"Топот, хохот и тьма" — название нового (третьего по счёту) романа петербургского писателя Г.А. Лебедева, взявшего себе ещё во времена американских бомбардировок Югославии псевдоним Юрий Серб.
Признаюсь, я не сразу оценил этот роман, опубликованный в 2015 году одновременно в калининградском журнале "Берега" и в петербургском издательстве. Не только не оценил, но даже позволил себе критические замечания на презентации романа, проходившей в петербургском Доме писателя. Однако книга стояла на полке, как бы гипнотизируя, и вот наступило переосмысление…
Сюжет таков. Молодого американца Вершмана Госдепартамент США направляет в Россию в долговременную командировку, цель которой двояка. Во-первых, это утилитарные задачи: проверить отчёты "правозащитных" организаций, обсудить новые заявки на гранты и т.д. Вторая часть миссии сложнее, и её, напутствуя Вершмана в поездку, его босс формулирует так: "Почему до сих пор не распалась их страна, как по-вашему?.. Думайте, размышляйте постоянно об этом: почему до сих пор не состоялся распад? Это моя просьба к вам. Сам я постоянно об этом думаю".
"Вот уж не верю!" — захотелось сказать мне после прочтения этих фраз. Почудилось в этом не очень красивое самолюбование, нередко встречающееся: вот, дескать, какие мы, русские, необычные и загадочные, вот как нами интересуется заграница!
Размышлений американца о России в романе, действительно, хватает, причём они ведут, как бы логически, к раздумьям о первом лице государства (президенте). "Верит ли он в Бога?" — вот что пытается понять Вершман, и опять, прочитав это, я испытал какую-то неловкость… И не я один: над тем же иронизировал в своей рецензии и критик Геннадий Муриков ("Закулисье истории. Дневник критика", опубликована на сайте "Русское поле").
Но теперь, перелистывая книгу, я думаю: а, собственно, почему бы и нет? Неестественно было бы, если б о русской культуре много думал какой-нибудь приехавший в нашу страну иностранный инженер, или бизнесмен, или даже разведчик, имеющий конкретные технические задачи. У специалиста, как правило, голова занята проблемами его специальности, но у Вершмана-то сама работа состоит в том, чтобы помогать утверждению в нашей стране "демократии и плюрализма", он-то даже и обязан постоянно думать о русском характере, традициях…
В общем, не критиковать надо Юрия Серба, а восхититься этим многомерным образом, причём не сконструированным, а как бы "подсмотренным" в самой жизни. Его Вершман весьма напоминает недавнего посла США в России Вершбоу, хотя в романе Вершман — американец новоиспечённый: родился он в Эстонской ССР в еврейской семье в 1980 году, русский язык для него родной, и к русским людям (особенно к женщинам) он относится вполне благожелательно. Только в нужный момент с милой улыбкой напоминает, кто он такой и за что получает свою зарплату…
Реалистично ли предположить, что такого человека, по сути дела — эмигранта, могут назначить на столь ответственную работу? Как сказать… Важные военные вопросы поручались в Америке генералу Пентагона Шаликашвили, а недавние псевдоразоблачения президента Путина в фильме Би-Би-Си озвучил представитель Минфина США Шубин. Но то — эмигранты во втором или более дальнем поколении, а вот так чтобы в первом?
Скажем прямо: случай нетипичный, но это герой романа, он уникален, и развязка, как увидим, это подтверждает…
Теперь — о заглавии. "Топот, хохот и тьма" — это то беснование антирусских и антиправославных сил, которое проходит через весь роман лейтмотивом. Вначале мы встречаем этот мотив в так называемом "ритуале инициации" Вершмана в Америке. Да, он с юности живет в Америке, доказал свою преданность Западу, и всё-таки его миссия в России — это некое повышение по службе, за которое нужно платить:
"Он был как выжатый… нет, не лимон: как растоптанный овощ… Вершман участвовал в ритуале посвящения… Нет, не он участвовал, а в нём участвовали, принимали участие, подвергали ритуалу.
Да, он просто был объектом воздействия — хотя и поводом для торжества, торжища, для хоровода анонимов, надевших маски и окруживших его, как бычка-недоросля на уличной корриде. Только Вершман мог ещё завидовать бычку: тот всегда во власти собственных инстинктов и не связан чужими правилами, а Вершман был наг, жалок и опутан договорными табу, с которыми заведомо согласился заранее. Такова была цена восхождения — обязательное прежде падение, с погружением в кричащий унизительный хаос. И это ещё не вся цена — только первый взнос. Только дурак не понимает этого, а циник расслабляется и уверяет себя, что получает удовольствие.
Значит, Вершман не участвовал, а подвергался…".
Итак, "погружение в кричащий унизительный хаос"… Не хотелось бы брать на себя смешную роль человека, объясняющего то, на что можно лишь намекнуть, — а там уж пусть читатель сам догадывается или не догадывается. Серб именно намекает на то, что одновременно существует и не существует. Мы не знаем этого (ведь не работали же в ЦРУ), но, наверняка, в какой-то форме инициация у сегодняшних "служителей дьявола" происходит и в реальности. Не в средневековых, конечно, формах, когда бросали иконы в отхожее место или плевали на Евангелие…
Затем "топот, хохот и тьма" ещё не раз возникнут в романе, уже во время поездки Вершмана по России. И не обязательно в связи с самим Вершманом: в том сибирском городе, где происходит основная часть действия, он оказывается вовлечённым в сложную интригу, в которой переплелись местная политика, криминал, бизнес… Один из тех, кто в этом городе противостоит силам зла, — простой милиционер, майор Иван Колобродько, пытающийся и построить здоровую нормальную семью (вторую, после развода), и остаться (вот наивный!) хотя бы чуть-чуть незамаранным той грязью, в которую втягивает его собственное начальство.
И Колобродько подвергается атаке сатанинских сил… Он ночует в квартире у своей новой жены Марии, и вот что происходит:
"Колобродько слышал сквозь сон тяжёлое сопение и топот потной орды, чей запах щекотал ему ноздри, затем орда стала топать под окнами и подняла нестерпимый галдёж. В итоге Колобродько проснулся, какое-то время слушал нестихающий гвалт, но едва он встал к окошку, как орда с хохотом покатилась — и рассыпалась злорадным дребезжащим смешком… Почему враги злорадствуют? — задавал себе вопрос Колобродько. Потому что они нас оседлали и помыкают нами, распоряжаются нами и всем, что ни есть нашего. Как же им не гоготать?".
Русофобия — сквозная тема романа. Ею заражены и американцы, и многие действующие лица — россияне. Вероятно, русофобия — это некий психофизиологический комплекс, схожий с наркоманией или алкоголизмом; так сказать, "алкоголизм для непьющих"…
На русофобию "подсаживают", к ней приучают, подобно тому, как алкоголиком или наркоманом тоже "помогают" стать новичку уже втянувшиеся в это занятие. В приобщении к алкоголизму и наркомании, кстати, тоже порой присутствует "обряд посвящения", сходный с тем, которому подвергся Вершман. У русофоба в мозгу, вероятно, выделяются какие-то особые вещества, делающие это чувство ненависти к России (и его практическую реализацию) крайне приятным. Есть пассивные русофобы, всего лишь наслаждающиеся восприятием пропаганды (на определённых радиостанциях, телеканалах), есть русофобы весьма активные: замышляющие и выполняющие антирусские интриги, теракты, изобретающие направленное на Россию новое оружие и даже целые доктрины ("Стратегическая оборонная инициатива", например). Наконец, готовящие и начинающие военные походы всё для того же: чтобы уничтожить ненавистную им страну…
Некоторые из этих оттенков русофобии изображены в романе "Топот, хохот и тьма". Причём со стороны автора к этим людям ненависти нет, есть художнический зоркий глаз, умение вжиться в их душу и показать её изнутри. Ведь они порой — люди не только обаятельные, но и добрые, умные… А кто сказал, что алкоголиками и наркоманами становятся одни злодеи или тупицы?
…Я не буду прибегать к приёму "чем кончится — не скажу, дабы не сбивать читательский интерес". Я скажу, чем кончилось: Вершман из-за крохотной неудачи вдруг приходит в ярость и решает наказать русских так же, как это сделал Магницкий, чуть не задушивший самого себя в тюрьме. Американец в романе Серба приставляет к виску травматический пистолет и стреляет, может быть, надеясь, что травматика окажется несмертельной…
Но выстрел смертелен, и прятать труп приходится не кому иному, как майору Колобродько… Это не единственная в романе ошибка майора — честного русского человека, запутавшегося в разных проблемах, да ещё и осаждаемого этим бесовским "топотом и хохотом" (он думает, что у него просто проблемы с артериальным давлением).
У майора порой темнеет в глазах, и он, сам себя не помня, проходит целые километры городских кварталов; в довершение всего дочку от первого брака у него отнимают органы опеки, и Колобродько, преследуя одно из официальных лиц, открывает огонь в супермаркете из оружия уже не травматического, а боевого… Слава Богу, огонь не на поражение (как это сделал другой пьяный полицейский офицер, Евсюков, ошеломивший всю страну своей неадекватностью); Колобродько стреляет просто в пол, но всё равно невменяемость его теперь очевидна для всех, и большие проблемы ему гарантированы даже в том случае, если не найдут труп Вершмана…
Найдут ли труп американца, мы не знаем (в романе это не показано), но скорее всего, найдут, а значит, ещё чьи-то "головы полетят", и Вершман из загробного мира свершит свою месть. Вот тогда, наверное, и начнутся настоящие "топот, хохот и тьма"…
На этом можно бы и закончить рецензию талантливого романа. В нём нет нехороших людей, все вроде бы весьма симпатичны, в том числе и американцы, но происходит трагедия. Поистине бес вселился в действующих лиц; правят бал не поддающиеся контролю потусторонние силы…
Роман достоин того, чтобы его найти и прочесть ("Берега", 2015). Это отнюдь не примитивный политический боевик, где герои грубо разделены на плохих и хороших. Плохих людей, повторюсь, в романе как будто вовсе нет, далёк автор и от столь, увы, распространённых у нас, насквозь лицемерных "возмущалок" по поводу "коррупции", "беспредела" и даже русофобии… В доказательство этого я закончу рецензию ещё одной цитатой из романа, в которой автор не без иронии, но и не без сочувствия описывает работу федерального министра внутренних дел.
От министра "требовалось не просто контролировать "раскрытие" преступлений, объявленных на всю страну журналюгами, — нужно было в каждом случае решить систему уравнений политической алгебры: есть ли "событие преступления"; если — да, то кто его совершил, в целях ли собственных, или неких третьих сил; преступника ли надо искать — или кандидата на эту роль; наконец, не в последнюю очередь, не окажется ли вся эта работа вторжением в чужую компетенцию. Потому что в компетенцию "внутренних органов", которыми ведал министр, не входили интимные секреты государства… В любой стране спецслужбы соперничают между собой за влияние… то, что защита высоких интимных секретов и выявление (с искоренением) всяких низменных безобразий — это разные заботы государства, министра не смущало".
