“Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли”, — заметил Талейран. И в этом смысле он, как и Эзоп, — провозвестник подтекста, понятие которого вошло в интеллектуальный обиход много позже. Подтекст и есть закамуфлированная текстом мысль, вместе со своими мотивом и целью. Язык — технология двойного назначения. Инструмент коммуникации, он может использоваться и для объединения людей, и для их раскола — как аппарат насилия над реальностью.
С какой целью вам обычно говорят о демократии, свободе слова, разделении властей, честных выборах и прочих составляющих идеального правового государства? Обычно — чтобы дать вам познать вкус идеалов в сравнении с реальностью, которая им не соответствует. И подвести к мысли о том, что соответствие идеалов реальности может быть достигнуто с помощью, выражаясь языком спецслужб, активных мероприятий. Для этого (прежде чем разделять и властвовать) надо объединить толпу.
В эпоху цветных революций мы это наблюдаем постоянно. Симптоматично и символично то, что у идеалов, как и у горизонта, есть свойство удаляться по мере приближения. Объект манипуляции идеалами выступает в роли ослика из известной притчи: он покорно следует за морковкой, которую держит перед ним его наездник. Это, так сказать, вечный двигатель перемен, которых требуют наши сердца. Чтобы за реальностью обнаружить действительность, придется сорвать холст, на котором изображен очаг мысли.
Тут можно подумать, что я пытаюсь разоблачать идеалы — совсем напротив. Просто идеалы, которые существуют сами по себе в качестве абстракций, несут на палочке наездника соблазн и зло. “Причинение добра” — вполне прозрачный эзопов язык, его даже толковать не надо. А идеалы, которые руководят человеком, помогающим другим, очень даже хороши. Идеалы здорового человека — это мотив, а не цель. Беду приносит сдвиг мотива на цель, заставляющий идеалы абсолютизировать.
Что это значит? Только то, что универсальных решений не существует. Что русскому здорово, немцу — карачун. Институты демократии помогают поддерживать гражданское согласие в европейских странах, а попытки силком насадить их на Ближнем Востоке взрывают хрупкий мир, который держался на диктаторском принуждении к нему. Наверное, это порождает желание считать жителей Третьего мира гражданами второго сорта, но даже “золотому миллиарду” уже неочевидно, что худой мир хуже доброй гражданской войны, которую несёт погоня за идеалами.
Общественный договор — это права и свободы, которыми низам компенсируют признание прав и свобод верхов.
Я бы сказал, в этом и есть смысл демократии: скажем, полагать, будто в США существует какое-то равенство между элитами Демократической партии и простыми избирателями, было бы комично. Институционально демократия — если и не власть большинства, то власть, большинством легитимизированная. Но в России мы сталкиваемся с интересным парадоксом: “демократическая” интеллигенция считает, что большинство не может быть право. Значит ли это, что демократия для неё — ложная и негодная модель государственного устройства? Или — всего-навсего “власть демократов”?
Ещё более парадоксальным образом те же люди считают, что, в отличие от России, на Украине как раз право большинство. И они же очень раздражаются, услышав словосочетания вроде “когнитивный диссонанс” или “совсем другое дело”. Вот, к примеру, Матвей Ганапольский заявляет, сравнивая свою Украину с Россией: “У нас есть важная история — у нас нет государственного телевидения. И поэтому какого-то такого нарратива, что вот дали задание и его отрабатывают — такого просто нет. Это очень важно”.
Заявляет это он на радио "Эхо Москвы", — за что, видимо, получает гонорар от “кровавого режима”, который “воюет” с его страной и который он неустанно разоблачает. В то время как в его стране президент одним махом закрывает три оппозиционных телеканала — и это, видимо, вполне демократично. На Украине, таким образом, оппозиция может считаться пятой колонной, а в России не может — это совсем другое дело. Почему — представителей “Сил Света”, разумеется, не волнует. Главное, что это попрание прав и свобод, за которые главная оппозиционная радиостанция борется на деньги “кровавого режима”.
Тот же самый анекдот мы видим в закрытии немецкими властями телеканала RT DE и российскими, в качестве симметричного ответа, — Deutsche Welle. Рупор российской пропаганды должен быть разрушен, а вот глушить голос германской свободы — преступление. Может быть, Deutsche Welle — не государственный канал? На словах — да. На практике — достаточно заглянуть в немецкую Википедию: “Финансирование DW в значительной степени осуществляется за счёт денег налогоплательщиков из федерального бюджета. Deutsche Welle получает субсидию от уполномоченного федерального правительства по культуре и средствам массовой информации”.
Мы видим, что свобода слова — это свобода манипуляции словами с политическими целями, то есть — пропаганды.
В определённом смысле это нормально, потому что представители различных социальных и политических страт в правовом государстве должны иметь возможность отстаивать свои интересы, манипулируя ими. RT на Западе выполняет примерно ту же функцию, что и "Эхо Москвы" — в России: доносит до аудитории альтернативную точку зрения. Альтернативную — не обязательно значит проплаченную врагами, ведь оппозиционеров на "Эхе" подкармливает государственная монополия "Газпром". Это примерно как если бы Deutsche Bank финансировал СМИ "Альтернативы для Германии" (которая, как ни крути, всё-таки парламентская партия, в представлении немецкой либеральной общественности — типа нашей ЛДПР). Можете себе такое представить?
Свобода — это не цель, а средство (особенно если принять точку зрения, в соответствии с которой в Германии и на Украине свобода уже существует). Может ли свобода быть средством затыкания рта? В правовом смысле — конечно: так на основе общественного консенсуса в цивилизованных странах ограничивается свобода высказываний экстремистов и террористов. Но может ли свобода ограничивать свободу законного инакомыслия? В отличие от большинства нынешних российских оппозиционеров, покойная Валерия Новодворская была человеком предельно честным. “Я лично правами человека накушалась досыта. Некогда и мы, и ЦРУ, и США использовали эту идею как таран для уничтожения коммунистического режима и развала СССР. Эта идея отслужила своё, и хватит врать про права человека и про правозащитников. А то как бы не срубить сук, на котором мы все сидим”, — писала она в августе 1993-го, в самый разгар своего романа с ельцинским режимом.
Подобные слова — бальзам на душу любой власти. Но если вы хотите платить за свою свободу чужой, то с чего бы вам ждать соблюдения собственных прав? Разумеется, правды бывают разными. Но истина — это правда для всех.
Суть реальной демократии лучше всего выражена золотым правилом: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой.
Именно эта простая истина, а не ссылки на притянутые за уши идеалы или историческую несправедливость (с требованиями покаяния оппонентов), может быть основой общественного договора или гарантий безопасности.
СМИ никогда не будут лабораторно независимыми: редакционную политику проводят люди с собственными вкусами и убеждениями, и финансируют (хоть инвесторы или спонсоры, хоть рекламодатели или подписчики) — тоже. Независимым может быть журналист, который готов если не принять, то хотя бы понять и донести до своей аудитории даже чужую правду. Именно с этого начинаются свобода и демократия, которые заинтересованные лица в составе комплексного меню подают только под собственными соусами.
Алексей Алешковский
Публикация: Fitzroy
