо, никто ничего иного и не ожидал. Приятно, когда в нынешнем мире, который явно куда-то летит, кувыркаясь вверх тормашками, обнаруживается что-то мало-мальски неизменное и надёжное. Постоянная Планка, британская монархия, швейцарский франк, президент Туркменистана…

За десять лет правления Бердымухамедова Туркменистан стал настоящей terra incognita и для России, и для остального мира: страна практически исчезла из открытого медиа-пространства, о реальной ситуации в стране поступает минимум информации, особенно содержательной. Для Запада Туркменистан — государство с диктаторским режимом, который продаёт практически весь добываемый газ (по доказанным запасам которого занимает 4-е место в мире) Китаю. Ну, а где такой режим — там, разумеется, богатство "верхов", нищета "низов", разгул коррупции, подавление свобод, преследование инакомыслящих и так далее, и тому подобное, по списку.

Для России Туркменистан, несмотря на отказ "Газпрома" от гарантированных закупок туркменского газа, — важный региональный политический партнёр, взаимодействие с которым необходимо как для обеспечения безопасности в Центральной Азии, так и для урегулирования статуса Каспийского моря, развития отношений с Пекином, Тегераном и Кабулом.

Когда США при президенте Бараке Обаме и госсекретаре Джоне Керри выдвинули дипломатическую инициативу "С5+1", отказываться от участия в Ашхабаде не стали. Министр иностранных дел республики Рашид Мередов (кстати, занимает свой пост с 2001 года), 1 ноября 2015 года, как и четверо его коллег из других центральноазиатских государств, принял участие в первой встрече "С5+1" в Самарканде, а 3 августа 2016 года — в вашингтонской встрече данного политического формата. Но, судя по всему, до подписания каких-либо обязывающих документов, имеющих реальное значение для всех участников и для Туркменистана в частности, дело так и не дошло.

"С5+1", видимо, постигнет та же судьба, что и два куда более "распиаренных" проекта международных соглашений времён Обамы: Транстихоокеанское и Трансатлантическое торговые партнёрства. Только его похороны пройдут без всякого шума в масс-медиа, как будто и не было ничего. США в первой половине 2000-х годов использовали военный аэродром Мары в качестве дополнительной транзитной базы для авиационной логистики с Афганистаном, но после смерти Туркменбаши эта практика сошла на нет (куда боле выгодным вариантом оказался киргизский Манас). И хотя Туркменистан формально не состоит ни в ШОС, ни в ОДКБ, рассматривать его как потенциальную "точку опоры" для Вашингтона в центральноазиатском регионе, видимо, не стоит — слишком велико сегодня здесь влияние Ирана, Китая и России (именно в такой последовательности). Да и степень заинтересованности 45‑го президента США в гарантированном транспортном доступе к Афганистану по сравнению с его непосредственными предшественниками, Бараком Обамой и Джорджем Бушем-младшим, которые рассматривали данную возможность едва ли не как главный приз своей глобальной агрессии, — похоже, будет намного меньшей.

Отдельной строкой следует выделить и отношения между Туркменистаном и Турцией. Долгое время в Анкаре господствовала концепция пантюркизма, в рамках которой Туркмения рассматривается как историческая родина, своего рода "сердце" всех тюркских этносов. По отношению к России концепция пантюркизма может считаться агрессивной, поскольку затрагивает не только тюркские этносы государств Закавказья и Центральной Азии, включая собственно туркмен, но также тюркские этносы в составе РФ: татар, башкир, якутов и другие (всего — до 12 млн. человек). Следует отдать должное руководителям Туркмении: как бывшему, так и действующему, — при всём их национализме, к идеям пантюркизма они относились достаточно настороженно и прохладно, прекрасно понимая, чем это им грозит и внутри страны, и на международной арене. Сегодня в Анкаре, особенно после известных событий июля 2016 года, больше склоняются не к пантюркистской, а к неоосманской парадигме, предусматривающей не столько "восточный", сколько "южный" вектор внешней политики. Но понятно, что в любой момент всё там может измениться — и присутствие в Ашхабаде авторитарного националистического лидера, а не "харизматика"-пантюркиста можно рассматривать как своего рода "стопор" для подобных изменений и для "тюркской дуги", и для самой Турции.

В ещё большей мере это справедливо и с точки зрения противодействия радикальным квази-исламским учениям, крепко связанным с террористическими структурами типа "Аль-Каиды" или "Исламского государства" (запрещены в России). Светский лидер Турк­менистана — в любом случае, каким бы "авторитарным" его ни выставляли, намного более приемлемый и "гуманитарный" вариант, чем бородачи-головорезы из "ИГ".

Так что, при всех плюсах и минусах Гурбангулы Бердымухамедова непосредственно для России, в целом мы можем поздравить себя с его переизбранием. В Ашхабаде всё спокойно. Пока спокойно.