Высокий уровень скрытой безработицы в России – вещь, о которой не любят говорить чиновники и эксперты. По данным уважаемой в финансовых кругах аудиторско-консалтинговой сети «ФинЭкспертиза», только к зиме 2023 года скрытая безработица составила более 13% от всего социально активного населения России. Сейчас, когда год подходит к концу, значительно увеличилось количество наших сограждан, которые на бирже труда не зарегистрированы, но реально постоянной работы не имеют, перебиваются случайными заработками.
Причины этого у сфер нашей экономики значительно разнятся. Среди всех факторов следует отметить такой: экономика нашей страны оказалась не вполне готова к идущей гибридной войне Запада против России и русского народа. Как бы это ни скрывали, санкции бьют по экономике – и бьют больно. Задолго до начала СВО из-за санкций стали закрываться предприятия и целые направления в метрополии и в глубинке. Нередки случаи, когда владельцы и бенефициары прикрываются фактором санкций, чтобы увеличить свои доходы за счет оптимизации – проще говоря, селекции – работников, которые не приходятся хозяевам любимчиками, друзьями или родственниками… Наша страна сегодня переживает затяжной финансовый кризис. Как и в большой кризис 2008-2009 годов, «посыпались» в первую очередь не производящие материального продукта, но важные для общества сферы. Например, не имеющие подкормки из государственного бюджета частные СМИ.
В 2022 году в Дагестане закрылось региональное информационное агентство «Дербент». Автор этих строк в 2014 году был соучредителем «Дербента». Мы с моим другом – гендиректором «Дербента» хотели, чтобы наше детище взяло самое лучшее у федеральной и дагестанской журналистики, и при этом имело свое оригинальное видение прошлого, настоящего и будущего нашей великой страны. Девизом «Дербента» были слова Артура Шопенгауэра: «Пресса – секундная стрелка Истории»… Но, как говорил царь Соломон, «Всё проходит, и это пройдёт»… «Дербента» больше нет. В июне этого года девятый вал финансовых трудностей расшатал ещё одно ведущее российское информагентство, которому отдал немало времени и сил автор этих строк. В начале лета я вернулся из ДНР в Москву, чтобы выправить кое-какие дела, а потом обратно поехать работать в Донбасс. Возвращаться в воюющий край не пришлось – работать в Донбассе стало не на кого. Указанное выше ведущее информагентство, чьи представительства есть в Казахстане, Армении, Сербии, вежливо попросило меня уйти по собственному желанию. Ведущий учредитель искренне извинялся в разговоре со мной за такой поворот событий. Он жаловался на невиданный ранее адресный прессинг Роскомнадзора, из-за чего наше СМИ увязло в судебных исках на десятки миллионов рублей, падение доходов от рекламодателей по причине санкционных трудностей у бизнеса, де-факто саботирующую СВО политику «Яндекса» и откровенно враждебную России текущую стратегию российского офиса Google… «Ещё немного – и нам будет нечем платить зарплату. У нас многие живут в провинции, а ты фактический москвич, ещё молодой, тебе найти работу проще», - говорил мой визави. Это не был официальный диалог хозяина и бесправного наемного работника, это была неформальная беседа двух профессионалов от СМИ. Мы пожали друг другу руки в знак уважения и расстались. Я стал искать себе применение.
В прессе меня вовсе не ждали с распростертыми объятьями. Одними из главных отрицательных факторов оказались мой стаж и возраст, пошедший на пятый десяток. Сегодня ведущие федеральные СМИ и телеграм-каналы предпочитают иметь дело с юными выпускниками вузов, у которых совсем нет серьёзного опыта в прессе. Не знаю, почему, но это факт; почитайте на этот счёт, например, интервью основателя ресурса Readovka для Русской службы Би-би-си. В конце концов я устал ждать у моря погоды и решил забыть о том, что я журналист и вообще гуманитарий с высшим образованием. В одну нервную бессонную ночь перечитал ещё раз любимых мною «Людей бездны» Джека Лондона. Великий американец узнал городское дно столицы Великобритании, примкнув к миллионной армии лондонских люмпенов. Я же на следующий стал одним из десятков миллионов неквалифицированных рабочих Москвы. Этих солдат рабочей удачи, которые ищут себе шабашки через «Авито», «Юлу», соответствующие чаты в Telegram и WhatsApp. Сегодня грузчик в Москве может не закончить средней школы, не владеть русским языком, но айфон с мобильным интернетом у него есть обязательно. Через «Авито» я быстро завербовался временным подсобным рабочим на благоустройство одного из подмосковных парков.
Официально это хозяйство действовало на деньги правительства Подмосковья. Реально же чиновников из подмосковной правящей команды мы там никогда не видели. Всем заправлял частный субподрядчик, чьих реквизитов я из соображений деликатности назвать не могу. Не буду указывать, где географически расположен этот парк. Скажу, что он рядом с моей хрущёвкой на окраине Москвы, шесть остановок на автобусе проехать, расположен в известном подмосковном городе – фактическом районе Златоглавой. Практически вся наша бригада состояла из славян, коренных москвичей или подмосквичей. Я с моим происхождением из серии «очень далеко от Москвы» первое время даже комплексовал.
Помню диалог с Денисом – задиристым тридцатилетним татарином-полукровкой, уроженцем Зеленограда:
- Артур, у тебя рожа ни разу не заводская. Руки явно ничего тяжелее компьютерной мышки раньше не поднимали. Ты что закончил?
- МГУ.
-Так какого хрена ты здесь забыл? Впрочем, можешь этот же вопрос задать мне.
Денис по образованию клинический психолог. Раньше работал в частной клинике, принадлежащей одной «звезде» российской попсы. Из профессии вылетел, потому в силу характера очень любил пахнущие большими деньгами авантюры. Угодил в тюрьму за групповое мошенничество. Денис после этого приходит в бешенство, когда при нём умничает про тюрьму человек, который никогда не топтал зону.
Однажды с нами вместе копал траншею под силовой кабель парнишка, студент. На перекуре этот паренек имел глупость сморозить что-то «за зону», хотя было видно, что арестантской робы он никогда не носил. Раздраженный Денис потребовал у паренька выйти в кусты «поговорить приватно». Больше на нашем объекте этого паренька не видели. Впрочем, ему наша работа показалась слишком тяжелой для такой маленькой, как он говорит, ежедневной оплаты, которую, к слову, выплачивают порой раз в три-четыре дня, а не после окончания смены, как было оговорено раньше. Работа у нас и в самом деле была такой, что стройбат отдыхает. А паренёк, с которым разбирался по-зоновски Денис, оказался с незакрытой условной судимостью за распространение наркотиков. Вляпался в компанию наркоманов ещё в школе – далее понесло. Чтобы иметь деньги на дозу, «подписался» продавать зелье юнцам и девчатам в своем престижном квартале Москвы. Так «на марафоне» с помощью состоятельных родителей сдал ЕГЭ, поступил в вуз. В итоге попался. Родители подсуетились, чтобы их чадо по суду получило только условный срок, но от карманных денег все же отлучили, ограничили до предела все передвижения сына. Паренек пошёл к нам ворочать глину лопатой, чтобы хотя бы ненадолго вырваться из-под домашнего ареста, да и заодно немного денег подкалымить. В целом он у нас раздражения не вызвал. Компанейский приколист. Но работать, как мы поняли, он не умеет и не любит. Да и Дениса он конкретно испугался.
Денис всегда был не против выпить после смены пивка в большой компании. Во время одного такого культурного отдыха мы узнали, что не только Денис имеет криминальное прошлое, но и его диплом. Дэн – как мы именовали нашего товарища – в вузе зарабатывал отличные оценки тем, что отстаивал спортивную честь университета на теннисном корте. Стал мастером спорта. Как в той поговорке, «буду спортом заниматься, будут деньги появляться, будут деньги появляться, буду пить, курить…» далее непечатная рифма. Дэн по своим спортивным связям организовывал для деканата и ректората родного университета элитный отдых с девочками легкого поведения.
- Девочки порой были такие: спортсменки, балеринки, модельки из агентств само собой, - рассказывал Дэн. - Этих девочек искал лично я. На сессии ходил, чтобы препод мне в зачетке и ведомости поставил заранее оговоренную оценку – «хорошо» либо «отлично». Курсовых вообще мог не писать. Диплом мне написал за деньги офигительно толковый, но нищий как церковная мышка пацан, который закончил вуз на год старше меня. Я не делаю тайны из того, что моя пятая точка не грела стула в вузовской библиотеке, что по сути не учился. Мне была до омерзения скучна теоретическая нудятина – я обожаю практику. В клинике меня и ценили как практического специалиста, знающего реальную жизнь, проблемы живых людей. Я прошел заочный университет ФСИН – как осужденный в колонии. Хорошее образование, куда лучше многих других вузов. Но ради Бога, парни, никогда там не «садитесь за парту»! Лучше умирать от голода на свободе, чем быть сытым в тюрьме.
Денис на правах неформального «деда» обожал поддевать нашего младшего товарища Кирилла, коренного москвича из Замоскворечья. Кириллу не было двадцати четырех. Долговязый, костлявый, пальцы длинные, тонкие и нервные, как у пианиста. Рабочих спецовок нам не выдавали. Кирилл вместо спецовки приспособил камуфляжную форму цвета «пиксель». Кирюха наш оказался офицером–связистом, лейтенантом запаса с военной кафедры одного технического вуза Москвы. Ему много раз предлагали пойти служить офицером-технарем в зону СВО. Но Российская армия, похоже, никогда не увидит Кирюхиной хитрой физиономии.
- Я поступал в гражданский вуз, чтобы выйти оттуда гражданским специалистом. На военную кафедру не просился, записали туда ко второму курсу принудительным порядком. Во время учебы на «военке» я понял, что ненавижу казарму, оружие, что я вообще пацифист по жизни. Дополз до офицерских погон, чтобы тупо не пойти после вуза идти в армию рядовым. В армии в итоге так и не служил. Как СВО началась, товарищу военкому стало вообще не до меня, хоть я и офицер по всем бумагам. На СВО меня звали частным порядком, как добровольца. Но на фронт я не пойду ни добровольцем, ни по повестке. Я не хочу убивать и быть убитым! Чхать хотел на эту Украину.
Фронт – точнее, чеченские кампании – прошли из наших двое, Серега и Гриша. Оба служили срочную в ВДВ. Рост у обоих при этом – самую малость выше среднего, сложение далеко не богатырское. Подкованные в техническом плане работяги. Пахали как трактора, ещё больше любили выпить после работы и во время смен. Гриша после Чечни закончил МАДИ, работал прорабом на стройках. Но спиртное всю Гришину карьеру пустило коту под хвост. Когда он крепко выпивал, то работать не мог вообще, мы его в такие моменты называли «половиной человека». Гришу за его мировой характер и технические мозги мы уважали и ценили. Как и отца пятерых детей 37-летнего Серёгу. У Серёги во время тяжелых смен то и дело болело сердце – следствие недавно перенесенного микроинфаркта. «Синька», будь она проклята… Серёга после армии пошел служить в МЧС, пожарным. Рассказывал, что долго в МЧС не задержался, так как больше не мог видеть сгоревших заживо и задохнувшихся угарным газом мёртвых людей… Потом Серёга строил Крымский мост, возил гуманитарку в Донбасс… В наёмных разнорабочих надолго задерживаться не намерен. Ближе к августу, за бутылкой пива, он признался, что давно вострит лыжи добровольцем на фронт. Пятеро детей для Серёги к этому не помеха.
К слову о детях. На работах в том парке я увидел, что в нашей стране существует, пусть и негласно, детский труд. В парке работали Серёгины сын и дочка, дети совсем. Сыну было тринадцать, дочке где-то двенадцать. Наш прораб так разрешил – чтобы Серёге в семью шло больше денег. Детям тяжёлую работу не доверяли, смотрели за ними на объекте бдительнее, чем за шедеврами из Эрмитажа. Ежели не дай Бог что с малыми – за решётку загремит весь объект. Серёгины отпрыски денег на руки не получали, их заработок шёл черным налом Серёге на карточку. Серёгин сын, кажется, его звали Сашей, старался быть полезным для всей бригады. Мама принесёт Саше сумку еды на обед – Саша охотно поделится с голодными старшими товарищами. Всю бригаду такой расклад устраивал. Кроме старшего рабочего, таджика Сафара. Сафар считал, что дети должны в школу ходить, а не ишачить за деньги, тем более этих денег не видя. Особенно Сафара раздражал непоседливый, говорливый и любящий поразвлечься Саша. Сафар не скрывал своей радости, когда новый прораб, пришедший на место уволенного прежнего, повелел убрать детей с объекта вон.
Потом я встречал детей-работников много, где работал в Москве как наемный подсобник. Например, на стройке жилого небоскрёба в Марьиной Роще тяжёлые пластиковые окна разносили подростки, приглашённые на эту работу своим старшим другом – штатным рабочим на этой стройке. Надо сказать, что эти детишки были ростом повыше и мускулами покрепче меня нынешнего. Спортсмены. Окно весом в несколько сот килограмм трое таких детишек переносили играючи. Полученные деньги эта ребятня не спускала в ближайшем кафе, а несла своим семьям. Москва хоть и купается в деньгах, простому москвичу здесь денег постоянно не хватает, поскольку жизнь в нашей Златоглавой куда дороже, чем в том же Брюсселе. Работающий ребенок – подмога своим московским родителям, гордость своей семьи. И семейная тайна. Детский труд у нас в стране официально запрещен, привлечение детей к тяжелым и опасным работам, вроде строительных, у нас грозит судом и нанимателям, и родителям, и учителям из школы, где учится этот ребенок-добытчик. Но законы капитализма куда сильнее, чем карательные нормы Уголовного кодекса РФ. Пашущие изо всех сил на московских объектах нанятые школьники приняли эстафету от детей работающих в Москве гастарбайтеров из Средней Азии. Те чаще всего вообще бесплатно ишачили… Подрядчики и субподрядчики охотно нанимают детей еще и потому, что те, в отличие от взрослых, не качают права, довольствуются малым, тем более не увлекаются алкоголем, им не нужны перекуры.
Никогда в жизни не пил и не курил старший рабочий подмосковного парка, 53-летний таджик Сафар. Он верующий мусульманин, после полудня каждую смену уходил к себе в вагончик читать намаз. Небольшой ростом Сафар отличался невероятной физической силой. Мы его прозвали таджикским Ахиллесом. От Сафара я узнал, почему на нашем объекте славяне работают там, где не так давно ишачили только земляки Сафара. Ситуация выглядит так. Работающие долго в Москве жители Средней Азии додумались: зачем рвать жилы на тяжелой физической работе, если куда больше можно заработать почти не напрягая мускулы? В Москве не имеющим гражданства России узбекам и таджикам можно трудиться водителями, почти все столичные службы такси забиты водителями из Средней Азии. Те жители Средней Азии, которые официально числятся дворниками в ДЭЗах, машут метлой или лопатой только первые часы своей смены, в остальное время они подрабатывают теми же доставщиками еды на велосипедах. Имеют и жильё от нанимателя из столичного ЖКХ, и официальную зарплату от него, а реально живут за счет «калымов» на стороне. В московском строительстве-благоустройстве в последнее время предпочитают славян среднеазиатам. По многим причинам. Здесь и пресловутый фактор этнического криминала, и частый бардак у гастарбайтеров с документами, и идиосинкразия у клиентов на работников со среднеазиатской внешностью. Готовые работать за копейки среднеазиаты – бородатый анекдот из «Нашей Раши». Каждому работодателю в Москве давно известно такое понятие как «узбекский ценник» - когда бригада из узбеков или таджиков берёт за свою работу больше, чем работяги-славяне. Среднеазиаты все больше покидают кормилицу Россию. У них на родине есть работа, этой работы много. Тот же Узбекистан экономически развивается – за счет щедрых дотаций из США в том числе. Среднеазиаты - равно как и граждане Белоруссии – живут и трудятся в России, пока им выгодно играть на разнице обменного курса их национальных валют к получаемым в России трудовым рублям. Когда курс российского рубля падает, меньше выходит на руки денег при переводах заработанных рублей на белорусские «белки», узбекские сомы, таджикские сомони… В гастарбайтерских руках из бывшего СССР заинтересованы Израиль, ФРГ, кому лень ехать в такую даль, есть далеко не бедный Казахстан. Белорусы охотно ездят «калымить» в Прибалтику и Польшу, там можно заработать в евро.
Россия для средеазиатских искателей временного рублевого счастья не стала родной страной, пусть они тут и прожили много лет. У нас на объекте в подмосковном парке узбеки и таджики пугали друг друга слухами о том, что тех из них, кто обзавелся российским гражданством, вот-вот заберут в Российскую армию и отправят на фронт.
- Не нужен мне этот красный паспорт с орлом, - говорил в сердцах Сафар, проживший в России лет этак двадцать из своего «полтинника» с хвостом. – Я в Советской Армии служил в стройбате, в Российской армии служить не буду. Пусть Вася воюет на Украине, он русский, а я таджик. Жить в России, пока Азраил не заберет, не хочу ни я, ни мои родные в Таджикистане. Работать тут будем, а быть российскими гражданами не хотим.
Сафара в Москве не интересовало ничего, даже мечети, хоть он не пропускал ни одного намаза. Он работал на объекте, там же и жил в вагончике. Раз в неделю купит продуктов в близлежащем магазине, больше никуда не выходит. Красоты подмосковного леса, где стоял вагончик Сафара, Сафар словно не замечал. Так обитают в Москве, к большому сожалению, многие другие соплеменники Сафара. Москва для них ограничена душным, лишенным красок миром безвкусных ТЦ и многочисленных забегаловок, где работают их же земляки. Этот мир выбрали сами гастарбайтеры, для которых Россия – только временная дойная корова. Лично про Сафара как человека плохого сказать не могу. Он ругал молодёжь из нашей бригады скорее из желания поворчать. Нежно любил животных и детей, при виде любых малышей улыбался. Стоически переносил все трудности. Никогда не давал денег в долг, так как считал, что наш народ эти деньги пропьет, но всегда был готов накормить голодного. Однажды, когда мы буквально умирали под палящим августовским солнцем на прокладке огромного кабеля, Сафар купил нам на свои деньги сочных арбузов.
Когда я уже попрощался с работой в парке, попал на стройку на метро «Преображенская площадь». Там не увидел ни одного таджика или узбека. Лишь десяток киргизов кучковался близ палета с запакованным в мешки цементом. Всю чёрную работу делали набранные по аутсорсингу русские жители Москвы и Подмосковья. Мы – пользователи одного интернет-ресурса по найму подсобных рабочих – выгружали из фуры и разносили по этажам тяжелые железные двери. В парке мы после смен, а то и был грех во время работы, украдкой пили спиртное – для поддержки сил. Думал, что и на этой стройке наш народ грешит «русской болезнью». Я жестоко ошибся.
Ехидный Николай из нашей бригады меня просвещал:
- Ты не знал разве, что половина наемных грузчиков Москвы – наркоманы? Я наркоман. Употребляю гашиш. Северо-Восточный округ Москвы, где мы сейчас находимся, засижен наркоманскими точками, как грязное стекло мухами. Я здесь на Преобраге почти всех дилеров знаю. Ладно, расслабься. Курица не птица, трава не наркотик, а дурь – дело добровольное. Многие наши присели на дурь, чтобы не уходить в запой от водки.
В той бригаде выделялся ростом и фигурой статный Илья. «Илюха, будь я бабой, тебе бы отдался», - шутил Николай. Илья – настоящий русский былинный богатырь. По характеру добрее ребёнка. За плечами у Ильи – две «ходки» в тюрьму, по наркотическим составам. Как правильно сказал Николай, многие грузчики-наёмники из Златоглавой наркоманят, так как до этого безбожно квасили. А квасили они, чтобы свалить с плеч физический и душевный груз. Сколько ни общался на разных объектах с многопрофильным подсобным народом, ни у кого нет прямой и простой, как столб, судьбы. Развалившиеся семьи, сломавшаяся в критические периоды трудовая карьера, тюремные «ходки»…В грузчики идут и вчерашние студенты, которые все зубы сломали о гранит науки, но так и не смогли устроиться на работу по специальности. Когда я еще на старших курсах пробовал найти работу по будущей специальности, по примеру многих моих товарищей по учебе, то наткнулся на замкнутый круг. Если нет блата, тебя с улицы на работу не примут никогда, будь ты вторым Ломоносовым. Расхожая отговорка «Нет диплома». Когда уже есть диплом, тебя скорее всего не возьмут работать по специальности, потому что нет опыта, а опыта ты не наработал будучи студентом, потому что тебя не брали из-за отсутствия диплома. Так я на заре нулевых годов с дипломом МГУ недолго сторожил автосалон, потом оббегал всю Москву как курьер, на собственную свадьбу заработал в качестве маляра сантехники… Точно так же и нынешние молодые выпускники вузов ишачат на погрузках и подсобниками на стройках, потому что их не берут по специальности «с улицы». Боюсь, что когда им будет под пятьдесят и за «полтинник», а их вдруг выбьет из колеи, то устройство по специальности на новом месте станет для них сказочной мечтой. Таковы законы российского капиталистического рынка.
Возрастной фактор определяет характер отношений в одной бригаде. Там, где заправляют побитые жизнью мужики в возрасте 30 плюс, практически не бывает склок и конфликтов, бытует более серьезное отношение к жизни. Неопытным, но старательным работникам пытаются помочь, относятся к их ошибкам на работе снисходительно. В бригадах, где главенствует амбициозная и жестокая молодёжь, царит право сильного. Там вежливость примут за слабость характера, будут прессовать не склонных к агрессии людей на работе, во время перекуров, в общем везде. Если жертва ещё и неопытна, она сбежит из такой бригады, не закончив и первой смены. Такие «жестокие» бригады как правило максимально постоянны, в силу молодости более мобильные и склонные работать хоть круглые сутки, соответственно, они ценятся нанимателями. Самый наглый и жестокий к своим работяга подобострастен перед каждым, от кого зависит его доход на сегодняшний день. Очень жаль таких ребят. Все их разговоры в юном возрасте – смакование наиболее мерзких подробностей половых отношений, либо поиск мест, где можно раздобыть наркотики, ведь алкоголь доступен, поэтому неинтересен.
Если твой бригадир прошел все круги ада, можешь считать себя счастливым. Всегда поминаю добрым словом Саню Десантника (имя изменено по желанию этого человека – А.П). Десантник – потому что Саша служил срочную в ВДВ, воевал в первую чеченскую, когда убили командира их взвода, принял на себя командование, повел взвод в атаку. После смерти жены в 2014 году Саша при содействии Эдуарда Лимонова вступил в «Интербригады», был командиром под началом легендарного Гиви в «Сомали». Саша видел постсоветские войны во всем их ужасе, этот ещё молодой ветеран ненавидит вспоминать свои фронтовые дела. Его настоящее призвание – стройка, про нее он готов рассказывать часами, всегда рад научить толкового человека тому, что знает сам. Саша как бригадир был нетерпим к лентяям и работникам «спустя рукава», матерился на этот контингент так, что уши в трубочку сворачивались. Если в бригаду поступал вчерашний офисный интеллигент типа меня грешного, и у него первое время не получалось что-то, Саша всегда приходил на помощь, даже успокаивал. С особым вниманием Десантник отнесся к двум юнцам с видом пубертатных школьников, которые решили попытать счастья в нашей бригаде. В них он увидел своих сыновей. Такого отеческого отношения «сыновья» не оценили. Они сбежали из бригады после первого же дня, потом мы слышали, как они между собой говорили гнусности про нас и нашего бригадира. Оказались ребятки детишками из мажорских семей, которых родители за плохое поведение отлучили от кредитных карточек и роскошной жизни.
В среде работяг особенно остро показывается, что в нашем обществе нет настоящего народного единства. Праздник есть, а чему он посвящен сегодня, никому не понятно. Мужики из одной и той же бригады, распивая как добрые приятели пиво после работы, могут крепко поругаться по поводу той же СВО. Один грузчик из Подмосковья, с которым я спелся во время работы как с родным братом, уже после работы едва не стал мне врагом, когда выразил поддержку Украине… Он сказал, что поддерживает Украину после того, как насмотрелся нашего Первого канала. Не самая лестная характеристика для первой кнопки отечественного телевидения. Я от многих военных аналитиков слышал, что победы киевского Геббельса – не его заслуга, а наша системная недоработка. Народ квалификации «принеси-подай», особенно совсем молодой, в большинстве своем вообще не смотрит телевизор, а многие юноши аполитичны от слова «совсем». Они не знают девяностых годов, но живут в матрице замкнутого на себя обывателя-потребителя, которая сложилась после расстрела ельцинистами Верховного Совета в 1993 году… Такому человеку наплевать на большую политику потому что ему наплевать на судьбу родной страны и ровным счётом - на незнакомого ему лично соотечественника. На своих пассионарных готовых к самопожертвованию сверстников эти замкнутые на себя юные эгоисты смотрят, как на шизофреников из психбольницы.
Сорокалетний Диман, с которым я в сентябре занимался демонтажом одного склада на северо-востоке столицы, воспитал двух таких идейных патриотичных сыновей. Эти ребята сейчас воюют на фронте добровольцами. Дима учился в юности на экономиста, реальную трудовую карьеру сделал на строительстве и ремонте. Самой своей лучшей и при этом жестокой школой Дима считает уличные молодёжные войны в Москве в девяностых годах. Именно в таких условиях максимально раскрывается и познается человек. Дима в беседе со мной печалился от того, что сегодня очень много разводов среди наших сверстников, хотя эти пары прожили не один десяток лет в браке, родили и воспитали детей. Дима ещё не мог понять, что это за зверь такой чайлдфри. Симпатичные девушки детородного возраста - и принципиально не хотят иметь детей. И это не в Швеции, где скоро скотоложство легализуют, а в нашей стране, где духовные скрепы куются в промышленных масштабах. Если такое происходит, то, может, проблема в качестве духовных скреп? Такие фундаментальные вопросы звучали из уст простого работяги, посреди пыльного и загаженного склада.
Пообтершись в рабочей среде, я работник слова, стал еще больше раздражаться от красивых пафосных фраз, которыми напичана наша медиасфера, особенно сегодня. Где много пафоса, там сплошная ложь. Поэтому под конец повествования воздержусь от фундаментальных формулировок. Просто задамся вопросом, хорошо ли мы знаем своих соотечественников, свою собственную страну. Может, мы решаем судьбу бывшего СССР, реально не видя дальше стен своей квартиры, и хотим изменить мир, не умея и не желая помочь своему соседу или даже другу. Вообще, умеем ли мы по-настоящему дружить, любить? Это касается, в частности, и нашей бывшей бригады в подмосковном парке. Пока мы работали вместе, то часто обращались друг к другу «братан» или «братишка». Сейчас много ли мы звоним друг другу просто так, узнать, как живет твой «братишка»? Увы.
Фото: Софья Сандурская/ТАСС
