О протоиерее Вячеславе Харинове в Петербурге знают многие. Отец Вячеслав — настоятель двух храмов: Иконы Божией Матери "Всех скорбящих Радость" на Шпалерной улице и Успения Божией Матери в деревне Лезье-Сологубовка Кировского района, Ленинградской области. Его часто называют "отрядный батюшка" — он поддерживает активные связи с поисковиками и сам ежегодно участвует в поисках павших бойцов и увековечивании их памяти. Каждое лето он проводит акции поминовения погибших воинов с выездами на места сражений — "Ленинградскую Хатынь", "Свечу Памяти", "3-я ДНО", "Защиту Колобанова". Несколько раз организовал мотопробег по местам захоронений советских солдат в Западной Европе и сейчас готовит новый байкерский тур. Ещё один любопытный аспект деятельности этого незаурядного человека — музейная работа: при обоих своих храмах он создал экспозиции "Неизвестная и неоконченная война", куда вошли предметы, найденные в районе Синявинских высот и Невского пятачка. О предстоящих акциях, поездках за границу и необычных выставках мы поговорили с ним сегодня, в годовщину великой Победы.
"Завтра". Отец Вячеслав, в первую очередь бы хотелось поговорить о мотопробеге по Западной Европе. Если разобраться, что-то подобное должно проводиться у нас давно и регулярно. Но, к сожалению… Расскажите, как родилась эта идея — посещения и отпевания погибших наших солдат на далёких землях?
Отец Вячеслав (Харинов). Идея этих поездок родилась давно. В 2000 году я вместе с группой наших ветеранов, по приглашению Немецкого народного союза по уходу за воинскими захоронениями, поехал в Германию, совершая церковное и гражданское поминовение красноармейцев, павших и погребенных там. Эта поездка оказалась ошеломительной! Во-первых, рядом были участники тех боёв, наши ветераны, которые вернулись сюда спустя много-много лет. Во-вторых, поражали сами захоронения. Некоторые просто эмоционально потрясали. Идёшь — загородный лес. Вдруг — берёзки, берёзки. И понимаешь, что сейчас что-то будет. Неожиданно деревья расступаются — и перед тобой стоят наши русские кресты… Уже тогда я отметил, что стоят они без венков, без следов присутствия русских людей. На одном из сопутствующих мероприятий я обратился к российским дипломатам, чтобы День Победы они отмечали не только в консульствах, но и выезжали на места захоронений. Слава Богу, ответная реакция была положительной. Но всё-таки это капля в море. Можно посетить одно-два кладбища рядом с митрополией, а их тысячи по всей стране! После этой поездки у меня осталось ощущение правильно сделанного дела. И впоследствии, во время поисковых работ в России, я всё время держал в углу сознания эту мысль — там, далеко, наши брошены…
"Завтра". Вы вернулись. И не раз. Как всё-таки это произошло? И почему были выбраны именно мотоциклы?
о. В. Всё оказалось взаимосвязано. Когда появились байкеры — появились и пути к воплощению. Я сам старый мотоциклист, ездил в 80-е. Потом, в связи со всеми перестройками, не до того стало. И вот, когда жизнь более-менее наладилась, вспомнил о давнем увлечении: во время поисковых работ на Синявинских высотах снова сел в седло. И тогда же обнаружил, что среди байкеров очень много патриотически настроенных людей, есть целые клубы, которые восстанавливают старую технику, устраивают реконструкции боёв, поддерживают память о войне. И подумал — а почему бы не попробовать? Ведь речь идёт о тех же поездках. Если они всё равно катаются и отжигают по Европе, то почему бы не внести идею? Я предложил план заграничного путешествия, особо не рассчитывая на поддержку и успех. И неожиданно ребята откликнулись! В 2011 году мы отправились в Германию. А в 2012-м объехали уже Германию, Бельгию и Францию. В этом году посетим Германию, Австрию, Словакию и Чехию. Замечу, что мотоцикл оказался оптимальным средством для такого рода паломничества. Это очень удобно, и в то же время красиво и торжественно. Мотоцикл обладает поразительным очарованием, он притягивает к себе, это видят все. Плюс — форма высокого, президентского протокола. С флагами, стягами, специальной символикой, кавалькадой мы направляемся к нашим павшим, как к самым важным людям.
"Завтра". Что это за путешествия? Где вы бываете, что посещаете?
о. В. Каждый раз это новый и чётко спланированный маршрут с десятками остановок. Мы посещаем концлагеря, шталагеря, лагеря смерти, сборные захоронения, гражданские кладбища, содержащие сегменты наших могил. Возлагаем цветы, венки, вымпелы, совершаем поминовение. Каждое такое посещение — это новые открытия, вопросы, поразительные встречи. В Бухенвальде, например, мы встретили русскую женщину, отец которой был в плену, и после освобождения остался в Германии. Она никогда не была в России. Русское, по её словам, у неё осталась только одно — вера. И вот, во время своего первого же посещения Бухенвальда, она встречает русских православных священников, которые проводят службу. Для неё это был шок… В крупнейшем шталаге Цайтхайн в бараке, на балках, находим отметины наших солдат, которые зачёркивали проведённые в плену дни. Там немного отметин — 30-40. А что потом? Непонятно. Но лежит их там, забытых, — тысячи! На месте лагеря Берген-Бельзен в густом лесу встречаем просеку. Голая полоса, ничего не растёт! Почему? Оказывается, это места проволочных ограждений — их обрабатывали гербицидами, чтобы никто не приближался. В бараки на 800 человек этого лагеря набивали по 8 тысяч пленных, которые сгнивали там заживо… В Нормандии, у Ла-Манша, есть огромное кладбище Мон-де-Юне — там лежит 11 тысяч немцев. И часть этого некрополя занимают могилы русских, погибших при строительстве укреплений на Атлантической линии. Рядом красоты, которые не посещал редкий наш турист. И вот это пустое кладбище. Во время отпевания погибших на Мон-де-Юне мы встретили немецкую пожилую пару. Услышав панихиду, они были потрясены — русские приехали помянуть своих. Они плакали навзрыд, для них это было откровение…
"Завтра". Сколько наших солдат лежит сегодня в Западной Европе? В каком состоянии находятся эти могилы?
о. В. В Германии 3310 зарегистрированных захоронений. Это больше 800 тысяч человек. Сейчас эти цифры уточняются и растут. Во Франции и Бельгии — десятки кладбищ. Что касается состояния, то ухожены они и не хуже немецких. И это укор нам. Да, необходимы средства: ежегодно Германия выделяет на уход за нашими могилами 25 млн. евро. Но на первом месте в таком деле стоят всё-таки серьёзность и ответственность. Вот иллюстрация. Останавливаемся в одной немецкой деревушке. Местная жительница, старушка, спрашивает: куда едете? Мы объясняем. Она — а у нас тоже один русский захоронен. Мы — как, можно посмотреть?! И вот, выходим ранним утром в центр деревни, к церкви. А он, родимый, прямо у алтарной стены храма лежит, как у нас священник! Весь в цветах. Причём никто не знал о нашем приезде, никто специально не готовился. Я был потрясён. Мы спрашиваем: кто он? А нам в ответ — уже не помним, то ли от ран умер, то ли от голода, то ли от работы тяжёлой. Вот такое отношение. А мы часто не только не ухаживаем за "отеческими гробами", но даже и не посещаем их, забыли.
"Завтра". Помимо отсутствия внимания к своим могилам, какие ещё серьёзные проблемы вы увидели и обозначили после обращения к этой теме?
о. В. Одна из важных проблем — это закрытые архивы советских военнопленных. В 1945 году наши захватили все учётные карточки с данными узников, которые немцы тщательно документировали, и увезли в Подольск в Центральный архив Министерства обороны. И в течение десятков лет их никто не удосуживался открыть. А ведь там информация о сотнях тысяч человек! Что мы официально знаем об этих людях? Попал в плен. Пропал без вести. Всё. А что с ними на самом деле случилось, как закончились их дни? Немецкие исследователи давно просили: дайте нам эти архивы, мы приведём их в порядок, каталогизируем, переведём на кириллицу, вернём вам обратно. Я не хочу оценивать действия работников Министерства и Архива. Я понимаю, что там работает ограниченное число сотрудников, которые самоотверженно трудятся за мизерную зарплату. Но наша задача — возбудить интерес общественности к проблеме "без вести пропавших". Есть вести! Надо что-то начинать делать.
"Завтра". Помимо заграничных поездок, вы организуете акции поминовения солдат на нашей земле — в Ленинградской области, Карелии. Расскажите, что это будут за мероприятия, когда их планируется провести, кто может в них участвовать?
о. В. Участие могут принять и принимают все желающие. На мотоциклах, машинах, автобусах. Можно просто присоединиться к нам, и найдётся место. Первого июня стартуем с акцией "Ленинградская Хатынь" — поездкой в Волосовский район на место сожжённой немцами деревни Большое Заречье. Там создан редкий мемориальный комплекс: белые русские печи, стоящие посреди зелёного поля, большая бронзовая фигура партизана, который пришёл на родное пепелище. Возлагаем гвоздики, служим панихиду. И поминаем этим всех мирных жителей, пострадавших во время войны. 22 июня проводим "Свечу Памяти", посещая места боёв, связанных с прорывом блокады Ленинграда: Марьино, Невский оборонительный плацдарм, Синявинские высоты. На "Свечу" выезжает почти весь мотоциклетный город, огромная колонна. Салютуем, служим панихиду. Заканчиваем всё праздником в приходе Лезье-Сологубовка с угощением для всех и музыкальным фестивалем.
После этого несколько дней уходит на подготовку поездки по Европе — акции "Мир и Память". Длится эта поездка 2-3 недели, выезжаем 28 июня, в Петербург возвращаемся в середине июля. 3-4 августа проводим акцию "3-я ДНО" — выезд в Карелию, в Нурмолицу, на место боёв и захоронений воинов Третьей дивизии народного ополчения, павших здесь осенью 1941 года. Это — питерские студенты, интеллигенты, рабочие. Все они героически сражались против профессионалов-финнов, знающих эту местность, умеющих воевать. Многие ополченцы легли здесь, но часть смогла уйти, совершив героический марш по карельским лесам, унеся с собой раненых, таща пустые орудия, подводы. Эти бои позволили нашим войскам уйти за Свирь и занять там оборону. Дальше Свири финнов уже не пустили. Этой акцией мы поминаем ополченцев — жителей нашего города.
Наконец, 20 августа стартует мотопробег Санкт-Петербург—Войсковицы, в память боёв по обороне Ленинграда в августе 1941-го. Акция носит название "Защита Колобанова", в честь командира роты тяжелых танков, расстрелявшего из своих 5 машин танковую колонну противника. Его бой был заключительным. А перед этим состоялось три сражения, которые дали курсанты Новопетергофского училища погранвойск. Эти мальчишки — 18-20 лет — сдерживали врага на подступах к Ленинграду две недели и фактически сковали у Гатчины три немецкие армии! Это время оказалось крайне важным, чтобы эвакуировать из Гатчины население, раненых, ценности, подготовить Ленинград к обороне, заминировать подступы. Что, собственно, и остановило немцев: не будь этого времени, они вошли бы в город, как нож в масло. К сожалению, об этих героических боях сейчас помнят всё меньше. Этим пробегом мы стараемся обратить внимание к местам и подвигам солдат, которые незаслуженно забыты.
"Завтра". Отец Вячеслав, в этом году вашему музею — 10 лет. Подобных выставочных площадок в Петербурге — одна-две. Музей, несмотря на свою камерность, хорошо известен среди прихожан, ветеранов, школьников. Расскажите, как он появился?
о. В. Начнём с того, что я сын солдата, единственный его ребёнок. Мой отец был пулемётчиком, воевал на Втором Прибалтийском фронте. Домой он вернулся израненный, с заработанным в окопах туберкулёзом. О войне рассказывал неохотно. Лишь иногда наговаривал что-то, будто на диктофон. Вспоминал, как ходил в танковую атаку. Как приходилось стрелять в своих — перебежчиков, которые вставали в полный рост, лишь бы их убили. Как полз в темноте по телам своих друзей, раздавленных в блины, понимая, что эти ребята уже никогда не вернутся, так и останутся лежать здесь. Всё это не могло пройти мимо.
Первым же, так сказать, документом будущего музея, стало письмо бывшего немецкого солдата Карла Шнайдера. Дело в том, что когда мой отец вернулся в 1944-м с фронта в деревню, в родную Костромскую область, там уже создали лагерь для пленных немцев, и они что-то строили. Мой дед, который тоже, вернулся с войны израненный, видя, что сын не пригоден к тяжёлой работе, посоветовал ему идти работать в лагерную контору. Отец сначала противился: "Немцев видеть уже не могу!" Но потом согласился. И вот в этом лагере, папа познакомился с немцем по фамилии Шнайдер. Этот парнишка хорошо играл на аккордеоне, как и отец, рисовал, и они подружились. Отец стал его забирать из-за колючей проволоки, приводить в семью. То есть переборол в себе эту ненависть, увидел во вчерашнем враге человека. Потом Шнайдера освободили и он уехал в Германию. Поддерживать связь в ту пору было нельзя, и они больше ничего друг о друге не слышали. И вот в 1989 году, когда я впервые отправился в Германию, отец сказал мне: "Если увидишь там мужчину моих лет по фамилии Шнайдер — передай ему привет". Имени он не знал. И уже после смерти отца, во время строительства Сологубовского храма в Кировском районе, я начал рассказывать приезжающим на могилы погибших предков немцам эту историю. Они пересказывали её у себя дома. История пошла гулять по Германии. И вдруг в 2003 году мне приходит письмо от бывшего солдата вермахта, военнопленного Шнайдера. Это был не тот Шнайдер, но письмо было всё равно очень хорошим — с покаянием и благодарностью в адрес русских людей. Я задумался тогда: если у меня когда-то будет музей, этот необычный артефакт обязательно станет его первым экспонатом. Это и послужило отправной точкой.
"Завтра". Музей находится при храмах. Какое-то особое внимание вы уделяете религиозной тематике?
о. В. Эта тема интересует меня в первую очередь. Когда музей зарождался, я просил знакомых ребят помочь с экспонатами, и сюда хлынул вал вещей. Сейчас уже практически ничего не прошу и не беру, кроме свидетельств религиозной жизни на фронте. В музее есть солдатские крестики, ладанки, мощевики, иконки. Имеется странная и удивительная находка — покровец, обнаруженный на груди бойца — это часть церковных облачений, к которым миряне не прикасаются. Или большой напрестольный крест, найденный на груди другого убитого солдата, под шинелью. В одном месте, в блиндаже, выкопали печную трубу, выкрашенную в белый цвет, чтобы не было видно на снегу. Но на стороне, обращённой к нашим позициям, на трубе алела нарисованная краской Божья Матерь! В подбитом самолёте, в подсумке лётчика, отыскались рукописные, карандашами, иконы. Или в блиндаже, на передовой, находим истлевший образ Тихвинской Божьей Матери. Откуда он здесь? Это передовая, не до молитв, 40 метров до немцев! Но вот такие находки…
"Завтра". Ваши экспозиции именуются "Неизвестная и неоконченная война". Что значит такое название?
о. В. Война, действительно, не окончена, пока не захоронен последний солдат. Когда занимаешься раскопками, понимаешь это особенно ясно. Что касается — неизвестная, то мы далеко не всё знаем об этой войне. Каждый год открывается много нового — и об этом надо говорить. Например, чем оборонялись ленинградцы? У нас в музее есть гранаты из цемента. Пусковые устройства для мин, изготовленные из дерева, — их делали старики и дети. Царские винтовки с гранёными ложами. Кто знает об этом? Находим дробовики, с которыми сражались не только ополченцы, но и регулярные войска: двустволка в тесном окопе — самое удобное оружие. Сапёрные лопаты, заточенные до остроты топора. Или вот история, рассказанная моей прихожанкой Еленой Семёновной Меньшовой. Она, тогда ещё девчонка, работала в осаждённом городе почтальоном. И к ним регулярно приходили с фронта письма без адресата со словами — "Отдать первой попавшейся девушке!" Писали мальчишки, у которых не было подруг. Все почтальонши переписывались с такими бойцами. Елена Семёновна вела переписку с тремя ребятами. Не выжил ни один.
"Завтра". Что для вас самое важное в функционировании музея? Какой подход вы используете в своей работе?
о. В. Каждая вещь должна быть осмысленна, каждый экспонат должен быть передан через рассказ.. Вот, смотрите, нашлись вещи погибшего солдата — мыльница, ложка, подсумок, лопата, документ. Поисковики узнают, что сын этого бойца живёт в престижном районе, на канале Грибоедова. Идут туда, звонят в дверь и встречаются с этим самым сыном, очень состоятельным человеком. "Вот, отца вашего нашли" — говорят. "Ну что? — отвечает тот. — Я родился, когда он ушёл на фронт, я его не знал никогда". "А что делать с вещами?" — спрашивают. "Оставьте себе!" Такую историю вряд ли услышишь в каком-то музее. И вряд ли где увидишь вещи солдата, погибшего за свою Родину, от которого отказался родной сын.
Вот находят косточки другого солдата. Кто такой? Ни крупицы информации. И вдруг рядом обнаруживается фляжка — и она оказывается целым письмом, написанным для потомков! На фляжке ножиком вырезано, что её подарили владельцу 29 сентября 1941 года, на день 18-летия, наполненную спиртом или водкой. Дальше стрелочками указано, как в этих же числах они с отрядом переправляются на другой берег Невы, где стоят домики — деревни Московская Дубровка и Арбузово. Холмики, ёлочки нарисованы. И написано — "В. Кровлин". И мы находим в архивах, что эти безвестные косточки оказываются Володей Кровлиным, который был одним из первых десантников, переправившихся на Невский пятак и убитым здесь в декабре 1941 года.
Или котелок. Казалось бы, и что? А история его такова. На Ивановский плацдарм, в устье реки Тосны, немцы сбросили тяжёлые 250-килограммовые авиабомбы. Такие бомбы не применяются в полевом бою — они предназначены для жилых кварталов. То, что их применили, говорит только об одном — о невозможности сломить сопротивление защитников, об отчаянии и безысходности немцев. Такой снаряд уничтожает всё живое в радиусе 1 километра. Уничтожены были и советские бойцы, оборонявшие этот участок. И вот мы вскрываем блиндажи, и находим четыре подсумка, четыре пары сапог и четыре противогаза. Но ни единого словечка — кто такие? И вдруг водой вымывает котелок. Открываем — а там перловка с тушёнкой, жирная, наваристая, законсервированная много лет назад глиной. Ложка деревянная в кашу воткнута. Протираем котелок, и вдруг проступает: "Попов". Один из четверых — Попов…
"Завтра". И, наконец, что даёт такое погружение в ушедший военный мир? Чем ценно соприкосновение с этой страницей нашей истории?
о. В. Во-первых, это делает нас теми, кто мы есть. Я не люблю патетическую риторику, но любви к Родине надо учить. И за каждой фотографией, за каждой иконкой, за каждым флакончиком духов из бушлата женщины — стоит жизнь. Это позволяет увидеть свою Родину не плакатно-клишеобразной, а народной, подлинной… Во-вторых, это позволяет лучше понять и само это непостижимое явление — Великая Отечественная война. Мы проигрывали по технологиям, по обмундированию, по оснащению, по питанию, но всё равно победили. Почему? Духом оказались сильнее. Один мой покойный друг, священник Василий Ермаков, тогда ещё ребёнок, рассказывал: в их посёлок пришли немцы, и возникло ощущение, что пришли инопланетяне! Совершенно другой образ жизни, другая цивилизация: форма, вышколенность, техника, порядок. Казалось — их невозможно победить. Фашисты двигаются в глубь России, и вдруг через какое-то время что-то меняется. Раненых с немецкой стороны всё больше, раскаты всё ближе. И возникает мысль — победить этих невероятных людей могут только сверхсила, сверхразум, сверхчеловек! А немцы отступают, бегут и оставляют город. И входят наши — немытые, небритые, завшивевшие, разномастные, в обмотках, в крови, советские солдаты. Сильные духом победители.
Беседовал Сергей Прудников
Фото Надежды Тарасевич
