Как-то в одной из статей Захар Прилепин высказал спорную, но интересную по своей метафоричности мысль о том, что Леонид Леонов не передал никому в русской литературе своего теплого рукопожатия. Нечто подобное можно сказать и в музыке о Георгии Свиридове, чья божественная, имперская нота, казалось, не коснулась ни души, ни слуха будущих поколений, не оживила нотный стан молодых композиторов и растворилась в пневматосфере, как растворяется звук лопнувшей струны. Казалось, стрела времени, выпущенная Свиридовым, прошла сквозь все эпохи, породила гениальные литургические произведения, вальсы, марши и романсы и исчезла в русском космосе, оставив трассирующий след. И теперь нынешние композиторы выпали из классической музыкальной традиции, как дети из колыбели, увязли в безвременье саундтреков и не слышат, как после тяжелой контузии, ангельского пения, которым всегда питалась русская музыка. Но подлинному русскому композитору тесно в этом прокрустовом ложе, музыка сломает панцирь саундтрека, выйдет из берегов фильма, растечется, если будет иметь силу, по сердцам, умам и душам.
Но, как известно, "Бог сохраняет все". И покидая земное пространство, свиридовская стрела времени коснулась сердца тогда еще юного Ивана Бурляева, заветная нота каплей святой воды пролилась на его партитуры, впиталась в благодатную почву, музыкальным кодом, спасительным геном пращуров возродилась в творческом ростке. Благодатной оказалась почва Ивана Бурляева для свиридовского зерна, потому что было в ней изначальное душевное здоровье, родительская и дедовская прививка от искушения иноземной чумой и скверной, тяга к чистоте, свету и созиданию.
Нотный стан молодого композитора соткан из колыбельных, церковных песнопений, народных и военных песен, из музыки русской речи, русского стиха. Из серебряного звука колокола, отлитого звонарем из фильма "Андрей Рублев". В этот плавный музыкальный ход врывается музыка современного мегаполиса, где мчатся вагоны метро, где мало слов и много движения, где нет пауз и передышек, где взгляды не пристальны, а беглы.
Но такой урбанизм не порождает в музыке Ивана Бурляева хаоса, а становится ее локомотивом, устремленным в грядущую эпоху, куда с этой музыкой для всех и каждого вернется то, что, как живую воду, копили наши предки, то, что враги так рьяно старались обесценить и опорочить, подменяя покой суетой, созидание разрушением, единство расколом, молитву празднословием.
Видимо, главная творческая задача Ивана Бурляева — в преодолении нынешнего безвременья, в создании портрета героя наших дней, в поиске этого героя вопреки сегодняшней безликости и безгеройству. Так, герой Ивана Бурляева — это витязь, ратник, выживший один на поле неравной битвы. Он, израненный, помолясь, собрал силы и встал на ноги, поднял русское боевое знамя — хоругвь со Спасом Нерукотворным. И там, где многие ушли на закат, он, "увидев свет в самое темное время суток", пошел на восход. И стал русский ратник солдатом империи, которую благословили Сергий Радонежский и Серафим Саровский, которую воспели Пушкин и Лев Толстой, Верещагин и Корин, Рахманинов и Свиридов.
Музыка Ивана Бурляева — это поступь солдата империи, к которому стекаются ратники русского духа, как стекались к Дмитрию Донскому на Куликово поле княжеские дружины. И звучит в их общем марше русское возрождение и предстают они лицами и ликами, как герои "Вечной России" Глазунова.
На многовековом пути предков Иван Бурляев отыскал точку опоры Свиридова, встал на нее и выпустил свою стрелу времени, и собрала она силу Александра Невского и Пересвета, Ермака и Ушакова, батареи Раевского и Псковской дивизии, Брестской крепости и Мамаева кургана, принесла ее каждому по капле на кончике острия, влила в наши "замершие уста", пробудила от долгого сна.
Путь стрелы времени Ивана Бурляева озаряет русская путеводная звезда, и льется вместе с ее светом музыка русского космоса, которую слышал Свиридов и которую теперь слышит Иван Бурляев, и зреют под эти звуки, как розы и яблони русского сада, новые мелодии новой империи.
