Как часто мы сокрушаемся, что в наше время нет тех самых великих звезд на творческом небосклоне, тех самых философов, что вызывали бы ажиотаж следовать их советам. Хотя, вполне, может они и есть. И даже если они есть, или хотя бы стараются таковыми себя представить, то стремятся изобрести нечто новое или задекларировать какую-то нестандартную концепцию восприятия и построении мира и человеческого общества. И этой новизной как бы говорят: «Любите нас сейчас, пока мы живы. Нам не нужны памятники после нашей смерти. Вы только послушайте, что мы тут навыдумывали. Когда вы набредете в поисках истины на наши теории – будет уже слишком поздно. Читайте их сейчас. Цените нас сейчас. Потом мы уже будем не в состоянии что либо вам пояснить».
Именно так я начинаю думать всегда, когда наталкиваюсь на труды мыслителей прошлого и внезапно испытываю желание уточнить не понятные мне абзацы в потоке изложенных ими мыслей. Мне (и, наверное, не только мне), хочется уточнить, переспросить, договорить с автором. Но их уже нет среди нас…
Может, слепота и забывчивость общества в отношении тех философов и писателей, кто уже все сказал про эту жизнь, объясняется желанием создавать и видеть именно живых идеологических лидеров мирового масштаба – ради этого самого собеседования. И этим же, часто, объясняется не желание помнить тех, кто еще совсем недавно просвещал человечество своими произведениями.
29 июня исполняется 115 лет Антуану де Сент-Экзюпери. Многие из читателей знают его только как писателя и летчика. Да, есть небольшой раздел в школьной программе по зарубежной литературе, который и затрагивает поверхностно только эти два факта.
Потому не удивительно, что первые мои знакомства с Экзюпери оказались для меня совсем не интересными. Нет, это был не «Маленький принц». Вернее, это были все другие произведения, которые попадаются обычно любопытным уже после прочтения «Принца». «Маленького Принца» в школе мне просто не дали прочитать самостоятельно. И как-то сразу всё объяснили за самого писателя. Литературные критики творчества французского мыслителя, лекции преподавателей, лишили меня возможности сделать самостоятельный вывод, лишили меня возможности поговорить с Экзюпери наедине.
Это я понял намного позже, когда мне уже было с чем сравнивать его литературные труды. Когда читая, к примеру, Ричарда Баха или Паоло Коэльо, я узнавал такие знакомые построения фраз…. Экзюпери не стремился писать читабельные произведения, не писал сценарии к будущим голливудским бестселлерам, как это получалось у многих его предшественников, еще не знавших о будущем изобретении кинематографа. Он разговаривал с читателем так, как будто вышел покурить с ним тамбур, пил чай в купе или беседовал, случайно встретившись в баре, уставший от своих ночных перелетов, угощая собеседника коньяком…
А мне, в тот период когда я (образно выражаясь) зашел в тот же бар, где сидел задумавшись, Экзюпери, совершенно не хотелось разговаривать. Разве я знал, что есть периоды в жизни человека, когда тот автор, который не читался тебе вчера – сегодня подскажет, как поступит. А может даже – спасёт от смерти.
Давайте признаемся себе, что многие во всем разнообразном мире любят Экзюпери хотя бы только за «Маленького Принца» и только потому, что не читали другие его эссе, письма, журналистику и статьи. Потому, что не читали всего остального - его любят все те, кто в разные периоды истории, оказываются по разные стороны политических баррикад и конкретно военных окопов. Если бы заинтересовались всеми его произведениями – не уверен, что одинаково ценили бы его имя и восхищались. А другие наоборот – сожалели бы, что не узнали в случайном прохожем. Как это случилось с разочарованием немецкого летчика, с огорчением признавшего, что это именно он сбил Экзюпери в его последнем вылете 31 июля 1944 года. «Я не знал, что это был Экзюпери», - скажет он. Но так ли уж было обязательно знать этому немецкому летчику, что он сбил именно писателя-гуманиста? Может, прочитав его «Принца», было достаточно отказаться от профессии истребителя, отказаться от войны?... Ведь он сбил массу других экзюпери и моцартов, участвуя в наступательной германской операции. А может он сам убил в себе Моцарта и Экзюпери, приняв нацизм как религию? О том и сокрушался французский писатель, не желая прятаться от смерти за спинами других таки же моцартов…..
Экзюпери многогранен, но зашифрован и осторожен. Для времени, в котором он жил – это было естественно.
Касаться его биографии и личной жизни я не собираюсь, но необходимы пару фактов, поясняющих некоторую недосказанность его литературных фраз. В начале осознанной жизни, главное чего он хотел – летать. По призыву в армию в 1921 году, его сначала признали не пригодным для полетов, а потом определили в ремонтные мастерские. Но, еще не написав ни одного литературного произведения, Антуан самозабвенно стремится в небо. Он сдал экзамен на гражданского летчика, а при переводе в Марокко подучил права летчика военного. Он получил звание младшего лейтенанта и окончил специальные курсы офицеров запаса. Но жизнь постоянно отворачивала его от полетов – а он не обращал на это никакого внимания. Он претерпел множество авиакатастроф, и каждый раз именно эти паузы возвращали его к чистым листам бумаги, на которые ложились написанные им фразы, ставшие литературными шедеврами коротких высказываний.
Свои писательские пробы он впервые сделал в начале 20-х годов. Из-за очередной травмы, он был на время не пригоден к полетам, и ему пришлось искать дополнительный заработок. Одной из многочисленных стала работа в парижском книжном магазине. В книжном магазине работают не простые люди. С ними есть о чем поговорить. Я часто сам встречал тех еще – советских работников и консультантов книжных магазинов, ждущих момента, чтобы вступить в беседу с посетителем. И даже не ради продажи нового издания, а чтобы провести литературоведческую экскурсию по полкам своей коммерческой библиотеки.
Безусловно, потомок дворянского рода де Сент-Экзюпери получил достойное образование и был начитан. Даже не зная о его дворянском происхождении, я сразу понял, что в своих творениях Экзюпери как бы переговаривается со своими коллегами-писателями. Лично мне «Маленький Принц» показался парафразом «Алисы» Льюиса Кэрролла. Своей образностью и приемами иносказания. И в этом нет ничего плохого. От наслоений образования и начитанности никуда не деться. Даже самобытному Экзюпери.
Как никуда не деться от отражения профессиональной деятельности в трудах писателя. Экзюпери любил небо. И, невзирая на пятнадцать аварий, которые он претерпел с последствиями для здоровья, все равно возвращался к своим самолетам, к своим звездам. Звездочетом и лунатиком его называли еще в колледже. И живи он сейчас – мы все знали бы известного космонавта – я даже не сомневаюсь, который снимал бы документальные сериалы по собственным сценариям. Или вёл бы прямые трансляции на фоне так любимых им далеких звезд…
А тогда, накануне Второй мировой, он был именно летчиком. Сначала гражданским – перевозил почту на северное побережье Африки. Но даже гражданские полеты были для него волшебными путешествиями в параллельные миры. Как он сам вспоминал в своих произведениях – когда грань между реальным и бесконечным стирается и огни в небе путаешь или со звездами, или со светом настольной лампы у кого-то в доме, на земле.
И когда его произведения получили признание у читателей разных стран, только тогда он понял, насколько осторожно и ответственно ему надо подбирать слова.
И одним из наиболее мастерских приемов Экзюпери - есть его бытовое описание исторически важных моментов, в простой форме мимоидущего наблюдателя, подметившего случайную деталь, характеризующую глобальную ситуацию. Часто – политическую.
Он как бы говорит: «Я записываю только то, что наблюдаю. Иногда с высоты птичьего полета». Действительно, часто в зарисовках про поездку в СССР, в военную Испанию, еще до начала глобальны мировых боевых действий, Экзюпери даже не высказывает своего не только отношения, но даже впечатления от увиденного. И именно эта отстраненность напоминает шифровку радиста: «Я это заметил – вам нужно знать об этом и потому я об этом пишу».
Так поступать заставляла его уже пришедшая к нему популярность от первых литературных произведений «Южный почтовый», «Ночной полет», «Планета людей». Это не сказки и не увлекательные романы. Это всего лишь размышления о человечестве и наблюдения за собственными состояниями. Именно эта всеохватность произведений делала их приемлемыми для многих. Но мир висел на грани военной катастрофы, и писатель понимал – его личные эмоциональные впечатления, высказанные слишком ярко, могут окончательно поссорить читателей по обе стороны океанов и государственных границ.
Но, имеющий уши – да услышит. И читатели разных убеждений и социальных слоев читали между строк недосказанные фразы Экзюпери.
Это проявилось особенно тогда, когда он (опять же после очередных аварий и полученных травм) работал корреспондентом французских и зарубежных изданий.
Описывая Испанию, раздираемую гражданской войной, он удивляется как не видно каких-то явных признаков разрушений, но зато одним штрихом доносит – как разрушает гражданская война нацию изнутри:
«Вот, наконец, Херона, затем Барселона, и я потихоньку скольжу с высоты моей обсерватории. Но и здесь я не замечаю ничего необычного, разве что улицы пусты. И опять разоренные церкви кажутся нетронутыми… Да, с чистым сердцем можно спросить: «Где же террор в Барселоне? Где же этот испепеленный город, если сгорело каких-нибудь два десятка зданий? Где массовые убийства, если расстреляно всего несколько сотен из миллиона двухсот тысяч жителей?… Где же этот кровавый рубеж, за которым начинают стрелять? … Я и в самом деле видел мирные толпы гуляющих по Рамбла, а если мне и попадался вооруженный патруль, одной улыбки часто бывало достаточно, чтобы пройти дальше. Линии фронта с первого взгляда я так и не увидел. В гражданской войне линия фронта невидима, она проходит через сердце человека… И все-таки в первый же вечер я оказался с нею рядом… Только я устроился на террасе кафе среди нескольких разомлевших посетителей, как вдруг перед нами возникло четверо вооруженных мужчин. Они разглядывали моего соседа, потом молча навели карабины прямо ему в живот. Струйки пота побежали по его лицу, он встал и медленно поднял отяжелевшие, точно свинцовые руки. Один из патрульных обыскал его, пробежал глазами документы и подал знак следовать за ним. И человек оставил недопитый стакан, последний стакан в своей жизни, и пошел. И его руки, поднятые над головой, казались руками утопающего. «Фашист», – процедила сквозь зубы женщина за моей спиной: только она и осмелилась показать, что видела эту сцену. А недопитый стакан остался на столе свидетельством безумной веры в счастливый случай, в милосердие, в жизнь…»
И ни одной личной эмоции автора. Но именно это отвлеченное наблюдение – уже почти готовый кадр документальной киноленты – и не нужны никакие оценки и характеристики – мы с вами становимся свидетелями реальных событий. Выводы нам предоставляется делать самостоятельно.
Так же осторожно, легкими штрихами, Экзюпери касается действительности СССР, которую он застал в 1935 году в качестве корреспондента французской газеты «Пари-Суар». Вот всего лишь пара фраз из разных очерков о встрече с таинственной страной:
«Что за предубеждение настроило меня на мысль о разрухе? В помещении таможни можно устраивать празднества. Просторное, проветриваемое, с позолотой. В привокзальном ресторане не меньший сюрприз. Тихонько наигрывает цыганский оркестр, среди кадок с растениями стоят небольшие столики, за ними обедают посетители. Действительность обманывает мои ожидания, и я становлюсь подозрительным. Все это устроено для иностранцев».
Что же ожидал увидеть Экзюпери на таможне Советского Союза? Небритых таможенников, неубранное помещение и кучки нищих под стенами помещения? Не думаю. Скорее это ожидали услышать от него соотечественники.
Но он этого не говорит – он строит фразу так, что мы сами приходим к этой мысли и как следствие понимаем – СССР за рубежом презентовался в довольно неприглядном свете. Но Экзюпери и этого нам не говорит, он бесстрастно описывает реакцию соседа по досмотру багажа, такого же удивленного иностранца:
«Мой сосед настроен не так добродушно: - Я понимаю, вы у себя хозяева, и не могу помешать вам пачкать мое белье…
Таможенник посмотрел на него и вновь с непоколебимым спокойствием принялся перебирать вещи у него в чемодане. Он до того спокоен, что даже не считает нужным проверять их с нарочитым пристрастием. Не ощущает надобности подчеркивать свою власть. И я чувствую вдруг – за его спиной стоят сто шестьдесят миллионов человек, они его опора. Россия огромна, и я остро чувствую мощь поддержки. Сосед потерялся перед спокойствием таможенника. Его натиск закончился ничем, точно так же, как натиск целой армии, встреченной безмолвием и снегом. Сосед умолк».
Интересно – все ли понимали и понимают этот своеобразный шифр Экзюпери, который напоминает мне не хронику документалиста – «что вижу, то пою», а работу с какой-то рацией, спрятанной между строк его очерков, как будто где то в партизанском лесу, в тылу врага…
Кто из зарубежных работников спецслужб мог бы придраться к Экзюпери за эту хладнокровную фразу: «Дверь в эту страну открыл передо мной вежливый таможенник. Наигрывал цыганский оркестр. А в вагоне-ресторане меня встретил самый стильный, самый подлинный из метрдотелей»? Никто, фраза, в самом деле обычная.
Я сам не сразу понял этот двойной слой текстов Экзюпери – один для предполагаемого «начальства» или предвзятого читателя; другой – для тех, кто умеет читать. Не просто грамотен. И даже не между строк – а просто умеет читать смыслы, выстроенные в фразы и сложноподчиненные предложения.
С детской наивностью Экзюпери так представил Советский Союз, что и придраться не к чему, а впечатление совсем не то, что навязывает остальной капиталистический мир: «Жорж Кессель встретил меня на вокзале, подозвал носильщика, и воображаемый мир лишился еще одного призрака – носильщик самый обыкновенный, как везде. Он уложил мои чемоданы в такси, а я, прежде чем сесть, огляделся вокруг. Увидел просторную площадь, по гладкому асфальту катят, рыча, грузовики. Увидел цепочку трамваев, как в Марселе, и неожиданно заметил совсем провинциальную картинку: толпа ребятишек и солдат окружила разносчика мороженого.
Потихоньку меня избавляли от наивной веры в сказку. Я уразумел, что шел неверной дорогой, ждал таинственных знаков, каких и быть не могло. С детским простодушием я искал революционности в носильщике, в устройстве витрины. Хватило двухчасовой прогулки, чтобы избавить меня от иллюзий. Не стоило искать революции там, где искал ее я. Обыденная жизнь ничем меня больше не удивит. Я не буду удивляться юным девушкам, которые будут отвечать мне: «У нас в Москве не принято, чтобы девушка одна приходила в бар». Или: «В Москве тоже целуют руки женщинам, но не во всех слоях общества». Не удивлюсь, если мои русские друзья отменят обед, потому что кухарка попросила отпустить ее навестить больную мать. На собственных просчетах я вижу, как постарались исказить предпринятый русскими эксперимент. Совершенно в другом нужно искать жизнь Советского Союза. По другим приметам можно открыть, как глубоко эта почва была перепахана революцией. Хотя улицы и здесь по-прежнему будут мостить мостильщики, а заводами управлять директора, а не кочегары».
Вы поняли, что главное сказал Экзюпери о новых людях? О той стране, которая через каких-то 5 лет примет удар агрессора и победит фашизм. Наверно, каждый понимает по-своему подтексты французского летчика-сказочника. Он говорит не о кухарке, которую могут иметь в своем доме советские люди. Он говорит о том, что не удивится, если им придется пожертвовать своим удобством и очень скоро, жизнями на фронтах Второй Мировой…
Конечно, он не прозорливец и не предвидел войну именно так, как теперь знаем о ней мы. Но если кто-то не пробовал читать Экзюпери именно под таким освещением, могут осудить его за советскую пропаганду:
«Поначалу, я думаю, Сталин показался русским безжалостным угнетателем. Он навис над Россией, когда люди пытались спастись, кто как мог: одни бегством за границу, другие грабежом, третьи спекуляцией. Сталин запер голодных и отдал приказ: «Не трогайтесь с места! Стройте! Голод и нужда – враги, которых можно уничтожить на месте, нося камни, копая землю». Так он повел народ к земле обетованной, и эту обетованную землю заставил родиться на месте пустоши, отказавшись от исхода на тучные пастбища, отказавшись от миражей, порожденных авантюристами...Удивительная, необычная власть. В один прекрасный день Сталин объявил, что только тот достоин имени человека, кто не пренебрегает своим внешним видом, небритые лица признак распущенности. На следующий же день после изданного декрета мастера на заводах, заведующие отделами в магазинах, преподаватели факультетов отправляли домой работников и студентов, явившихся со щетиной на подбородке… Так, буквально в один день, Сталин одарил Россию свежими помолодевшими лицами, одним махом вытащил ее из грязи… На московских улицах я видел только свежевыбритых милиционеров, солдат, официантов, прохожих… Не кажется невероятным, что в один прекрасный день Сталин из глубин Кремля отдаст приказ: уважающий себя пролетарий одевается к ужину. И в этот день Россия сядет ужинать в смокингах».
Пробыв всего несколько дней в Москве, Экзюпери успел увидеть суть уникальной страны и ее лидера. Успел увидеться с Булгаковым, встретиться с французскими гувернантками, оставшимися в СССР поле революции и теперь получавшими квартиры, пролететь над страной на уникальном самолете «Максим Горький» всего за день до его катастрофы и описать все величие достижения советской конструкторской мысли…
Но была еще одна таинственная встреча с неким судьей – видимо отменно говорившим на французском, так как такой разговор мог состояться только без свидетелей, без переводчика. Из предыдущих законспектированных впечатлений Экзюпери в Москве мы узнаем, что свободно говорить на других языках он не мог (в случае с поиском француженок-гувернанток). Есть данные, что Сталин в середине 20-х годов изучал и успешно – французский. Если Экзюпери не указывает имя и обстоятельства, при которых беседует с судьей о судьбах человечества и отдельного человека в СССР – многие предполагают, что встречался писатель со Сталиным. Уж очень актуальные, на века – темы, обсуждают они в беседе. Она получила название «Преступление и наказание перед лицом советского правосудия». Она о том. О чем спорят до сих пор – о репрессиях и расстрелах в стране Советов. Этот текст необходимо прочитать всем – так как истинный гуманист Экзюпери пытается понять и озвучить свои мысли – почему существует смертная казнь в СССР, при первостепенном значении перевоспитания патологического преступника и созидания нового человека – созидателя. Этот текст Экзюпери не требует аналитики или критики – автор сам все подметил:
«И я догадываюсь уже, что за великим неуважением к отдельному человеку здесь стоит великое уважение к человеку вообще, длящемуся из века в век поверх отдельных человеческих жизней и созидающему великое. А виновный, думаю я, здесь больше ничего не значит. Я понимаю теперь, почему русское законодательство, так часто карающее смертью, не предусматривает заключения больше чем на десять лет и допускает всяческие снижения этого срока. Если отступник может вернуться в лоно общества, он вернется и раньше. Зачем же продлевать наказание, если наказанный уже стал другим человеком? Ведь и с арабским вождем, признавшим наши законы, мы обращаемся как с равным. Так что само понятие наказания здесь, в СССР, потеряло смысл…»
И, пожалуй, это именно тот текст, начиная с которого Экзюпери все более отходит от намеков и иносказаний. Таинственный судья-собеседник предупреждает писателя о грядущих военных катаклизмах. Писателю летчику в его последующих произведениях более нет смысла стыдливо прятаться за отстраненными личными впечатлениями. И Экзюпери преступает к новому формату изложения своих наблюдений – прямым текстом.
К началу фашистской экспансии писатель имеет авторитет - о нем знают на континентах и в столицах мира. В 1930 году у Экзюпери премия Фемина — за роман «Ночной полёт»; в 1939 — Большая премия Французской академии за роман — за роман «Планета людей»; в 1939 — Национальная книжная премия США — за роман «Ветер, песок и звёзды» («Планета людей»). В 1939 году он награждён Военным Крестом Французской Республики.
И, как это ни странно, Экзюпери идет на войну, не в состоянии быть как всегда – только созерцателем сопротивления. Гуманист фиксирует совершенно не свойственные его мировоззрению слова: «Я обязан участвовать в этой войне. Всё, что я люблю, — под угрозой. В Провансе, когда горит лес, все, кому не всё равно, хватают вёдра и лопаты. Я хочу драться, меня вынуждают к этому любовь и моя внутренняя религия. Я не могу оставаться в стороне и спокойно смотреть на это». Сент-Экзюпери сделал несколько боевых вылетов на самолете «Блок-174», выполняя задачи по аэрофоторазведке, и был представлен к награде «Военный крест».
Позже он всё-таки признается – бомбить – это не его…
Уже после поражения Франции, переехав в США, он напишет того самого «Маленького Принца» и еще ряд эссе, в которых окончательно станет на сторону интернационализма. Стоит потратить всего лишь неполный час, прочитав его зарисовку, как переговариваются солдаты воюющих сторон в окопах через линии фронта . Или письмо к американцам … Но все равно, оправившись от очередных травм, он уже в 1943 году он опять вступил в ВВС «Сражающейся Франции» и с большим трудом добился своего зачисления в боевую часть. Нет – он не может прятаться за спинами безымянных моцартов и других таки же экзюпери .
Друзья уговаривали его остаться на Земле, и убеждали – что он как писатель принесет больше пользы людям. А он, словно принц из своего бессметного произведения, отвечал: «Интеллигентов, словно банки с вареньем, берегут на потом на полках ведомства пропаганды, чтобы полакомиться после войны..." Нет, это не ответ! И сегодня я, как и мои товарищи, поднялся в воздух вопреки всяческим доводам, вопреки любой очевидности, вопреки инстинкту самосохранения. Придет час, когда я постигну, что, поступив наперекор рассудку, я поступил разумно… я выбрал работу на максимальный износ и, поскольку нужно всегда выжимать себя до конца, уже не пойду на попятный. Хотелось бы только, чтобы эта гнусная война кончилась прежде, чем я истаю, словно свечка в струе кислорода. У меня есть, что делать и после неё», - напишет он в письме к своему другу.
«Гнусная война» в понимании Экзюпери не касается только той войны, в которой ему приходилось участвовать. В эти два слова он вкладывает нечто большее. Это то гнусное, что разжигают в каждом новом столетии, новые фашисты и агрессоры. И возвращаясь к первым своим фразам этой стать – повторюсь: слепота и забывчивость общества в отношении тех философов и писателей, кто уже все сказал про эту жизнь, объясняется желанием создавать и видеть именно живых идеологических лидеров мирового масштаба – ради этого самого собеседования. И этим же, часто, объясняется не желание помнить тех, кто еще совсем недавно просвещал человечество своими произведениями.
И теперь добавлю – мало что изменилось в истории и воспитании человечества, если продолжаются войны. Если продолжается стремление одной страны к экспансии над всем остальным миром. Теперь эта экспансия стимулируется ущемленным самолюбием стран НАТО, не желающими терять однополярность современного мира, которой они уже, по сути – лишились.
Почитайте, что писал Экзюпери «О пангерманизме и его пропаганде», просто заменяя слово «пагерманизм» на «панамериканизм»:
«Германская пропаганда работает с изобретательностью на манер американских киностудий, где специальные группы придумывают новые трюки. Всякий раз команды немецких публицистов силятся разрешить следующую проблему: Германии, чтобы расшириться, необходимо захватить такую-то территорию. Как изобразить очередное притязание так, чтобы сломить логику и успокоить совесть всего мира? И команда швыряет в мир формулы - они, как всегда, находятся, - которые противоречат друг другу, но это не имеет никакого значения: торговцам рекламой прекрасно известно, что у толпы начисто отсутствует память. Все эти формулы были только прикрытием, а речь шла исключительно о том, чтобы прибавить к немецкой земле новые территории. А какая нация населяет их, какова ее плотность и духовные стремления - безразлично.
Он (пангерманизм) не имеет ничего общего с понятием международного права, ничего общего с жизненным пространством. Речь тут идет просто о пространстве. Пангерманизм - это стремление к экспансии. Стремление, от природы присущее всем животным. Всякий вид стремится размножиться и вытеснить все другие».
В день рождения Антуана де Сент-Экзюпери, сделайте ему подарок - пишите большими буквами на плакатах, бордах и постах в социальных сетях эти вечные фразы. Это будет актуально, особенно сейчас - потому что это классика.
С днем рождения, «Маленький принц». Ты должен был посетить нашу планету.
