Мой отец был воплощением либеральной личности (блестящая ирония судьбы для марксиста) всю свою жизнь. Чтобы зарабатывать на жизнь, ему приходилось сдавать свой труд в аренду начальнику сталелитейного завода в Элевсине. Но во время каждого обеденного перерыва он блаженно бродил по заднему двору под открытым небом Археологического музея Элевсина, где наслаждался открытием древних стел, полных ключей к тому, что технологи древности были более продвинуты, чем считалось ранее.
После возвращения домой, сразу после 17:00, каждый день и во время поздней сиесты он появлялся готовым участвовать в нашей семейной жизни и описывать свои открытия в академических статьях и книгах. Короче говоря, его жизнь на фабрике была четко отделена от личной жизни.
Это отражало время, когда даже такие левые, как мы, думали, что капитализм, по крайней мере, предоставил нам суверенитет над собой, хотя и в определенных пределах. Как бы усердно ты ни работал на начальника, можно было хотя бы отгородить часть своей жизни и внутри этого забора остаться автономным, самоопределяющимся, свободным. Мы знали, что только богатые по-настоящему свободны в выборе, что бедняки большей частью проигрывают и что худшее рабство — это рабство любого, кто научился любить свои цепи. Тем не менее, мы ценили то ограниченное право собственности, которое у нас было.
Сегодня молодым людям отказано даже в этой маленькой милости. С того момента, как они делают свои первые шаги, их неявно учат видеть себя брендом, который будет оцениваться в соответствии с его воспринимаемой подлинностью (и это касается потенциальных работодателей: «Никто не предложит мне работу, — сказал мне однажды выпускник, — пока я не открою себя настоящего»). Маркетинг идентичности в современном онлайн-сообществе не является обязательным. Курирование своей личной жизни стало одним из самых важных занятий молодых людей.
Прежде чем опубликовать какое-либо изображение, загрузить любое видео, просмотреть любой фильм, поделиться любой фотографией или твитом, они должны помнить о том, кому их выбор понравится или оттолкнет. Они должны каким-то образом выяснить, какое из их потенциальных «истинных я» будет сочтено наиболее привлекательным, постоянно сверяя свое мнение со своим представлением о том, каким может быть среднее мнение онлайн-лидеров общественного мнения. Поскольку каждый опыт можно зафиксировать и поделиться им, их постоянно поглощает вопрос, стоит ли это делать. И даже если на самом деле нет возможности поделиться опытом, такую возможность можно легко себе представить, и она будет. Каждый выбор, сделанный при свидетелях или без них, становится актом тщательного конструирования идентичности.
Не нужно быть левым, чтобы увидеть, что право на небольшое количество времени каждый день, когда оно не продается, почти исчезло. Ирония в том, что либеральную личность не задушили ни фашистские коричневорубашечники, ни сталинские комиссары. Она была уничтожена, когда новая форма капитала начала учить молодёжь делать самые либеральные вещи: быть собой. Из всех поведенческих модификаций, которые разработало и монетизировало то, что я называю облачным капиталом, это, безусловно, является его всеобъемлющим и венчающим достижением.
Собственнический индивидуализм всегда вредил психическому здоровью. Техно‑феодальное общество, которое формирует облачный капитал, сделало ситуацию бесконечно хуже, когда разрушило преграду, дававшую либеральному индивидууму убежище от рынка труда. Облачный капитал разбил человека на фрагменты данных, идентичность, состоящую из выбора, выраженного кликами, которыми его алгоритмы способны манипулировать способами, недоступными человеческому разуму. Он породил людей не столько собственнических, сколько одержимых, или, скорее, людей, неспособных владеть собой. Это уменьшило нашу способность сосредотачиваться, кооптируя наше внимание.
Мы не стали безвольными. Нет, наше внимание было захвачено новым правящим классом. А поскольку алгоритмы, встроенные в облачный капитал, как известно, укрепляют патриархат, оскорбительные стереотипы и ранее существовавшее угнетение, самые уязвимые — девочки, психически больные, маргинализированные и бедные — страдают больше всего.
Если фашизм чему-то и научил нас, так это нашей восприимчивости к демонизирующим стереотипам и уродливой привлекательности (и силе) таких эмоций, как праведность, страх, зависть и отвращение, которые они вызывают в нас. В нашей современной социальной реальности облако ставит нас лицом к лицу с пугающим и ненавидимым «другим». И поскольку онлайн-насилие кажется бескровным и успокаивающим, мы, скорее всего, ответим этому «другому» язвительными, унизительными выражениями и желчью. Фанатизм — это эмоциональная компенсация техно-феодализма за разочарование и тревогу, которые мы испытываем в отношении идентичности и концентрации.
Модерация комментариев и регулирование разжигания ненависти не могут остановить это ожесточение, потому что оно присуще облачному капиталу, чьи алгоритмы оптимизируют облачную ренту, которая более обильно течет к владельцам больших технологий из ненависти и недовольства. Регуляторы не способны регулировать алгоритмы искусственного интеллекта, которые не могут понять даже их авторы. Чтобы у свободы был шанс, облачный капитал должен быть социализирован.
Мой отец считал, что найти что-то вневременно прекрасное, на чем можно сосредоточиться, как он это делал, бродя среди реликвий греческой древности, — наша единственная защита от демонов, окруживших нашу душу. Я пытался практиковать это на протяжении многих лет по-своему. Но перед лицом техно-феодализма, действуя в одиночку, изолированно, как либеральные личности, мы далеко не продвинемся. Отрезать себя от Интернета, выключить телефоны и использовать наличные деньги вместо пластика — это не решение. Если мы не объединимся, мы никогда не цивилизуем и не социализируем облачный капитал — и никогда не освободим свой разум из его тисков.
И в этом заключается величайшее противоречие: только всесторонняя реконфигурация прав собственности на все более облачные инструменты производства, распространения, сотрудничества и коммуникации может спасти основополагающую либеральную идею свободы, как того требует самопринадлежность. Таким образом, возрождение либеральной личности требует именно того, что либералы ненавидят: новой революции.
Публикация: Katehon
