У каждого свой мученик

Один из фильмов, снятых режиссером Серебренниковым, вокруг ареста которого ныне поднялся такой шум, так и называется – «(М)ученик». Антирелигиозная претенциозная драма с явным гомосексуальным подтекстом, снятая по пьесе немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга. «Мучеником» там предстает солнечно-юродивый мальчик-гей, убитый одноклассником – «православным фанатиком».

Понятие мученичества фигурирует и в различных религиозных традициях – как в православной, так и в исламской. Особенно тема мученичества важна в шиитской традиции, принимая во внимание одно из центральных событий – доблестную смерть внука пророка Мухаммада имама Хусейна ибн Али, восставшего вместе с 72-мя своими сторонниками против несправедливой и кровожадной махины халифата и принявшего смерть в неравном бою.

Мученик на арабском и на персидском языках обозначается словом «шахид», но на данное сакральное для ислама понятие, увы, бросили тень эксцессы с участием накачанных «дурью» смертниц с бомбами под платьями, взрывавших обычных и ни в чем не повинных людей в метро, в автобусах, на стадионах. Но на самом деле шахид – человек, который умер за свою веру и страну на поле боя, в тюрьме, на эшафоте. И у Ирана, и у Хизбаллы есть целая галерея таких мучеников, принявших смерть кто в годы ирано-иракской войны, кто защищая родину от израильских нашествий, кто на полях сражений с террористическими бандами такфиристов.

Одним из последних таких иранских мучеников стал военный советник из КСИР Мохсен Ходжаджи, захваченный в плен на сирийско-иракской границе. Осознавая неминуемость смерти, он до последних минут сохранял поразительное самообладание.

Иранцы и шииты всего мира постят и воспевают Ходжаджи, который с каменным выражением лица и твердым взглядом принимал смерть от игиловского ножа, хрипя, истекая багровой кровью и шепча шахаду. Зверье улюлюкало и в диком раже снимало предсмертные страдания героя на свои хилые мобилки. Это жуткие кадры, их невозможно смотреть, но оно того стоит. Не представляю, что сейчас творится в душе у жены, с разрывающими душу рыданиями отправлявшей мужа на фронт, как это пережила старенькая мама и преклонного возраста отец, как отреагирует маленький сын, когда в век Интернета все это когда-нибудь неизбежно попадется ему на глаза. Тем не менее, семья павшего ведет себя предельно мужественно.

Этот человек для шиитов – мученик. Несомненно, Ходжаджи станет героем каких-нибудь произведения искусства (скорее всего, иранского) – романа, фильма. Из-за него шииты бьют себя в грудь. В память о нем сочиняются траурные песнопения, вмиг становящиеся новыми военными гимнами. В память о нем вздымается ввысь ворох трепещущих на ветру шиитских знамен - черных, красных, зеленых, желтых – с надписями "Йа Захра!" и "Йа Хусейн!". Его соратники чеканят шаг, громя такфиристов. Его подвиг вдохновляет тысячи новых героев. Женщины в ниспадающих черных чадрах, старики с арафатками на шеях, поминая славный боевой опыт времен войны с Саддамом, стоят на митингах с портретами Ходжаджи, выражая поддержку воинам, охраняющим их рубежи от игиловцев, нусровцев и прочей напасти.

Либералы постят и воспевают жеманного режиссера Серебренникова, который тоже считает себя «мучеником от рук тиранического режима». Который ставил постановки с ордами извивающихся на сцене голых мужиков, где самое приличное, что актеры делали – нюхали друг друга под хвостом, подобно собачкам. Тема зоофилии, инцеста, гомосексуальной «любви» была раскрыта столь же эстетски и изящно, как элегантный черный шарф Серебренникова, небрежно наброшенный на хрупкие и нервные плечи, выдающие натуру гиперчувствительную и болезненно тонкую. Настолько тонкую, что, как только запахло зоной и непостановочными сценами из спектаклей гения в местах чуть более зловонных, нежели Гоголь-центр, нервически-гениальное «солнце современного искусства» начало целыми пачками безбожно сдавать и подставлять под статьи и сроки коллег, причем – сплошь баб. Что, в общем, и немудрено для «мужчины» с характерной серьгой в ухе, в известных кругах служащей маркером «креативной» сексуальной ориентации.

Либеральная интеллигенция тоже стоит с портретиками. Мокнет под серебряным дождем, стенает. Престарелые актрисы с поникшими кудрями и ярким гримом на «сползшем» от возраста лице, задумчиво-снобические режиссеры, роняющие патетические сентенции о «засилье всеобщей нелюбви», юркие сеющие твитты и тренды либеральные журналисты, стрекочущие языками про «новый 37-й год» – вся эта клокочущая, охающая, вздыхающая, матерящаяся, ерничающая, метко кидающаяся фекалиями, часами звонко треплющаяся на либеральных каналах и радиостанциях публика горло готова порвать за «мученика», которого ныне норовят засунуть в автозак да в кандалы. Могла ли «честь и совесть»рукопожатной публики, явившая в мир такие сценические шедевры, расхитить какое-то там финансирование?

Либеральный мир обложил Иран санкциями. Ходжаджи – герой иранцев. Серебренников – герой либералов.

Какая показательная разница между героями тех и других, не правда ли?