"Что касается моих информаторов, то уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо".
Эта фраза из письма Сталина Рузвельту от 7 апреля 1945 года была процитирована в культовом телесериале "Семнадцать мгновений весны" 1973 года выпуска.
Я не могу сказать, что все информаторы Сталина были скромными, а тем более — честными людьми. Тема отношений "отца народов" со спецслужбами очень сложная и требует серьёзного изучения. По большому счёту, она начинается задолго до того, как Иосиф Виссарионович встал во главе партии большевиков и Советского государства.
Разумеется, она приобрела совершенно иное качество и совершенно иной масштаб после Октябрьской революции 1917 года, когда мы можем зафиксировать постоянное присутствие Сталина во всех делах, связанных с процессами становления и развития спецслужб молодого Советского государства, которые происходили, разумеется, не в вакууме, а в непрерывном взаимодействии с аналогичными структурами других государств мира и разного рода международных структур, "белого" движения, остатков царских спецслужб и так далее.
При этом вопрос о том, можем ли мы говорить о существовании собственно "сталинских" спецслужб, остаётся принципиально открытым, поскольку никаких документов, которые подтверждали бы наличие структур подобного рода, "личной" сталинской разведки, контрразведки и так далее, обнаружить пока не удалось. А насколько "сталинскими" были в период 1920-х—1950-х годов органы ЧК — ГПУ (ОГПУ) — НКВД — МГБ, а также соответствующие партийные структуры, органы военной разведки и контрразведки и так далее — тема более чем дискуссионная.
Например, сразу после создания ВЧК возник большой конфликт между ведомством Феликса Дзержинского и Наркоматом юстиции РСФСР, который возглавлял старый большевик Дмитрий Курский. Разобраться в этом конфликте партия большевиков доверила именно Сталину, поскольку он, наряду с Дзержинским и Курским, ранее был включён в состав комиссии по организации в Советской России разведывательных органов. Юристы утверждали, что чекистами нормы советского законодательства не соблюдаются, что добрая половина расстрелянных ими — например, в Хамовническом районе Москвы, — это люди, вина которых ничем не доказана. В ответ Дзержинский поставил ультиматум: если вы нам не доверяете, мы вообще не будем работать. Сталин тогда решил вопрос, в общем, в пользу чекистов, поскольку понимал, что в условиях войны: ещё длящейся Первой мировой и уже начавшейся тогда Гражданской, всегда и везде следовать букве закона — значит, обрекать себя на лишние потери и, скорее всего, на поражение.
Точно так же, когда решался вопрос о расформировании ВЧК и создании ГПУ, Сталин входил в эту комиссию. И когда в 1919 году возникла проблема с военной контрразведкой, с особыми отделами, именно Сталин курировал эти отделы. Далее, когда решался вопрос о ликвидации ОГПУ и создании НКВД, именно Сталин делал доклад по этому вопросу. То есть Иосиф Виссарионович постоянно занимался спецслужбами, постоянно был в этой теме.
Возможно, особое значение здесь имел эпизод, связанный с первой обороной Царицына летом 1918 года. Сталина послали туда не защищать этот город, а обеспечить поставки продовольствия с Поволжья. Немцы тогда, после заключения Брестского мира, наступали настолько далеко, насколько могли, и везде, куда были в состоянии дотянуться, создавали и поддерживали антисоветские националистические и сепаратистские органы власти. Так под их крылом вместо провозглашённой Центральной Радой "Украинской народной республики" возникла "Гетманщина" во главе с Павлом Скоропадским; под их крылом атаман Краснов захватил Дон, Кубань тоже была перекрыта, брать продовольствие было неоткуда, поэтому в Москве и Петрограде тогда просто голод начался. И вот Сталина отправили для организации поставок хлеба с Поволжья.
Он приехал в Царицын и увидел, какой бардак там творится. Там был штаб Северокавказского военного округа, который возглавлял генерал Андрей Снесарев, который не особенно рвался воевать против своих бывших сослуживцев. Более того, когда из Москвы приехала группа офицеров во главе с генералом Анатолием Носовичем, связанных со Штабом Добровольческой армии в Москве и с эсерами Савинкова, Снесарев назначил Носовича начальником штаба округа. Было ещё антисоветское подполье, организованное неким Алексеевым и его двумя сыновьями, которые тоже приехали из Москвы с огромной суммой денег и, видимо, представляли интересы спецслужб Антанты. Все они действовали под носом у местных органов ЧК, которые работали очень слабо и непрофессионально.
Достаточно сказать, что когда к Царицыну с боями прорвалась из Донбасса целая армия под командованием Ф.А.Сергеева, К.Е.Ворошилова и А.Я.Пархоменко, железнодорожный мост перед ними был взорван, и его почти месяц пришлось восстанавливать, отбивая непрерывные атаки противника.
Сталин всё это сразу увидел и начал принимать меры. По его приказу были арестованы и Алексеевы, и офицеры группы Носовича. Алексеевых расстреляли, а по поводу Носовича Снесарев поднял скандал, так что приехавшая комиссия во главе с Подвойским постановила не просто освободить этих кадровых офицеров императорской армии, но и по указанию Троцкого сняла с них все обвинения. Впоследствии Носович даже стал заместителем командующего Южным фронтом, но, в конце концов, решил бежать к белым. Бежал он в октябре 1918 года, и после этого бегства стало ясно, что Сталин был полностью прав в его отношении.
Судя по всему, из "дела Носовича" Иосиф Виссарионович сделал для себя такой вывод, что самое важное — это поступки человека. Какими бы вескими ни были подозрения в чей-то адрес, но если человек успешно выполняет порученные задания, ему следует доверять. Если же он проваливает одно дело за другим, хотя кажется кристально чистым, тут следует покопаться поглубже… Поэтому там, где сегодня всё списывают на стечение неблагоприятных объективных обстоятельств, Сталин был склонен видеть, прежде всего, осознанные действия людей. Со всеми плюсами и минусами этого подхода, в обстоятельствах того времени он себя, в целом оправдывал.
Сегодня мы плохо представляем себе ситуацию в Советском Союзе конца 1920-х—начала 1930-х годов: какие, где и когда были восстания, какие убийства, какие отношения были между ведущими лидерами… Кстати, когда Черчилль спросил у Сталина о самом сложном для него как руководителя страны времени, тот ответил, что это был период коллективизации, когда всё порой висело буквально на волоске. Ведь подавляющее большинство лидеров Октябрьской революции долгое время своей жизни провело в эмиграции, а значит — все они, так или иначе, оказались в поле зрения иностранных спецслужб, искали связи с иностранными политиками и бизнесменами. Более того, такими же связями обладали и царские чиновники, в том числе — военные. О чём тут можно говорить, если 60% довоенной российской промышленности принадлежало капиталистам Франции, Германии, Великобритании и США, а если учитывать их формально российские филиалы, — то и все 90%?
Поэтому у революций 1917 года: и Февральской, и Октябрьской, — есть та сторона, которая и сегодня остаётся тайной за семью печатями. Тем более, всё это покрыто плотным "белым шумом": полным-полно разного рода "маскировочных" и конъюнктурных версий наподобие того, что Ленин — "немецкий шпион", Свердлов — "британский шпион", Троцкий — "американский шпион", Сталин — "агент царской охранки" и так далее.
Но надо понимать, что все эти и многие другие политики того времени — не только советские! — действовали не в каком-то "сферическом вакууме", а в очень жёстких и конкретных условиях, когда шло очень быстрое и научно-техническое, и политическое преобразование мира, всё менялось с калейдоскопической быстротой. Без учёта всего комплекса этих факторов, многие из которых нам неизвестны, нельзя адекватно оценивать ситуацию в Советском Союзе в целом, а также в его спецслужбах в частности.
Если к наследнику Феликса Дзержинского на посту главы ОГПУ яркому интеллектуалу Вячеславу Менжинскому Сталин питал огромное уважение и находил с ним взаимопонимание, не вмешиваясь в дела этого ведомства, то в аппарате кого только не было. Взять того же Генриха Ягоду, который, будучи заместителем Менжинского, из-за прогрессирующей болезни своего шефа, постепенно прибирал все дела в ОГПУ к своим рукам. Уже в 1931 году в ОГПУ произошёл очень серьёзный конфликт вокруг ситуации на Украине. Против Ягоды выступил ряд начальников управлений, но в результате партийного разбирательства тот смог укрепить свои позиции и впоследствии, после смерти Менжинского, стать первым наркомом внутренних дел СССР, генеральным комиссаром государственной безопасности и так далее.
Ягода был настоящим перерожденцем, личным идеалом которого был его "тёзка" Гиммлер, а организационным — СС. При аресте и обыске у него нашли целые склады, в том числе свыше 500 экземпляров "контрреволюционной, троцкистской и фашистской литературы", почти четыре тысячи порнографических снимков и фильмов, нумизматические монеты — перечень из 130 пунктов… У нас теперь есть такой важный источник, как архив Троцкого, его секретная часть, которая была пусть далеко не полностью, но раскрыта в 1990 году. И из этих документов следует, что в 1932 году прошло объединение всей антисталинской оппозиции, у которой в НКВД, в отделе, который занимался троцкистами, сидел свой человек, и мы до сих пор не знаем, кто это был, поскольку он фигурирует только под псевдонимом.
Когда в августе 1936 года, после начала процесса над Зиновьевым и Каменевым, застрелился Михаил Томский, глава советских профсоюзов и, наряду с Бухариным и Рыковым, один из лидеров "правого уклона", он оставил адресованную Сталину предсмертную записку с такими словами: "Если ты хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года, спроси мою жену лично, только тогда она их назовёт…"
Сталин тогда был на юге, и, разумеется, ничего спросить у жены Томского не мог. Из письма Николая Ежова, адресованного Сталину, следует, что он встретился с этой женщиной, и та назвала фамилию Ягоды, и Ягода знал об этом. Ежов к тому времени пользовался полным доверием Сталина, он возглавлял Комиссию партийного контроля, то есть, по сути партийную контрразведку, был секретарем ЦК ВКП(б), и уже в сентябре 1936 года фактически по инициативе Сталина сменил Ягоду на посту наркома внутренних дел. То есть в руках у Ежова сосредоточилась громадная власть, и он этой властью сразу стал пользоваться весьма специфическим образом.
Аппарат-то спецслужб оставался прежним, и "своих людей" у нового наркома там не было. Так вот, Ежов должен был опираться на какую-то силовую группу, и он сделал ставку на группу Ефима Евдокимова, который в ту пору возглавлял Северокавказский крайком ВКП(б) и известен нам, прежде всего, по конфликту с Михаилом Шолоховым.
Это были настоящие головорезы, которые своего начальника называли "батькой" и которых вместе бросали то на Украину, то на Северный Кавказ, то в Среднюю Азию — подавлять местный бандитизм, и они с этой задачей всегда и везде успешно справлялись. В их числе был и ставший "правой рукой" Ежова и его первым замом Михаил Фриновский. Это был двухметровый громила, который, в том числе, подавил восстание в Азербайджане, когда приходилось брать с боем целые города. Это были очень опасные люди, но именно на них сделал ставку Ежов, когда стал наркомом. И сразу же в НКВД поплыли какие-то мутные дела, о которых у нас до сих пор, по большому счёту, никто не пишет и не говорит. Потому что там всё было очень густо замешано на сексе, алкоголе и наркотиках.
Сейчас принято считать, что сигнал к началу "Большого террора" был дан на пленуме ЦК ВКП(б), проходившем с 23 февраля по 5 марта 1937 года. Ежов там огласил обвинения против Бухарина и Рыкова. Но такая интерпретация событий в корне неверна. Почитайте выступления Сталина — он на данном пленуме выступал два или три раза и, напротив, говорил, что оппозиционеров в партии всего 20 или 30 тысяч, но далеко не все они — враги, и неправильно делать их изгоями, преследовать и так далее. Более того, опасные тенденции в партии Сталин предлагал преодолевать не насилием и террором, а с помощью… перевоспитания кадров на курсах марксизма-ленинизма.
Ситуация резко изменилась на следующем пленуме, который состоялся 23-29 июня 1937 года.
У Ежова были далеко идущие планы заговора против Сталина, была поддержка со стороны части партийного аппарата и со стороны аппарата спецслужб. При этом заговорщики боялись народа и боялись армии, потому что армия разбила бы войска НКВД очень быстро — именно против народа и армии были развёрнуты массовые репрессии с целью дискредитировать Сталина; по одной из версий, было даже сфабриковано дело, что Сталин — провокатор царской охранки, материалы которого готовились для оглашения на одном из пленумов ЦК или съездов партии, а фактически оказались востребованы в ходе хрущёвской "оттепели" и горбачёвской "перестройки".
По большому счёту, подлинно "сталинскими" советские спецслужбы стали только в период, когда ими руководил Лаврентий Берия, то есть в период с декабря 1938-го по декабрь 1945 года. Его преемник, министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов, тоже начал рваться к власти вместе с группой Кузнецова, осуждённой по "ленинградскому делу". Спецслужбы также реально помогали Сталину, когда ими руководил Вячеслав Менжинский, в период 1926-1933 гг., но тогда это был в большей степени ситуативный политический союз, чем отношения начальника и подчинённых. Иосиф Виссарионович был мастером подобных союзов, что не раз доказывал и во внутренней, и во внешней политике. Поэтому всегда и во всём ставить знак равенства между его деятельностью и деятельностью советских спецслужб "сталинской эпохи" — очень большое и, на мой взгляд, неоправданное упрощение, которое, к тому же, зачастую используется в целях политической манипуляции.
