НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ И РЫНОЧНЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ
Пригласили меня сегодня на телепередачу о науке и образовании. Поскольку времени для высказываний было не очень много, не успел сказать самое главное. А тема эта давно меня волнует, споры участников разбередили душу и я решил «помахать кулаками после драки».
Удивило, что почти все участники передачи (а это ученые, в том числе академики, вузовские педагоги вплоть до проректоров) были совершенно согласны в том, что в обществе рынка наука и высшее образование должны подчиняться рыночным законам, приносить прибыль, быть «эффективными». Дошло до того, что один из спикеров заявил: «выпускник вуза должен понять, что он – товар на рынке труда». Я цитирую буквально! Я ему выкрикнул, что товаром человек бывает только при рабовладении, но микрофона не было, и он не услышал.
Это, конечно казус, он просто оговорился, но казус показательный. Типичный современный человек – носитель (часто даже бессознательный) идеологии рыночного тоталитаризма. Ему не приходит в голову, что есть сферы жизни и деятельности, которые принципиально отличны от экономической и рыночной деятельности. Цель бизнесмена – получение денежной прибыли, цель ученого – генерация нового достоверного знания, отвечающего критериям экспертизы научного сообщества, цель педагога высшей школы – подготовка специалистов, духовное развитие молодых людей, наконец, подталкивание их к саморазвитию. Второе и третье никак нельзя измерить деньгами. Хороший ученый и педагог – не тот, кто больше всех заработал, «срубив» крупный грант. Меня просто трясет, когда наше вузовское начальство на совещаниях начинает внушать: вы должны зарабатывать и приносить деньги университету (имеется в виду им лично, потому что мы от этих денег не увидим и толики). Наоборот, это они должны ученым создавать человеческие условия, чтобы можно было заниматься наукой и преподаванием не разрываясь на трех работах и не выполняя десятки поручений кафедры и факультета… И может быть, тогда будет какая-то материальная прибыль. А может сразу и не будет…
Тот же спикер Пушкиным прикрывался: мол, ученым не стоит говорить, что продвигать свои научные достижения – не их дело, ведь еще классик писал: «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Но во-первых, у Пушкина это сказал не Поэт, а Книгопродавец. Во-вторых, даже Книгопродавец не внушал Поэту: «давай, толкай свои стихи на рынке сам и когда пишешь – не забывай о прибыли и публике». Напротив, Книгопродавец убеждал его: «пожалуйста, пиши, как хочешь и умеешь – не для денег, а для вдохновенья и сладких звуков. Но потом лишь позволь мне продать твою рукопись…».
И это действительно умно. Ученый не должен думать о том, какую прибыль принесет его труд, а общество не должно ждать от научного сообщества скорой и большой материальной выгоды. Наши сторонники коммерциализации науки воображают себя страшными западниками. Но ведь Запад стал Западом именно потому, что в тех же немецких университетах 19 века над Гегелем и Шлейермахером не нависал министерский чиновник с требованием: а ну сочините нам что-нибудь такое, что принесет побольше денег. Политическая элита Запада понимала и понимает: наука не обязательно приносит материальную прибыль. Распространение в обществе идеалов рациональности, методизма, духа Просвещения – это тоже очень и очень важно и полезно для общества, без этого была бы невозможна его модернизация…
И последнее, что мне хотелось бы сказать, это об образовании и услуге. Опять-таки участники прямо как мантру повторяли, что образование в рыночном обществе стало услугой и с этим нужно считаться. Конечно, в рыночном обществе дух этого общества накладывает отпечаток на все. Но от этого наука не перестает быть наукой, а образование – образованием. Последнее по природе своей отличается от услуги. Парикмахер, действительно, предоставляет услуги и берет за это деньги. Но только по двум причинам. Первая - если человек пришел постричься, его нельзя не постричь, нет людей с такой формой головы, которую не берет машинка. И вторая – клиент сам должен и может решить: какая прическа ему больше нравится и нужна. В случае образования все совсем по-другому. Что касается первого, то преподаватель ничего не может гарантировать студенту. Он может прочитать лекцию, провести семинар, показать, как решать дифуравнение, но увы, не все люди способны решать дифуравнения (и я еще помню те времена, когда тех, кто оказался не способен, отчисляли). Преподаватель своим примером пытается пробудить в студенте творческий дух (ведь даже для решения типовых уравнений нужно уметь приспособить метод к эмпирии, а это - творчество), но тут нет принудительности закона: машинку включил – волосы посыпались. Дух может не пробудиться, творческая искра не блеснет, феномена внутреннего преображения (без которого образование было бы просто информированием) не произойдет. И сколько родители такого студента не плати денег в коммерческий отдел университета, специалистом он не станет (он может только получить «корочку» специалиста или бакалавра, за которой ничего не будет стоять).
И второе – в случае образования не может все решать сам студент, его поведение в стиле «сделайте мне так и так, потому что мною деньги плОчены», то есть в стиле получателя услуги заведомо проигрышно (в этом смысле образование похоже на медицину, печальна будет судьба больного, который попытается диктовать врачу, как тому делать операцию, на основании того что, дескать, «я за услугу заплатил»).
По этим причинам образование не может быть услугой, ни в рыночном обществе, ни в нерыночном. А если его попытаться сделать таковой, то получится псевдообразование.
АНТИНОМИИ ЖИЗНИ
Однажды я встретил на улице однокашника. Когда-то учились в одной школе, в параллельных классах. Узнав, что я теперь преподаватель вуза, он завистливо заметил: «Ну ты, наверное, как сыр в масле катаешься». На мой недоуменный вопрос, почему так считает, он заявил, что президент обещал преподавателям поднять зарплату до двух средних по региону, а это уже 70 000 (в нашем регионе средняя зарплата – около 35 000).
Кроме того, в вузах большинство студентов – коммерческие и их родители платят вузам немалые деньги, которые, наверное, уходят нам на премии и доплаты. И наконец, всем известно, что преподаватели берут со студентов взятки, подарочки всякие – это, конечно, уже «вишенка на торте», но тоже приятно…
Я, конечно, возмутился. И не только тем, что меня и моих коллег заподозрили во взяточничестве (за 20 с гаком лет работы в вузе я видел всего двух рядовых преподавателей, про которых мне точно было известно, что они берут взятки – двух из сотен или даже тысячи-другой знакомых). Возмутило меня, насколько фантастические представления у людей из других слоев общества о жизни преподавателей вузов. Отдавая своих детей к нам учиться, они совсем не знают, как мы живем? Сколько получаем? Как работаем? Это, кстати, странно. Действительно, значительное число наших студентов сегодня – коммерческие. Родители платят за их обучение большие деньги. В идеале им должно быть интересно: куда деваются эти деньги? Они должны быть заинтересованы в том, чтобы преподаватели не были вынуждены подрабатывать в трех местах, что естественно, сказывается на качестве их работы на основном месте. Да и тем, кому посчастливилось, и их чадо попало на бюджетное место, тоже должно быть небезразлично: в каких условиях находится сегодня преподаватель, который учит их ребенка…
И я решил написать этот очерк – про один день из жизни обычного провинциального преподавателя вуза. Разумеется, мой герой – собирательный образ, и не нужно искать здесь точного совпадения с отдельными конкретными фактами, но правда жизни ведь – не в отражении фактов, а в отражении тенденций. Зовут моего героя похоже на героя Солженицына – Иван Денисов. Да и жизнь у него в общем-то похожая; не лагерь, конечно, но и не нормальная жизнь, которой должен жить специалист высокой квалификации.
Для начала я должен сказать о своем герое несколько слов. Иван Денисов – кандидат наук, преподает философию и сопутствующие гуманитарные дисциплины. Трудится в двух вузах – гуманитарном, где у него ставка, и в техническом, где полставки. Ему около сорока. Он доцент, не декан, не завкафедрой, родственников «наверху» не имеет, взяток не берет, диссертации за деньги не пишет. В общем, получает минимальную зарплату, крутится как может, преподавая и репетиторствуя.
Естественно, у него семья: жена такой же преподаватель, только другого вуза, и сын школьник.
У него начинается обычный рабочий день.
* * *
Будильник в телефоне зазвонил в 6.30. Первая пара начинается в 8.30, ехать до университета со стоянием на остановке и с постоянными пробками – час на автобусе. Приходится вставать за 2 часа (немного с запасом на всякий случай). И хотя спать Иван лег в начале третьего ночи – писал проклятые рабочие программы, а потом никак уснуть не мог, приходится разлеплять глаза и вылезать из теплой постели…
Жена с сыном спят. Сыну еще рано вставать, у жены тоже сегодня вторая пара. Она легла примерно во столько же, преподает русский язык и как всякий филолог приносит домой кучи тетрадок для проверки.
Иван идет на кухню и разогревает завтрак в микроволновке. Старается положить побольше, поесть нормально днем не удастся. Обед в самой дешевой студенческой столовой стоит около 200 рублей. За 25 дней (рабочие дни недели) это 5000 рублей. Зарплата у Ивана на основном месте работы 20 000, значит, если он будет питаться относительно регулярно (речь только об обедах, о нормальном ужине он давно уже не мечтает), она снизится до 15 000. А ведь приходится еще тратиться на проезд, причем каждый день он ездит в два вуза, которые находятся на разных концах города. Плата в маршрутке выросла недавно с 20 до 25 рублей за поездку, это получается 100 рублей в день. Выходит, вычитай еще 2500 рублей и остается 12 500. Такая вот невеселая арифметика.
Иван ест и одновременно смотрит по телевизору в кухне новости. Чиновник с экрана врет о повышении зарплаты бюджетникам в декабре. По его словам, средняя зарплата преподавателей вузов в их регионе дошла до отметки 48 000 рублей. Иван аж поперхнулся. Уже семь лет он получает ровно 20 000 рублей (до этого получал 12 000). Конечно, если суммировать зарплату ректора 600 000 рублей, 12 проректоров, каждый из которых получает по 300 000, и зарплату уборщицы, которая моет полы в корпусе за 5000 рублей, то 48 000 может получиться. Но какое это все имеет отношение к реальности? Просто очередная подтасовка, чтоб чиновники отчитались президенту: мол, преподаватели «как сыр в масле катаются», а если и жалуются, то от жадности.
Чертыхнувшись, Иван тыкает в пульт и экран гаснет.
Потом Иван одевается, собирает свои лекции, книги, сует их в сумку и выходит. Жену он решил не будить – днем позвонит по телефону.
В автобусе ему сегодня не повезло – свободного места не оказалось. Стайка школьников заняла пол-автобуса, «клопы» совсем, а каждый на отдельное кресло сел. Уступать никому не собираются.
Да он бы постоял – еще целый день на преподавательском стуле сидеть. Но он привык этот утренний час тратить на чтение. Иногда конспекты свои просматривает перед лекцией, иногда книгу новую по специальности или детектив какой читает. И отдохнуть хочется, и научной работой все равно приходится заниматься, поэтому за новой литературой надо следить. А когда читать? Каждый день по 5–6 пар, а это 10–12 уроков, до 9 часов чистого рабочего времени, а с переменами, на которых все равно ничем не займешься, и все 10–11…
Иван стоит, одной рукой держит сумку, другой вцепился в поручень, глядит в темное окно и думает. Думы его обычные: как же они до жизни такой дошли? Работает он и его коллеги на износ, концы с концами свести не удается. Не голодают, конечно, но чтоб держаться на этом уровне не совсем уж беспросветной бедности, приходится выкладываться до последнего.
А ведь так было не всегда. Иван пришел в университет аспирантом, в самом начале 90-х. Помнит еще преподавателей старой советской формации. Они рассказывали, что доцент некогда получал до 250–300 рублей в месяц, профессор – до 400–500, а завкафедрой – 600, как директор завода. Один профессор хвастался, что, будучи завкафедрой, получил однажды зарплату с премией и гонорар за учебное пособие, вышло ровно 1000 рублей. Огромные деньжищи в стране, где средняя зарплата была 120 рублей в месяц! К тому же никакой ипотеки не было, квартиру государство давало бесплатно. Большинство старых преподавателей получили просторные комфортабельные квартиры (ученым по советским законам полагалось на комнату больше – для библиотеки) как молодые специалисты, сразу же после приезда в их город по распределению. Квартиры давали в университетском доме – красивом, просторном, находящемся в зеленой зоне, в 10 минутах ходьбы от университета. Они до сих пор там живут. В университетской столовой тогда работал преподавательский зал, готовили хорошо, а обед стоил, смешно сказать, 30 копеек (при зарплате 300 рублей это – 1/1000 месячного оклада доцента). Была своя университетская поликлиника, а профессора имели право на обслуживание в поликлинике областного совмина. Был свой профилакторий и, разумеется, детсад и пионерские лагеря для детей сотрудников. Естественно, все научные командировки, стажировки – за счет университета. Диссертации они писали в «Ленинке» в Москве и в «Публичке» в Ленинграде, стажировались в МГУ и ЛГУ, а около четверти препсостава – в ГДР (их город был побратимом с городом Галле, и сложились хорошие связи с Галльским университетом). Подъезжали к университету старые преподаватели на своих личных «Жигулях». Конечно, в 1992-м они уже выглядели не так презентабельно по сравнению с появившимися на дорогах «Мерседесами», но Иван понимал, что еще недавно, в советские времена, «Жигули» были символом благосостояния. Доцент на «Жигулях», живущий в трех-, а то и четырехкомнатной квартире, отдыхающий летом в Болгарии и стажирующийся в социалистической Германии, был представителем высшего уровня советского среднего класса. Как же так получилось, что они все это потеряли? Профилактория, детсада, поликлиники и пионерлагерей у университета давно нет, квартиры сотрудникам, понятно, не дают, обед в столовой – 200 рублей, что равно 1/100 части месячной зарплаты доцента (в 10 раз накладнее, чем в советские времена). В последний раз Иван ездил на научную конференцию в Москву год назад. Естественно, за свой счет. Пришлось выдержать тяжелый разговор с женой, которая упирала на то, что это сильный удар по бюджету и что сын растет не по дням, а по часам и одежды на него не напасешься. Ее убедил лишь аргумент, что она сама говорила про докторскую, а какая докторская, если никуда не ездить и ни с кем не общаться, не делиться разработками в научном сообществе… Хотя Иван, конечно, немного лукавил. Для докторской все-таки время нужно, года на два все бросить и писать. А как семье жить в эти года два?
Самое смешное, что все его благополучные коллеги-преподаватели советской формации с восторгом поддержали перестройку, голосовали за Ельцина. И только году в 92-м, после гайдаровских реформ, и в 93-м, после расстрела парламента, стали очухиваться… Да было уже поздно.
* * *
Остановка «Университет». Иван вышел, с грустью посмотрел на ставший уже родным главный корпус университета, затем отвернулся и пошел в другую сторону. В начале этого учебного года их факультет переселили в новый гуманитарный корпус, перестроенный из здания обанкротившегося завода. Главный корпус университета, построенный в 50-х годах в псевдоантичном стиле, фактически превратился в административный. Недавно Иван заходил туда по делу и поднялся на этаж, где работал 20 лет. Все аудитории и комнаты кафедр переделаны в отделы. Сидят дородные тетки лет от 30 до 50. Красиво одетые, в золотых украшениях, на вешалках дорогие шубы. Зарплаты явно не 20 000 в месяц. По коридору висят объявления, сообщают, что студенты не должны здесь ходить и мешать рабочему процессу. Правильно, зачем студенты в университете? Собственно, им и преподаватели, видимо, ни к чему, недавно с их факультета троих уволили, всем еще и 35 не было. Зато бюрократов набрали – на целый этаж хватило.
Когда Иван юным аспирантом пришел в университет, все начальство ютилось в левом крыле 1-го этажа. 4 проректора (по научной, учебной, воспитательной и хозяйственной части), комнатка для бухгалтерии и комнатка для отдела кадров. Теперь в университете 12 проректоров, 10 помощников ректора, 7 советников ректора, под бухгалтерию отведено пол-этажа, а под ректорат – этаж. Там лежат ковры, висят фонари на позолоченных ножках. Вход по пропускам, на входе охрана. Просто так к ректору и проректорам не попадешь, нужно записываться.
Иван заходит в здание нового гуманитарного корпуса. Тут тоже охрана и «вертушки». Все уже привыкли к людям в форме в наших вузах, к тому, что человек с улицы просто так сюда не зайдет. А ведь раньше университеты были центрами культуры городских районов, сюда приходили на открытые лекции горожане…
Лифт работает только с 5-го этажа, а у Ивана занятия на 3-м. Нужно подниматься по лестнице. Вот и аудитория. Студенты сидят в куртках и перчатках. Понятно почему, батареи еле теплые, а из окон, которые во всю стену, ветер так и свищет. А ветер холодный, конец ноября, в их широтах снег уже лег. Строители окна не то что не утеплили, а даже не пропенили.
Собственно, здание вообще не предназначено для проведения занятий. Это бывшие заводские цеха, где стояли станки. Цеха перегородили фанерными стенами – вроде бы получились аудитории. На самом деле во многих комнатах нет розеток, окна со щелями, система отопления старая и «на ладан дышит». Самое интересное, перестройка корпуса продолжалась без малого 12 лет. Старый ректор потратил на это несколько десятков миллионов рублей из университетского бюджета. Говорят, нажился так, что внукам хватит. Себе коттедж построил, дочке, лечился в Европе, даже на карнавал в Рио-де-Жанейро регулярно ездил. В конце концов приехала комиссия из Москвы и его все-таки сняли. И что же? Очень скоро он прошел депутатом в местное заксобрание, разумеется, от партии «Единая Россия». Теперь возглавляет там комитет по борьбе с коррупцией.
Студенты вялые, на задних рядах вообще откровенно спят, положив головы на столы. Разбудить их можно криком и упреками, но через 5 минут будет то же самое. Небось до ночи в интернете сидели или в клубах куролесили. Какие с ними дискуссии и обсуждения? У Ивана и у самого голова от недосыпа лопается. Правда, ко второй паре студенты стали просыпаться, и Иван вроде разошелся. Стал вопросы задавать, объяснять материал. Студенты головы подняли, тетрадки отложили, слушают.
Иван в общем-то любит свою работу. Ему самому интересно с эйдосами у Платона и с антиномиями у Канта разобраться. Поэтому урывками он старается первоисточники смотреть, в новые журналы заглядывает. А если преподавателю интересно, то и студенты тянутся, спрашивать начинают, в библиотеку сами идут за книжками. Иван с удовольствием занимался бы преподаванием – ему это и нравится, и, говорят, получается. Но 1, 2 максимум 3–4 пары в неделю, как, он слышал, бывает на Западе. Тогда бы он каждую неделю и лекцию обновлял, и к семинару материал подбирал. И семинары можно было бы не время от времени, а всегда проводить с огоньком, с обсуждениями, нестандартно. Но для этого ведь надо, чтоб и денег хватало и не приходилось бегать в три места, и чтоб силы были, высыпаться удавалось и наконец, чтоб работа в конвейер не превращалась: если у тебя 6 пар в день, то какие там обсуждения и материалы…
Короче, Иван бы и рад работать по-настоящему хорошо, в полную силу, творчески, но никому это не нужно. И в первую очередь начальству, которое набирает оравы ребят с улицы – кого угодно, лишь бы деньги за обучение несли. Уже который раз, проходя мимо их стаек, стоящих у крыльца и смачно матерящихся, Иван ловит себя на мысли: пэтэушники. В годы его молодости так вели себя пэтэушники: ребята, значительная часть которых были, увы, малограмотными и малокультурными – дети городских окраин. Студенты тогда одевались, разговаривали и вели себя по-другому…
* * *
Звонок. Иван отправляется на кафедру. Там уже собираются его коллеги. Большой перерыв, можно чаю попить с печеньями. Его коллеги – это в основном женщины. Давно защитившие кандидатские и не мечтающие о докторских, тихие, неамбициозные, послушные, пугливые. У всех заботы, семьи, мужья, дети, огороды-разносолы, о чем они в основном и говорят во время перерыва. Это «рабочие лошадки» наших вузов. Они ведут чудовищное количество часов, получают гроши и боятся слово поперек сказать начальству. А оно только веревки из них не вьет. Заставляет выходить из отпуска и сидеть в приемных комиссиях. По ночам сочинять никому не нужные рабочие программы. После занятий ездить по школам, рассказывать об университете, агитировать поступать в него. Проводить олимпиады для школьников, быть кураторами у студенческих групп, ходить вечерами по общежитиям: надзирать за жизнью студентов. По выходным выводить студентов на субботники… И все это, естественно, бесплатно, потому что, как любит говорить наш декан: «Вы же знаете – университет наш общий дом! Это ваш долг! О каких деньгах может идти речь?».
Кстати, вот и декан. Легок на помине. Заглянул, поздоровался и исчез. Судя по помятому виду – с большого бодуна. Пьет он практически каждый день, к вечеру уже лыка не вяжет. Вечно у него в кабинете толпятся мутные личности. Говорят, берет...
При этом он тупой как пробка, зато доктор наук. Еще по марксистско-ленинской философии защищался. Диссертация у него начиналась с цитаты из речи Брежнева на съезде партии. Защищался же через месяц после смерти Леонида Ильича. Все переживал: пройдет ли. Прошел, конечно, такой шельме самое место в кругу начальства. Тем более в докладе на защите он все-таки умудрился процитировать и дорогого Юрия Владимировича…
Как только дверь за деканом закрылась, все высказали в его адрес, что думают. Начальство простые преподаватели не любят. Так, впрочем, было не всегда. В 90-е годы атмосфера в вузе была другая, Иван это хорошо помнит. Жизнь была тяжелая, после гайдаровской реформы зарплаты иногда и на продукты не хватало, обедали вскладчину, всей кафедрой. Зато ушли разные прохиндеи (кстати, нынешний декан, тогда рядовой доцент, тоже ушел, открыл фирму, торговавшую водкой). Деканами и завкафедрами в то время часто были еще крупные ученые советской генерации, которые сами когда-то учились у профессоров, заканчивавших императорские университеты. В общем, начальство в 90-е было в целом интеллигентное, порядочное, совестливое. Они сами получали крохи, но всегда горой были за своих преподавателей, старались им и матпомощь выбить и что-нибудь от профсоюза… Потом, при Путине, все изменилось. Старые кадры стали уходить. Им на смену пришли совсем другие люди. Вернулись бизнесмены типа их декана. Заехали в личные кабинеты бывшие чиновники с купленными диссертациями. Но настоящий перелом произошел, когда Путин отменил единую тарифную сетку и ввел новую систему оплаты труда. Теперь деканы и ректоры имели право создавать фонды материальной стимуляции и назначать астрономические доплаты «за эффективность». Сначала начальство медлило, стеснялось или боялось. Были и отдельные интеллигенты, которые из этого фонда всем небольшие премии выделяло. Но постепенно произошло то, что должно было произойти. В деканатах и ректорах возникли «теплые компании», которые делят между собой большую часть денег, а простым преподавателям остается минимум. Вот и у Ивана на факультете самым эффективным является, конечно, сам декан, пара его друзей-завкафедрами, да и родственница декана, работающая методистом. Секретарша декана как-то проговорилась, что он попросил ее снять зарплату с карточки – сам пьяный был; так вот, зарплата его больше 100 000. И это, как говорится, не предел. Проректор не скрывает, что получает 300000. Говорит, «заслужил», а простые преподаватели, мол, «неэффективные», им и положенного, дескать, много.
Тогда-то окончательно и раскололась преподавательская корпорация: на тех, кто водку пьет в кабинетах и получает сто и триста тысяч, и на тех, кто горбатится с утра до вечера и получает двадцатку. А потом ожидаемо финансовый разрыв закрепили административно: завкафедрами и деканов стали постепенно выводить из числа профессорско-преподавательского состава и включать в число работников администрации вуза. Был раскол между преподавателями, а теперь между преподавателями и администрацией. Причем чиновники презирают преподавателей и в глаза называют их неудачниками, а преподаватели ненавидят чиновников и считают их бездельниками и казнокрадами.
Конечно, и мэру, и губернатору все это известно, ведь такая ситуация в каждом вузе (а также в больницах, школах и других бюджетных организациях). Но начальству это даже выгодно. Зато ректоры, деканы, главврачи и директора школ, купленные с потрохами этим государством, сделают все что надо: организуют голосование студентов и пациентов, пришлют автобусы со студентами на митинг «Единой России», быстро отчислят обладателей оппозиционных взглядов. А не захотят – сами лишатся теплого местечка.
С этими мыслями Иван отправился на третью пару. А после нее поехал к ученику.
* * *
До пар во втором вузе оставалось еще 3 часа, и Иван назначил урок. Конечно, он, как все, занимался репетиторством. Готовил школьника к ЕГЭ по обществознанию. Школьник жил как раз на полпути ко второму, техническому вузу.
Дверь открыла мама в роскошном домашнем халате и с собачкой на руках. Семья была не простая. Папа – начальник на нефтяном заводе, мама – домохозяйка. Сына ожидал нефтяной вуз, а потом место на заводе, где трудится папа. Но в нефтяной вуз нужно еще поступить. С деньгами у семьи проблем нет, а вот с познаниями у юного отпрыска слабовато. То есть знает он уже много чего, несмотря на юный возраст – ноутбук забит порнофильмами, Иван, когда задание проверяет, постоянно на них натыкается на рабочем столе. Но вот с познаниями в области обществознания так себе. В прошлый раз сынок сказал, например, что кредо – это дезодорант.
Мама спрашивает: как идут дела у отпрыска? Иван бойко отвечает, что замечательно. У него уже есть горький опыт. В том году он всерьез воспринял вопрос такой вот мамы и посоветовал ей озаботиться эрудицией сына. Сказал: вы что ли книжки заставляйте его читать или хотя бы новости по телевизору смотреть, фильмы серьезные, экранизации классики. А то у нас часть С – сочинение, а он такую чушь несет… А там примеры из литературы нужны. Уже вечером ему позвонил разъяренный папа-бизнесмен и заявил: «Мы в ваших услугах, Иван Семенович, больше не нуждаемся! Нечего на мальчика напраслину возводить! Вот Пал Палыч, школьный обществовед, берется его за те же деньги натаскать и никакую классику, говорит, читать не надо…» А бизнесмен платил Ивану, между прочим, тысячу за занятие, три занятия в неделю, 12 тысяч в месяц, это больше половины зарплаты. Из-за своей прямоты Иван остался без дубленки на зиму.
От ученика несет пивом – в школе они, что ли, пьют? Домашнее задание снова не выполнил. Да какая разница! Сто баллов ему папа сделает, он, как заявил отпрыск, с директором школы вопрос с ЕГЭ уладил. Непонятно только, зачем ему тогда репетитор. Наверное, чтоб хвалиться перед знакомыми: к нашему мальчику, мол, не кто-нибудь, а кандидат наук ходит…
При выходе Ивану суют две тысячные бумажки – за два академических часа. В приподнятом настроении он спешит на остановку. Нужно успеть попасть во второй вуз к 5-й паре.
* * *
Во втором вузе Иван работает на полставки. Получает он за это ровно половину от зарплаты по основному месту, то есть 10 000 в месяц. Вот только нагрузка за полставки на подработке у него примерно такая же, как нагрузка на полную ставку в родном университете. Иван в шутку это называет релятивистскими эффектами российского высшего образования. Впрочем, на самом деле никакого парадокса здесь нет. Просто нагрузка преподавателей состоит из аудиторных и внеаудиторных часов. Аудиторные (они же «горловые», как их называют сами преподаватели) – это чтение лекций и проведение семинаров. Это самая тяжелая часть труда преподавателя. Если бубнить лекцию не по бумажке, а все-таки пытаться что-то втолковать и объяснить студентам, то после трех пар (шести спаренных сорокопятиминутных уроков) подряд из аудитории выходишь, уже слегка покачиваясь, на ватных ногах. А иногда ведь бывает и по 5, и по 6 пар. А внеаудиторные часы – это часы, назначаемые за проверку рефератов, курсовых, дипломов, за работу с курсовиками, дипломниками, аспирантами. По-хорошему они тоже требуют усилий, но их учесть гораздо труднее, чем аудиторные часы. Преподаватель может посидеть с дипломником 15 минут, ему все равно впишут в нагрузку 6 часов. Некоторые профессора у них на факультете работой с аспирантами полнагрузки закрывают, хотя видят этих аспирантов 2 раза в год. А есть еще самостоятельная работа со студентами (СРС), на которую могут выделить и 60, и 100 часов. Это вообще «халява»: назначаешь студентам время, например, раз в неделю час консультаций на кафедре и записываешь себе часы. Расчет ведь идет не от реального времени, а от количества студентов, скажем, 2 студента – 1 час нагрузки, а студентов этих бывает на курсе и человек по 100. Так вот, если ты полноценный член кафедры, работаешь на полную ставку в вузе, который – твое основное место работы, то вся эта благодать в виде внеаудиторных часов достается тебе в полной мере. А если ты совместитель, подрабатываешь в чужом вузе на полставки, то тебе начисляют только аудиторные часы, а внеаудиторные берут себе «местные», они ведь тут хозяева, а ты, пардон, «метек». Тебя для того и взяли чтоб своих немного разгрузить. Поэтому пашешь ты столько же, сколько они, местные ставочники (ведь у них аудиторных часов тоже половина ставки), а получаешь в два раза меньше. Как говорится, почувствуй себя таджиком… Самое смешное, что эти же «местные» потом идут подрабатывать в гуманитарный вуз, где числится Иван, и там уже они попадают в такое же положение… Ни о какой солидарности преподавателей разных вузов, конечно, даже говорить не приходится. Каждый сам за себя…
Перехватив пирожок со стаканчиком чая в буфете, Иван спешит на семинар. Садится за стол, проводит перекличку и начинает слушать доклады студентов. Студенты здесь посерьезнее, они твердо знают, что им от жизни надо. Поэтому к гуманитарным предметам относятся с прохладцей. Им бы получить свои баллы, сдать экзамен и забыть это все. Поэтому их вполне устраивает старая система докладов, которая давно уже – инструмент профанации гуманитарного образования.
Суть ее в том, что студентам раздают темы для докладов, на семинаре они их зачитывают и обсуждают всей группой. Но для того, чтобы это работало, нужно, чтобы студенты, во-первых, сами эти доклады готовили и, во-вторых, чтоб интересовались предметом, а то никакой дискуссии не получится. Возможно, в прежние времена так и было. Студенты тогда ходили в библиотеки, первоисточники и учебники там читали, да и в вузы брали ребят не по критерию толщины родительского кошелька, а тех, кто хорошо учится, вопросы на уроках задает, науками интересуется.
Сейчас же появился интернет, там любой доклад в два счета можно скачать, а к наукам студенты относятся в массе своей как к нудной обязаловке, без которой уже оплаченный диплом получить, увы, нельзя. Причем, если свои технические дисциплины они еще как-то учат, то гуманитарные… Нужно видеть пустые и тоскливые глаза этих студентов-технарей, когда их спрашиваешь: что такое эйдос или что такое субстанция? Иван уже привык, что ничего кроме бубнежа по бумажке от них не добьешься. Иногда ему кажется, что так даже лучше. Устраивать дискуссии, разбирать первоисточник – для этого ведь силы нужны. А у Ивана после 4 часов сна, трех пар и занятия с учеником сил осталось, чтоб на стол головой не упасть и не заснуть. Один коллега Ивана, кстати, однажды так заснул. Иван мимо аудитории проходит, глядит: он спит на преподавательском столе, а студент рядом стоит и так тихо-тихо доклад зачитывает, чтоб не разбудить. И группа молчит, рассмеяться боится.
* * *
Звонок. Иван прогуливается по коридору, а ему навстречу Илья – доцент их кафедры. «Ты, – говорит, – скидываться будешь?» – «На что?» – спрашивает Иван. «Как на что? На венок. Вадим умер. Ты не знаешь?» – «Вадим? – удивляется Иван. – Так ему ведь 40 не было. Докторскую должен был через полгода защищать!» – «Вот докторская его и добила, – соглашается Илья. – Работал в трех местах, а по ночам докторскую писал. Все о повышении зарплаты мечтал. Ипотека ведь у них. Упал прямо во время семинара. Инсульт. До больницы не довезли. Что теперь жена с дочкой делать будут?». Иван сует Илье 100 рублей и бежит на урок. Остаток дня он все не может успокоиться. С Вадимом они близкими друзьями не были, но в коридоре парой слов перекидывались. Молодой, перспективный... Доконала его такая жизнь! И скольких еще доканывает, думает Иван. Никакой статистики нет. Медосмотры проводят формально, врачи пишут все со слов пациентов, которым тоже не с руки заявлять о своих болезнях. Через каждые 2–3 года конкурс, враз можно вылететь. Это не советские времена, когда устроился в университет и до пенсии сидишь. Да и лечиться ни времени нет, ни денег.
В автобусе Иван тихо кемарит. Сил уже нет что-нибудь читать, глаза слипаются.
Он заходит в квартиру. 11-й час. Сын спит, ему завтра рано утром в школу. Так с ним опять сегодня не увиделись, не поговорили. «Безотцовщиной» растет при живом отце. Жена накрывает стол. Иван рассказывает ей про Вадима. «Почему мы так живем?» – задает жена риторический вопрос. «Почему? – отвечает Иван, принявшись за ужин. – Потому что нашу систему образования начальнички превратили в источник обогащения. Сколько было факультетов в университете в советское время? 9! А сколько сейчас? 15! У меня в группе 5 студентов-бюджетников, а остальные коммерческие. Они деньги несут, а их начальство разворовывает, до нас ведь ничего не доходит. Как получали минималку, так и получаем. А поскольку студентов все больше, у нас и нагрузка растет. В советские времена была по 600 часов, а сейчас 1000, а кое-где и 1100. А ведь нас, преподавателей ее, и сокращают! И начальникам уже неважно, как проводятся занятия? Усваивается что-нибудь студентами? Для них важно, чтоб формально занятия шли и денежки капали…». Жена соглашается, сама в этой системе работает, по своему опыту все знает.
Ужин закончен. «Может, спать ляжешь?» – интересуется жена. «Сейчас, только электронную почту проверю». «Да я уже посмотрела. Ты только не расстраивайся, – смущенно начинает жена. – Там с кафедры письмо прислали. Те рабочие программы, которые ты вчера им отправил, извини, уже не нужны. Министерство разнарядку прислало: разработаны программы нового поколения. Нужно теперь под новый образец подгонять». «Сволочи! – не выдерживает Иван. – Они там в теплых министерских кабинетах бесполезные инструкции выдумывают в перерывах между чаепитиями; получают за это раза в 3 больше нас; а мы из-за них даже сна теперь лишены. Да чтоб это министерство…». Это общее пожелание всех преподавателей нашей страны. Иван не видел еще ни одного, кто бы хоть одно доброе слово сказал про творческие изыски министерства образования. А уж про министра, который презрительно отозвался про преподавателей, получающих 30 тысяч…
В полтретьего ночи Иван встает из-за компьютера. В глазах мельтешит от цифр, которые он забивал в таблицы. Нужно хоть немного поспать, завтра снова к первой паре. И он снова ставит будильник в телефоне на 6.30…
Рустем Вахитов
