Иван ВИШНЕВСКИЙ. Сегодняшний мой собеседник – один из известнейших и самых успешных профессиональных композиторов современной России, заслуженный деятель искусств РФ, профессор Российской академии музыки имени Гнесиных Алексей Львович Ларин. Вначале хочу вспомнить о том, как в 1983 году познакомился с вами. В это, наверное, трудно поверить современным молодым людям, но в 80-х годах музыка современных академических композиторов постоянно и многократно звучала на не миллионы даже, а на десятки миллионов людей по радио — а иногда даже по центральному телевидению. Именно так я познакомился с музыкой Ларина, впервые услышав Музыкальные иллюстрации к повести В. Шукшина «До третьих петухов». На меня такое яркое впечатление произвела эта музыка (не только музыка, но и её идеология), что это стало одним из поводов для того чтобы я поступал именно в Российскую академию музыки (тогда она называлась Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных), где вы работали. И вот я увидел вас, Алексей Львович, и поразился тому, что маститый композитор так молод, всего на несколько лет старше меня. И совсем молодой профессор учил немного более молодого студента инструментовке, истории оркестровых стилей.
Я не зря такую ностальгическую преамбулу сделал для нашей беседы, потому что в те годы, будучи ещё молодыми людьми, мы привыкли к общественному вниманию. Ваша музыка звучала на десятки миллионов людей по Всесоюзному радио (к чему приложил руку и я, работая там с 86-го года), и не только на Четвёртой, специально посвящённой академической музыке программе, но и по Третьей, и даже по Первой. Материально композиторы академического направления жили тогда гораздо лучше, чем теперь. Но важнее этого было общественное признание. Наши читатели, конечно, помнят фильм «Мимино». Один из главных героев этого фильма, армянин, говорил про стюардессу: «О, так она самого Хачатуряна видит!» То есть имя Хачатуряна (кстати, педагога нашего с вами института) было на слуху во всём народе настолько, что это был – ясно из контекста фильма – полубог, небожитель. Ничего этого больше нет. Вы переживали какие-то кризисы — психологические, а может быть, и музыкальные — из-за того, что вы были известны многим миллионам людей, будучи молодым человеком, а став зрелым композитором, наработав ещё больше и техники, и мастерства, и вдохновения, вы ушли, как и все мы, в какую-то маргинальную сферу?
Алексей ЛАРИН. Конечно, вы во многом правы. И статус члена Союза композиторов был иным, более солидным и достойным. Но я думаю, что ностальгия сама по себе — а жизнь сама по себе. Поэтому приходится, невзирая ни на какие трудности, просто честно делать своё дело. Это, я думаю, главное. Если каждый из нас будет этим заниматься в меру наших скромных возможностей, может быть, общий музыкальный уровень не будет падать, по крайней мере, так стремительно, как это происходило на протяжении последних лет и десятилетий. Вспомню Бориса Александровича Чайковского, одного из наших с вами учителей, который говорил, что в нашей профессии можно как ракушка в свою скорлупку закрыться и творить, создавать то, что тебе Богом и природой отпущено. А уж доберётся ли это до своего слушателя? Хочется надеяться, что когда-нибудь доберётся.
Помню, как в начале 1992 года мы, композиторы, оказались уже практически уничтоженными в общественном сознании. Да и материальная сторона очень сильно подкосила, и мне пришлось параллельно с работой в Гнесинском институте искать дополнительные способы заработка. Выручило то, что я хоровик по первому образованию и на этой почве работал в разных хоровых коллективах, много сотрудничал с Капеллой музея «Московский Кремль». У нас были зарубежные гастроли, которые как-то помогали выжить в той ситуации. Но вы и сами знаете многих наших коллег, которые и частным извозом занимались и так далее, и не всегда могли отдавать себя своей профессии, своему призванию.
Сейчас, может быть, в этом плане ситуация несколько нормализовалась. Нет, денег композиторам за их труд чаще всего по-прежнему не платят. И стало уже отчётливо понятно, на что надеяться не нужно. В частности, на помощь государства в исполнении и пропаганде своей музыки. Приходится опираться на что-то другое. Прежде всего – это дружеские отношения. Взаимопомощь музыкантов. То есть, мы не ставим перед собой невозможных планов, а то, что возможно, опирается на чисто человеческие контакты. Много лет дружу с Геннадием Дмитряком, который сейчас руководит Капеллой имени Юрлова — одним из наших лучших хоровых коллективов. Вот ему с его энергией, инициативностью как-то удаётся находить спонсоров. В этом году, когда отмечается 90-летие Александра Александровича Юрлова, Дмитряк проводит огромный, фактически всероссийский фестиваль памяти этого мастера. В сентябре состоялся концерт в зале Чайковского, где сводный хор городов России составлял около 300 человек. Представляете, какая поющая махина! Это действительно впечатляло. И по всей России проходят концерты, посвящённые Юрлову.
На концерте открытия была вице-премьер Ольга Голодец, и Дмитряк, как опытный дипломат, уже закидывал удочку насчёт того, чтобы сводный хор в 300 человек проехал и по российской провинции, по глубинке, чтобы донести искусство этой поющей армии до возможно более широкого слушателя.
Иван ВИШНЕВСКИЙ. Почему вы не уехали за рубеж? Я назову десятки фамилий композиторов и других деятелей искусств, при том не только каких-то шибко авангардных и Россию не любящих, уехавших по понятным причинам. Я никого не осуждаю. Например, в Японии преподавал даже сын Георгия Свиридова (правда, по другому профилю). А один из лучших поэтов современности Вячеслав Казакевич тоже давно живёт и преподаёт в Японии — страшно страдая, любя Россию, но понимая, что здесь нищета и безвестность. Почему Ларин в России — и всегда был в России?
Алексей ЛАРИН. Я, конечно, ездил на гастроли, и достаточно активно. Поэтому знаком с жизнью на Западе. А когда меня примерно так же спрашивала моя ученица из Вьетнама, я ей наполовину в шутку, полувсерьёз отвечал: ну должен же здесь кто-то оставаться. Но за шутливыми словами — принципиальный выбор. Именно без нашего конкретного неба, без нашего конкретного леса, без конкретного человека, окружающего нас, русскому жить трудно. Показательна судьба Рахманинова: материальное благополучие и человеческое несчастье. Хотя у меня, может быть, и не было каких-то настолько конкретных предложений, чтобы всерьёз этим заниматься и задумываться на эту тему. Но для себя я этот выбор сделал и не жалею, что сложилось так, как сложилось.
А на временной основе довелось плотно работать в дальнем зарубежье. Симфония, которую я сочинял к столетию Университета Южной Кореи, достаточно широко звучала в двух лучших концертных залах Сеула — один (Seoul Arts Center) на 2,5 тысячи человек, другой (Sejong Center) на 3 тысячи человек. Эти залы были наполнены. Я помню очередь, которая выстраивалась из местных жителей, желающих со мной сфотографироваться после этих концертов. И мне, и дирижёру Павлу Ландо, профессору Московской консерватории, после исполнения этой симфонии было присвоено звание Почётного профессора Университета, что для них является какой-то сверхформой отличия, потому что до нас только двое иностранцев удостоились такой чести. Один из них Гус Хиддинк, а другой — японский учёный с мировым именем.
Кстати, ещё одна любопытная деталь: в Университете учатся юристы, физики, химики, экономисты и так далее, а музыкального факультета нет. Тем не менее, у них симфонический оркестр, и этот оркестр способен сыграть достаточно сложную партитуру. Вот вам показатель уровня музыкальной культуры народа.
К сожалению, на родине за последние четверть века моя симфоническая музыка так широко и с таким общественным резонансом не звучала.
Иван ВИШНЕВСКИЙ. Мы видим фактическое уничтожение большой академической музыки как государственного дела в нашей стране. Безусловно, это так, и здесь не нужно закрывать глаза. Это какое-то несчастье отдельно нашей страны — или либеральный глобализм, победивший фактически во всех странах так называемого «цивилизованного мира», повсюду это предпринял? Как вам кажется, где имеет больше поклонников большая музыка? Где больше к ней доступа?
Алексей ЛАРИН. Конечно, в благополучных странах, не переживших наших 90-х, ситуация несколько иная. Расскажу пример из собственной жизни. Дело происходило в Германии. Когда мы с хором Геннадия Дмитряка ездили на гастроли, то часто для экономии жили не в гостиницах, а в семьях, которые принимали артистов небольшого коллектива. И вот редкий случай – у нас выдаётся свободный вечер. Как назло, вместо того, чтобы немножко отдохнуть, хозяева предлагают нам пойти на рождественские посиделки, и вежливость обязывает идти туда. Приходим с коллегой в помещение – вроде небольшого клуба, с четырёх сторон стоят стулья. Собираются простые люди, никакие не музыканты, усаживаются таким каре, разбирают нотные листочки и поют рождественские гимны по этим листочкам, вплоть до четырёхголосных канонов. Это у меня — одно из сильнейших впечатлений. После этого вечера я понял: да, нация такой музыкальной культуры естественным образом произвела на свет Баха, Бетховена, Вагнера и так далее.
Мы тоже произвели на свет, слава Богу, великих композиторов. И у нас тоже пел, пусть и не по нотам, весь народ. Ведь согласитесь, что крестьянский фольклор с его многоголосием, сложнейшими ритмами, разнообразнейшими ладами — он ещё и немцев поучит сложности и изяществу музыки. Но если брать всё-таки современную ситуацию, вы можете себе представить, чтобы в кафе пришли наши граждане и пели рождественские гимны по нотам? Я, к сожалению, в самых смелых фантазиях не могу себе такого представить. В лучшем случае это будут какие-нибудь песни Паулса или Шаинского, а в худшем «Шумел камыш»…
Иван ВИШНЕВСКИЙ. Наша страна почти полностью утратила нотную грамотность. То есть, просто музыкальную грамотность. Это всё равно, если сравнивать с литературой, как если бы люди не умели читать. Кстати, в советское время здесь были значительные успехи. Например, практически при каждом дворце культуры работал какой-то хоровой ансамбль, как минимум, а часто и большой хор. Я сам пел в хоре Дворца культуры имени Горького (это в Москве около Савёловского вокзала). Там было 30 человек, которые ноты знали и по ним пели — в обыкновенном, не специализированном каком-то доме культуры. Даже в подмосковном городке Яхрома, где я сейчас живу, в 60-70-е существовал хоровой ансамбль, который тоже по нотам пел многоголосную музыку. Сейчас это всё убито, всё уничтожено. И, конечно, возникает вопрос. Если вы видите ту картину, которую описали сравнительно с нашей, значит, это было сделано специально именно для России? То есть, безграмотность была запланирована для нас — если угодно, по гитлеровскому плану? Раб должен чуть-чуть читать, чуть-чуть считать, чуть-чуть заниматься спортом — и всё, и до свидания, вперёд, на низкие работы.
Алексей ЛАРИН. Иван Сергеевич, я не готов к таким глобальным обобщениям, но, к сожалению, приходится просто констатировать ситуацию разительного упадка музыкальной культуры в нашей стране. Я могу ещё один частный пример вспомнить из своей прежней жизни. У нас была соседка, домохозяйка, мать четырёх детей, которая нигде не работала и в основном сидела дома. Так с ней можно было поговорить о солистах Большого Театра, она знала, кто как поёт, у кого лучше голос, кто сильнее в каком репертуаре. Хотя бы потому, что по радио звучала классика. И домохозяйка была просвещённее иного современного студента музыкального вуза.
Иван ВИШНЕВСКИЙ. Давайте вспомним о величайшей хоровой традиции в мире. Я считаю, что эта хоровая традиция — русская. Вспомним наших предшественников, таких, как Свиридов, Гаврилин, Рахманинов.
Поклонимся великой русской опере Римского Корсакова, Мусоргского, Бородина, Глинки с её пронзительной мелодикой и правдой характеров.
Если вспомнить крестьянский фольклор — это же вообще чудо, которому нет описания иначе, как в цветаевском стиле с гигантским количеством восклицательных знаков!
А русский симфонизм? Кто продлил бетховенскую традицию? Русские. Чайковский своей рыдающей «Шестой» и Римский ослепительной «Шахразадой». Скорбные молитвенники войны Прокофьев и Шостакович.
Музыка в этом духе продолжает сочиняться. Но не исполняться. Алексей Львович, мои собеседники, как правило, с трудом понимают, когда я произношу два слова: заговор исполнителей. А ведь всё, казалось бы, очевидно. В то время, когда мы с вами вступали в большую музыку, народными героями были именно композиторы. В том числе и живущие: Свиридов, Хачатурян, Шостакович и так далее. С другой стороны, люди помнили, безусловно, своих композиторов предыдущих поколений. Понятно, что ушами не хлопали недоумённо, глазами тоже, когда произносились имена Глинки, Даргомыжского, Алябьева, Балакирева, Римского-Корсакова, Мусоргского, Глазунова, Лядова, Рахманинова и так далее. Сейчас композиторы настоящего неизвестны. Но самое поразительное, что композиторы прошлого тоже неизвестны. Я провожу порой опросы, и они просто ставят меня в тупик. Например, я просил назвать крупнейших композиторов, известных моим собеседникам. Знаете, какие звучали ответы? Башмет, Гергиев, Мацуев, Спиваков. Мацуев, Гергиев, Спиваков, Башмет. Гергиев, Спиваков, Башмет, Мацуев. Кто-то ещё вспоминал Ростроповича. Для тех, кто не понял, скажу, что все выше перечисленные – очень качественные (а иногда некачественные, как Мацуев, потому что пианист он ничтожный) исполнители. И вот я провозглашаю: налицо заговор исполнителей. Вместо героя сталинских фильмов торжествует виртуоз. А сталинские фильмы — «Глинка», «Чайковский», «Мусоргский». Самый последний фильм сталинской эпохи, который лично просмотрел товарищ Сталин и дал санкцию на его изготовление – «Римский-Корсаков», между прочим. Что это? Объективная воля силы вещей? Или так произошло по причине заговора конкретных людей?
Алексей ЛАРИН. Я не думаю, что это заговор как спланированная акция. Просто то, что мелькает в СМИ с наибольшей частотой, то и западет людям в память, а иногда и в душу. И те персоны, которые вы назвали, это действительно медийные монстры своего рода, которые заполнили все каналы. А судьба композиторов в данной ситуации более чем скромна. Кажется, Максим Дунаевский возмущался тем, что Евровидение изначально было конкурсом песен, то есть авторов, но он, как вы понимаете, из конкурса композиторов, сочиняющих песни, превратился в конкурс исполнителей. Когда у нас в очередной раз пишут, кто представляет Россию, вовсе не говорят об авторе музыки, а говорят о том, кто будет петь. Я помню, как Андрей Яковлевич Эшпай (который был не чужд песенному жанру и оставил блестящие образцы и в этой области) в последние годы слушал трансляции Евровидения и жаловался, что музыка измельчала, мелодии нет.
Иван ВИШНЕВСКИЙ. И всё-таки — случайность или закономерность? Не может же быть так, что ровным счётом все поголовно редакторы на всех радиостанциях (кроме меня, безусловно), на всех телевизионных программах, во всех медийных ресурсах держат сами по себе одну и ту же линию, никогда не выходя за рамки. Мне что-то не верится в это. А если это действительно заговор, то получается, что это победа коммерции над искусством, потому что творит искусство композитор, а исполнитель – это то, что уже приносит деньги.
Алексей ЛАРИН. Вы обрисовываете ситуацию, к сожалению, совершенно справедливо. Я припоминаю рассуждения о том, что в предыдущие времена публика всегда интересовалась тем, что написано сейчас. Тем, что написал Моцарт, тем, что написал Бетховен, Брамс, Верди, Вагнер и так далее. И так было, в общем-то, до конца ХХ века. Читая дневники Прокофьева, видишь, как люди следят за тем, что сочинил Сергей Сергеевич. Это же касается и Стравинского, Шостаковича, Свиридова, Эшпая, Бориса Чайковского, Слонимского. А сейчас, если проанализировать репертуар симфонических оркестров, то, наверное, 99% — это будет классика, причём классика уже хорошо отстоявшаяся.
Иван ВИШНЕВСКИЙ. Отстой, как сказал бы циничный молодняк? Но не хочется шутить. Конечно, классики творили гениальные произведения, но живущих композиторов это оскорбляет. Зачем мы должны здесь как-то таиться и говорить, что нам такая ситуация очень нравится? Если бы Свиридов говорил: «Ладно, чего уж мне, куда мне лезть со свиным рылом в калашный ряд, пусть лучше Моцарт побольше позвучит». Нет, Свиридов хотел, чтобы звучал Свиридов — и добивался этого. Кстати, всеми силами. И был прав.
Алексей ЛАРИН. Конечно, современная музыка должна иметь право на существование, хотя бы потому, что это зеркало эпохи. Как в своё время Владимир Ильич говорил о том, что Лев Толстой — зеркало русской революции. Так вот, то, что сочиняют современные композиторы, может быть, это не всем и не всегда нравится, но это тоже своего рода зеркало, это физиономия того времени, в котором мы с вами живём.
Иван ВИШНЕВСКИЙ. Тут есть ещё очень деликатный момент. Но так как мы с вами всегда говорим честно, Алексей Львович, то хотелось бы честно осветить и его. Это момент этноконфессиональный. Не секрет, что в искусстве структурировалось, выделилась и фактически захватила всю власть совершенно определённая, чёткая этноконфессиональная группировка. И те медийные лица, которые мы перечисляли, они в подавляющем большинстве случаев принадлежат именно к этой группировке. Не кажется ли вам, что, захватив всю власть в искусстве, узурпировав право распоряжаться денежными потоками, выделяемыми государством на искусство, исполняя только «своих», соответственно обеспечивая их жизненный уровень и уровень, так сказать, зрительских симпатий только своим — эти люди сами себе выстрелили в ногу? То есть этим они крайне понизили уровень самой музыкальной культуры, которая теперь доступна народу. Изъяв из общедоступного пользования даже русских классиков, не говоря уже о современных русских композиторах, «победители» 1991 года крайне понизили планку отечественной культуры. И этим сделали эту культуру народу неприятной, чужой, и таким образом сами себя тоже опустили. А если бы они были более лояльны к тем, кого не считают своими, если бы всё работало в гармонии — общественный интерес к новой музыке был бы выше. Как это было, кстати, в Союзе композиторов при Хренникове, когда не было конфликтов из-за того, что здесь исполняется Шнитке, а там Свиридов. Так, может быть, нужно вернуться, в том числе, и к национальной гармонии в музыкальных отношениях?
Алексей ЛАРИН. Конечно, идеалом является национальная гармония. Тут, наверное, спорить не будешь. Очевидно, что та ситуация, о которой вы говорите, действительно имеет место. Но что тут делать? Повторю, что нам остаётся только честно нести свою «лямку» и делать своё дело на совесть, а уж пробьются или не пробьются к слушателям результаты нашей работы… Всегда хочется надеяться на лучшее. Иногда пробиваются.
Иван ВИШНЕВСКИЙ. Алексей Львович, тогда, по-моему, нам пора перейти к тому моменту, который всегда бывает в конце беседы с композиторами. Какие ваши концерты нас ждут? Что нового можно будет услышать? В чём изюминка того, что мы услышим? Я, например, знаю, что в одном из ближайших концертов примет участие большое количество детей. А почему?
Алексей ЛАРИН. Действительно, это такое, может быть, странное совпадение, но у меня два вечера почти подряд (22 и 24 октября) — авторские концерты, оба в 19 часов. 22 октября — в Концертном зале Гнесинской академии, Так получилось, что туда я пригласил большое количество разных коллективов, прежде всего, детских хоров. Это замечательные коллективы, что прекрасно знают те, кто более-менее следит за хоровым творчеством: «Феникс», которым раньше руководила Елена Николаевна Свешникова, а после её ухода возглавляет её ученица-сподвижница Елена Бессонова; камерный хор «Вера» Детской музыкальной школы имени Шебалина; хоры «Виктория» и «Акварель» из школы искусств имени Балакирева; хор «Виват» из школы имени Шостаковича; хор «Преображение», который существует при Союзе композиторов России; хоровой ансамбль Altro coro. Это всё первоклассные исполнительские коллективы. Так получилось, что много детской музыки я написал в последнее время. Может быть, это связано и с какими-то биографическими подробностями моей жизни. И здесь довольно много премьер – сочинения 2016 и 2017 годов.
А на вечере, который будет 24 октября в Малахитовом зале Дома учёных, программа, может быть, более разнообразная. Там будут: камерный хор «Вера», которым руководит Татьяна Коваленко; замечательный «Каприс-квартет» (это струнный квартет при Государственной капелле Москвы имени Вадима Судакова); коллектив, с которым я буквально вчера познакомился на репетиции и у меня очень интересное о нём впечатление – это вокально-театральная студия «Ноктюрн» под руководством Натальи Афиногеновой; и ансамбль гусляров Гнесинской Академии «Купина» под управлением Дмитрия Волкова (этот коллектив недавно с успехом исполнял и вашу ораторию «Путешествие Лирника»); и фольклорный ансамбль «Золотица», которым руководит профессор Мила Горева; и детский вокальный ансамбль со смешным названием «Рыжий кот» с дирижёром Оксаной Никитиной, и превосходные солисты…
Так что прозвучит много всякой всячины. Большая часть – это работы, сделанные в последние годы. Хорошие они или плохие, но я замечал, что композиторам интереснее показывать именно последние сочинения. Причём ты понимаешь, что не всегда последнее – это лучшее. Но то, что когда-то закончено — как бы факт истории. А про только-только появившееся хочется надеяться, что это то, к чему ты всегда стремился.
Иван ВИШНЕВСКИЙ. Такое время, когда людям трудно оторваться от своего компьютерного кресла, когда многое можно послушать в Интернете. Ты в хороших наушниках, всё слышишь, часто в неплохом качестве – но это не то. Почему всё-таки это не то? Почему посещение концертного зала — казалось бы, такая архаика в наше цифровое время — остаётся всё-таки необходимостью для человека, который хочет по-настоящему понять, что такое большая музыка?
Алексей ЛАРИН. Ощущение сопереживания познаётся в контакте с людьми, которые сидят с тобой рядом. Так же, как вы можете молиться дома, а можете прийти в храм и обрести ощущение соборности — то, что отличает именно православную церковь. Чувство сопричастности с теми, кто рядом с вами. Удивительна живая атмосфера концерта, особенно если это концерт хоровой музыки, концерт, в котором участвуют дети. Никакая самая совершенная аудио и видеозапись не передаст всей полноты этих ощущений. Я надеюсь, что те, кто придут на мои вечера, смогут получить положительные эмоции. Я помню, как наш с вами коллега Сергей Беринский меня даже упрекал: «У тебя слишком позитивная музыка, а жизнь такая сложная». Я, тем не менее, остаюсь при своём мнении: пусть жизнь будет сложная, а музыка всё-таки должна нести свет и пробуждать добрые чувства.
Илл. И.Репин. "Славянские композиторы" (1871-1872)
