Светкины картинки

Название журнала было выбрано исходя из того, что забавные и веселые картинки, сопровождаемые короткими остроумными надписями, всегда нравятся маленьким детям.

Из описания журнала «Весёлые картинки»

Над нашими головами часы на маленькой церкви бесконечно отбивали время. Мы достигли края света - это становилось все ясней. Дальше идти было некуда: впереди – только мертвые. Их было так много, что поневоле становилось стыдно, почему я не нашел время разглядеть их, когда они целыми годами жили рядом со мной. И правда, времени нам хватает думать лишь о себе.

Луи Фердинан Селин «Путешествие на край ночи»

«Лаборатория», он же – «Московский рок-клуб» на Старой Басманной улице. Логотипы – лабораторная пробирка, волосатый и страшный, неизвестно кем нарисованный музыкант. Организатор – Рок-лаборатория, подразделение Единого научно-методического центра (ЕНМЦ) Комитета по культуре Правительства Москвы.

Это был наш странный и весёлый рок-клуб 90-х годов, один из последних в столице. Существовал ещё «Р-клуб», он немного пережил наш, дольше работал «Форпост», однако культурное пространство Москвы уже стало иным, менялись декорации, в моду входили танцевальные клубы, появлялись жемчужно-золотые ростки гламура. Вымирали последние динозавры клубной рок-эпохи, их кости занимали место в музейных пространствах мемуаров, воспоминаний и снов. До нас в здании на Басманной был театр «Умная Маша», после нас – дискотека, сейчас – шаурмичная. Тоже знамение времени.

В клубе мы работали со Светой Дьяковой. Несколько лет назад, переставляя книги, я нашёл ее фотографию. Она сделана Костей Кудрячёвым в Рок-лаборатории, в здании на Старопанском переулке. Я думал, что у меня со Светой только одна фотография – мы сидим на концерте в «Лаборатории», а оказалась ещё одна – эта. Фотография лежала в книге «На рубеже двух эпох» митрополита Вениамина (Федченкова), служа закладкой. Света читала её, а когда уволилась, оставила в ящике стола. Потом я взял книгу домой, но не прочёл. Несколько лет она стояла на полке, а потом из неё выпала фотография Светы, лежавшая между 226 и 227 страницами. Выпала уже после её смерти.

Фотография сделана в 1997 году. Тогда, окончив Литературный институт и собираясь поступать в аспирантуру, я устроился на работу в Московскую рок-лабораторию. Это было интересное место, перекрёсток, где встречались многие. Бывали музыканты, поэты, идеологи, всевозможные люди, любящие движуху. Заходили за номерами газеты «Дверь в рокенрол», которую издавал Володя Марочкин. Он настаивал, что надо писать «рокенрол» в одно слово – так называется русская музыка, в отличие от западного «рок-н-ролла». Газета была напечатана на толстых шершавых листах в военной типографии. Рядом с «Дверью в рокенрол» лежала газета «Штурмовик», которую приносил Андрей Смирнов, тогда бывший в партии Константина Касимовского «Русский национальный союз», длинноволосый, интересовавшийся музыкой. Заходил Сергей Жариков из группы «ДК», в клетчатой рубахе с закатанными рукавами, излучая иронию, драйв и прикол андеграунда. И, конечно, там была Света Дьякова, весёлая взбалмошная Светка из «Весёлых картинок», сестра журналиста и политика Игоря Дьякова.

Порой мы выпивали вечером на Старопанском – лето, жаркий день, горячие крыши, десять минут ходьбы до Кремля, вокруг – старая Москва, с её двориками, арками, лепниной, брусчаткой, пирожками в масляных бумажках, водкой в разлив, уличной музыкой. У Светы был замечательный низкий голос, странно умещавшийся в ней – она была мала ростом. Она пела народные песни. Казалось, им тесно в комнатке дома на Старопанском, они подходили для русского простора – от горизонта до горизонта, трубный глас между двух июньских зорь.

На работу в Рок-Лабораторию я устроился по приглашению её руководителя Володи Марочкина. В марте 1996 года пришёл к нему в гости на Пятницкую улицу. Я хотел взять у Марочкина телефон Кирилла Колосова, лидера группы «Крэк». Двумя-тремя годами ранее «Крэком» была выпущена песня на стихи Алексея Широпаева «Наше завтра»: «Там в панели, как в северный берег, бьется ветер, взметающий хлам. Территории новых империй начинаются там...». Тогда стихи ещё были паролем, в том числе эти жёсткие, шершавые строки; «широпаевщина», скребущая напильником консервативной революции по ржавой болванке современного мира.

Записав песню, группа появилась на собрании партии «Фронт национал-революционного действия» Ильи Лазаренко, с которой тогда был связан Широпаев – волосатые мрачные высокие парни в компании двух длинноногих девушек в косухах, одна – в белых чулках. Музыкантов включили в число «почётных соратников». Колосов был на одном или двух митингах, затем контакт прервался.

...Дверь открыл Марочкин. Я раньше его не видел и представлял иначе. Он был непохож на «рокера» – чуть полноват, довольно короткие волосы, высокий морщинистый лоб, желтоватое лицо, ямка на подбородке, свитер. Иногда он носил косуху, но она не шла ему – будто с чужого плеча. Марочкин говорил быстро, смотрел мимо, поверх собеседника. И всегда был захвачен идеями и планами.

С «Крэком» ничего не вышло.

– Мы их всё время приглашали в клуб «Секстон», выступайте, пожалуйста», – вздохнул Марочкин. – Но Кирилл ушел в банкиры, остальные бухают.

Марочкин подарил мне несколько номеров «Двери в рокенрол», я дал ему западные скинхедовские издания. Рисунок с обложки финского журнала понравился Марочкину и был пущен в дело. Он, с небольшими изменениями, стал символом акции «Русский прорыв», призывающей голосовать за Зюганова – юноша, разбивающий гитарой доллар.

Мы с Марочкиным договорились встретиться в Рок-лаборатории, обсудить проекты. Направляясь туда, я ожидал увидеть нечто вроде байкерского клуба. В реальности оказалась бедно обставленная комната, где стояла кассетная дека с выломанной крышкой и красный телефон с диском, ценимый Марочкиным за винтажность.

Мы несколько раз встречались в Рок-лаборатории. Спустя год после первой встречи, Марочкин предложил мне, характерно вскинув голову и подбросив челку:

– Есть работа. Устраивайся к нам, будешь обзванивать провинциальные радиостанции и предлагать им купить для эфира сборник песен на СД-диске.

В сборнике было групп пятнадцать, в основном те, кого выпускала студия Константина Кудрячёва «Колокол» (он тоже работал в Рок-лаборатории), и те, про кого Марочкин писал в газете. Был «Тайм-аут», из менее известных запомнились «Хобо» и «Футболз» Сергея Рыженко. Ожидалась не только коммерческая прибыль – хотя, при разумной постановке, дело могло её принести, но и патриотическая акция: даешь русский рокенрол на всех волнах!

– Девочка тут одна занималась обзвоном, но не справилась, – сообщил Марочкин, – ты вместо неё будешь.

Он протянул мне листочки с телефонами радиостанций и пометками: «не дозвонилась», «не интересует», «хотят заказать»… Большая часть разграфленных листочков была пуста. Было жаль «не справившуюся девочку», я мысленно даже стал набрасывать ее портрет, как тут… Нет, наверное, не в этот день, а чуть позднее я встретился со Светой Дьяковой (тогда ещё Лобановой – по бывшему мужу), суматошной, талантливой, явно не подходящей для обзвона по телефону с вращающимся диском, да и вообще любому телефону... «Скандальна, неуравновешенна» – её характеристика себя.

Света не обижалась на меня за то, что я занял её место. Она в каком-то качестве осталась в Рок-лаборатории у Кости Кудрячёва. Мы быстро сдружились.

Тогда Света стала вокалисткой «Весёлых Картинок», у неё завязался роман с Димой Яншиным – гитаристом и лидером группы. «Великий гитарист», – убежденно говорила Света, я слышал такие отзывы и от других. Говорил Дима мало, больше улыбался, хитровато, носил синюю потёртую джинсовку. У него уже обозначилась лысина, длинные волосы заправлены за уши, был он не то, чтобы полноват, но плотноват и как будто слегка похмелен. При этом он выглядел привлекательно и даже загадочно – было в нём нечто, ощутимое присутствие таланта. Не могу представить его агрессивным или ревнивым – скорее молчащим, с улыбкой чеширского кота, сидящего в глубине комнаты, в полутьме.

Поначалу я работал старательно, дозваниваясь в Тольятти, Сочи, Сыктывкар... Приобрести диск (он стоил недорого) радиостанции соглашались, в дальнейшем сотрудничестве были заинтересованы. Но ничего из этого не вышло. Предзаказы были, однако диски ещё не выпустили. Возможно, я мог бы повлиять на процесс, но обзвон мне уже надоел, а Марочкин увлекся новой идеей и пустил дело на самотёк. Я же – оформленный по трудовой книжке методистом без определенных обязанностей и с мизерной зарплатой – решил продолжать околомузыкальную деятельность, сочетая ее с учёбой в аспирантуре. А, главное, достать денег, которых совсем не было. Света была озабочена той же проблемой. Помню, как уговаривали Костю Кудрячёва открыть лоток с кассетами «Колокола» на «Горбушке», а мы со Светой будем продавцами. Планировали проводить концерты и делать издания. Болтали, выпивали, ели пирожки, продававшиеся в здании Историко-архивного института.

…Появлением новой движухи мы снова были обязаны Володе Марочкину – точнее, его необязательной и фантазёрской натуре. Собравшись провести в рок-клубе «Лаборатория» на Старой Басманной ряд концертов, он это дело бросил. Начальник ЕНМЦ Владимир Кириллович Сергеев, создатель Рок-лаборатории и системный патриот (таковых ещё было немного), предложил нам с Костей Кудрячевым расхлёбывать эту круто заваренную кашу. Надеялись и на доходы, в первую очередь от бара. Всем клубным хозяйством руководил Володя Сергеев, сын Владимира Кирилловича, бывший в ЕНМЦ в статусе неофициального начальника над тем, что дадут. К нашей группе присоединилась Света, привлекли Михаила Моисеева. И началось наше «клубное строительство».

Мы были убеждены, что стоит развесить несколько десятков броских афиш, сделать объявление на радио «Ракурс» (где работали сочувствующие камрады), а также оповестить родных и знакомых, как в наш клуб народ повалит валом. Афиши нам печатал юноша Хачян, порой вливавший в системный блок компьютера небольшие дозы водки – для улучшения его настроения. Поиск групп тоже казался несложным – у Кости Кудрячёва были завязки с более-менее известными командами, часть из которых он продюсировал и выпускал их альбомы на «Колоколе». В запасниках Рок-лаборатории лежали десятки кассет с альбомами подростковых команд. С ними мы уже знали. как работать – по принятой тогда схеме. Выступление могло состояться только в случае выкупа заинтересованной группой не менее двух десятков билетов на собственное выступление. Которые они потом, по идее, могли продать своим приятелям и девчонкам. При условии выступления в один день минимум четырех, максимум восьми таких групп (концерт длился четыре-пять часов), можно было гарантировано отбить затраты на билетах и немного заработать, продажи в баре шли в чистую прибыль (за вычетом денег бармену и накладных расходов). Другое дело, что билеты, выкупаемые подростками, обычно оставались у них на руках – друзьям и девчонкам билеты не продашь, приходилось дарить, а больше никто не покупал.

Мы оказались никудышными продюсерами без коммерческой жилки. Билеты почти не выкупали. Юноши мямлили: «А у нас их не купят» (что было правдой) и выкупали три-пять штук. Остальные соглашались взять «на распространение». Особенно нахальные дети спрашивали о гонораре или сообщали, что на первый раз «готовы выступить бесплатно». Мы с Мишей Моисеевым развешивали афиши в рок-магазинах и студенческих общежитиях рядом с клубом, тем же занимались Света и Костя. Разбрасывали флаеры. Неприятным открытием оказалось то, что на наши первые концерты приходили только музыканты и даже не их – наши девушки. Некоторым утешением служило, что клуб называется «Лаборатория», и мы открываем молодые таланты.

С системой трат и доходов дело обстояло следующим образом. Мы – администраторы – получали часть денег за билеты и (после определённой суммы прибыли) процент от бара. При этом, даже в случае явки на концерт только себя самого, нужно было оплатить работу главного человека – звукооператора и аренду аппарата (зачастую звукооператор был его собственником). Иначе музыки не будет. Без аппарата (его забыли привезти) состоялся только концерт национал-большевиков, на котором в акустике согласился спеть Дмитрий Ревякин. Но перед этим чуть не состоялся тотальный мордобой.

Второй человек – «хозяин света». Я считал это нелепой тратой, но некоторые группы (чуть подросшие в статусе) принципиально отказывались играть без пяти-шести мигающих лампочек – примитивной цветомузыки. Световик получал меньше, чем звуковик, но тоже стабильно и всегда. Далее – охрана. Её брать не обязательно, но это плохо кончается. В зале и у сцены может работать кто угодно – недорогие бойцы типа байкеров, скинов, футбольных фанатов, казаков или ещё каких-нибудь крепких парней. Плюс – они постоянно пьют пиво и «поднимают бар» (иногда за пиво и дежурят). Минус – работа в пьяном виде, неконтролируемые и спонтанные драки с публикой, безответственность и отсутствие прикрытия «в случае чего». Для «случая чего» – визита милиции или других надзорных органов (и сейчас это проблема, а тогда работали практически в черную) лучше брать на дежурство милиционеров, подрабатывающих в свободное время. Стоят они обычно на входе. Милиционеров уважают посетители, они «разруливают» с братьями-милиционерами, но платить им также обязательно. Желательно и налить после концерта за счёт заведения. Потом следует уборщица, впрочем, убраться можно и самому. Остается разобраться с хозяином бара (который заинтересован в массовом посещении концерта и, соответственно, «подъёме бара») и руководством клуба (аренда, накладные расходы). Все остальное – твое. У нас в остатке на первых порах был даже не ноль – глубокий минус.

Наши первые концерты проходили при практически пустых залах. Не могу сказать, что наши неизвестные команды были совсем слабые. Попадались забавные и даже талантливые группы. К первым могу причислить «Мафию» – группу солидных дядек, игравших хард-рок в стиле AC/DC и ZZ Тop. Спонсором группы был вокалист – собственник коммерческой палатки. Они послушно выкупали два десятка билетов и приводили на концерт нескольких женщин – жен или подруг. В перерыве, осматривая пустой зал, вокалист поделился со мной воспоминанием: «Вот раз выступали мы в Рязани, народа – полная площадь…» Тем не менее, мужики старались и без публики, с чувством исполняя свою заглавную песню. Она называлась «Мафия», конечно.

Вспоминается худой, по-панковски оборванный, беспокойный юноша, представившийся лидером группы «Собаки-наки». Его я о деньгах и спрашивать не стал. Сошлись на том, что «приведут людей». Предсказуемо никто, кроме музыкантов не пришел. Мы со Светой сидели в красных креслах зрительного зала и развлекались тем, что представляли себя на прослушивании в студии, типа мы открыли Sex Pistols. Парень, расставив на краю сцены ноги и выпятив вперед гитару, вопил благим матом. Сквозь плотные шторы пробивались пыльные лучи света, звук растекался и глох в сонном мареве маленького советского ДК. Вокалист напоминал не Сида Вишеза, а голенастого лосёнка, бредущего по просторам картин Шишкина.

Талантливы были парни из группы «Ганджубас-Бенджиз» – двое аккуратных юношей, исполнявших психоделику. Играли на двух гитарах, сидя на стульях, без ударника. Выходил хаос звуков, внутри которого угадывалась своеобразная изломанная мелодия и энергетика. Выяснилось, что юноши предпочитают грибы берсерков, один из них – творческий руководитель проекта – рассказывал, что солит их про запас, в трёхлитровых банках, складируя на балконе. Через несколько лет я встретил его на территории Сретенского монастыря – он стал трудником обители.

Мало-помалу – несмотря на то, что мы были кругом должны звукооператору – сумасшедшая идея нашего клуба стала преображаться во что-то вменяемое. Конечно, во многом благодаря выступлениям музыкантов «Колокола», прежде всего, Александра Непомнящего, стабильно приводившего на концерт несколько десятков фанатов. Отыграл выступление Сергей Калугин – тогда бородатый, перед концертом разогревавшийся с группой водкой в «копейке» перед входом в клуб. В первый раз выступил Роман Коноплёв, играл «Эпсилон Ди» Сергея Дунаева и Паперный со своей тогдашней группой. При этом считали каждую копейку – клуб мы убирали вместе со Светой, бутерброды с колбасой и сыром нарезал и поставлял в бар Костя Кудрячев. Вечером выходили из клуба и шли через шуршащий, ветреный парк Баумана к метро «Красные ворота», на скамейки, к Лермонтову, где выпивали, на что заработали. Запомнился вечер – мы сидим на скамейках, памятник Лермонтову светлеет в темноте, печные трубы кажутся гнездами, где вылупляются звезды. Болтаем обо всем и не о чём. Света в белом длинном плаще, смеется, говорит быстро и громко. Мы пьём дешёвое белое вино, «Монастырскую избу». Напиться им тяжело, но в голове плавает легкий дурман, приятно смотреть, как от площади разбегаются улицы.

Клубную жизнь оживлял его неформальный директор Володя Сергеев, молодой человек лет тридцати пяти, по образованию строитель. Раньше он работал на севере, где научился пить много и неудержимо. Про север спьяну рассказывал байку: «Знаешь, как я «Волгу» купил?.. На севере работал в клубе, заведующим. Там пол был из досок, огромные щели между ними. Все туда бычки швыряли. А когда ввели талоны на сигареты, я эти доски отодрал, собрал бычки и продал их. Денег на машину хватило». Коммерческая жилка у него, безусловно, была. На «Волге», якобы купленной с продажи бычков, мы вместе ездили на рынок, где он, пользуясь похожей на кавказца внешностью – смуглой кожей и чёрными усами, со скидкой покупал баночное пиво, до окончания срока годности которого оставалось два-три дня. Это пиво мы продавали на концерте в тот же вечер. Обычно тихий и интеллигентный, в пьяном виде Володя швырялся в клиентов клуба бутылками или строил им из-за стойки страшные рожи. Иногда же становился добрым и душевно говорил посетителям, наливая себе сивушную долгопрудненскую водку, – «Водка, аки слеза…», – рекламировал товар. На концерте Калугина пьянка переросла в беспредел. Я полез драться через стойку к Володе Сергееву, сказавшему что-то не то моей девушке Юле. Яншин сидел в полутемном месте и улыбался. Света пела народные песни около бара, так, что заглушала шум, доносившийся из зрительного зала. В итоге мы все, помирившись и облобызавшись, плясали под светкины песни на пятачке возле стойки, напившись так, что закрывать клуб пришлось Юле. Володя сунул выручку за день в полиэтиленовый пакет, где уже лежала приобретенная им селедка – купюр набралось почти с верхом, из жадности поехал домой на метро. По дороге его остановили милиционеры – деньги отобрали, селедку оставили.

История со своим клубом закончилась внезапно. Мы завершили сезон в июле, расплатившись со звуковиком, более-менее понимая, что делать дальше. Небольшой минус дало выступление группы «Тринадцатое созвездие», оказавшейся не такой популярной, как утверждал Костя Кудрячёв. Однако руководство ЕНМЦ решило, что с нас хватит, и назначило опытных администраторов – Таню Карповскую и Марину Булгакову, жену лидера группы «Легион». Я остался в клубе – работать барменом. Но это другая история.

…Света иногда звонила мне, порой мы встречались в рок-лаборатории. «Весёлые картинки» пребывали в андеграунде – играли немного, пытались писать диск. Однажды Света позвала меня с друзьями на концерт в клубе «Форпост». Было жаркое удушливое лето, собиралась гроза. Первые крупные капли стучали и расплывались на мостовой Сущевского вала. Перед концертом мы пили водку в подворотне сталинского дома. Сильно пьяные зашли в клуб – бесплатно, как гости. Света исполняла репертуар нового альбома – «Козлика». Я, после клубного пива, стал плясать между рядами. Несколько человек присоединилось.

– Вот идиот, – сказала мне Света, позвонив через пару дней, впрочем, беззлобно, – тут искусство, а ты между рядов скачешь.

В тот вечер я видел её в последний раз.

Потом Света иногда звонила – они с Яншиным всё глубже погружались в нищету и алкоголь, жили в Подмосковье, по слухам, что-то сторожили. На сайте группы сохранились их попытки заняться коммерцией: «Вышел новый CD. По этому поводу 30 сентября в 16.00 состоится его презентация. Гостей будут встречать в 15.30 у первого вагона электрички на платформе Быково. Проезд с Казанского вокзала или со станций рядом с метро «Электрозаводская», «Авиамоторная», «Выхино». Ждём!!! ...Эти компакты продаются. Звоните Светлане: 254-40-26. И готовьте 240 рублей…»

Когда в этот период своей жизни она позвонила мне ночью, сильно пьяная и сказала: «Яшин ревнует меня к тебе, скажи, что у нас ничего не было», а Яншин на заднем плане протестующе и шутливо бухтел, «что он такого и не думает, она чудит…», я сказал: «Конечно, ничего не было, что за бред!», и мне представлялась их сторожка в Быково, почему-то рядом с летным полем аэропорта, серые хвосты самолетов. Я вспоминал наши похождения с улыбкой, а потом стало как-то не по себе, но ненадолго – думал, скоро ещё пообщаемся, но больше она не звонила.

«12 сентября 2006 были найдены мёртвыми Дмитрий Яншин и Светлана Дьякова. Отпевание и кремация состоялись 19 сентября в 10.00 в морге Раменской больницы, платформа Фабричная».

Я точно не знаю, как жили Света и Дима, что происходило между ними в последние годы, как именно они отправились на тот свет. Но я помню её влюбленность, как она смотрела на него и гладила по голове, как он смотрел на неё – нечасто увидишь, когда так смотрят. И поэтому, думая о них, я чувствую не только боль, но и щемящую сердечную теплоту – как будто вижу их вместе, в клубе на Басманной, сидящих друг напротив друга в полутьме, в месте, где есть немного света.