Среди занятых своим делом можно жить уединенно, как в пустоте открытого космоса живет пассажир межгалактической капсулы. Только для этого необязательно ждать, пока вас отправят в космос.
Не участвуя в общественной жизни, ребенок существует, как пьяницы живут – возле пивной или под магазином, только без вреда здоровью. Некоторые вещи совсем не следует пробовать, не потому, что они смертельны, а потому, что от них «помереть-то не помрешь, да даром время проведешь». Куда спокойней, насколько позволяет воображение, просто симулировать, будто находишься под их воздействием.
Я, например, довольно рано понял, что мне нельзя читать некоторых эмигрантов – по одному стихотворению в радиопередаче, по фрагменту прозы в старом номере «Нового журнала». Нельзя, потому что этим авторам очень удобно и приятно подражать. А это как имитировать сумасшествие по учебнику психиатрии.
Меня интересовало мнение тех, кого не отнесешь к установленному разряду людей. Не чья-то тайная страсть, родственная еще не развившемуся в тебе самом пороку, а чистый самодеятельный плод умственных усилий.
В детстве у меня так и не появилось любимого «детского» фильма. Американские сериалы про животных: «Флиппер», «Дактари», «Лесси». Пробные шары диалога сверхдержав. Появились, когда я уже знал об Америке больше, чем, скажем, знало население большого заводского общежития. Это были хорошие картины с красивой музыкой и добрыми людьми. Но от умных собак и смешной обезьяны Джуди хотелось шагнуть в сторону гангстеров и монстров.
Но сделав такой шаг, та снова попадал в пустоту, если не пустыни, то складского помещения, где ничего из того, зачем ты туда припёрся, явно не было, нет и не будет.
Продолжительный вынужденный аскетизм, как известно, отец сумасшествия, мании преследования и мании величия. А пустыня – мать миражей.
Максимум оптимизма – «прогулка состоится». Не культпоход и не экскурсия, а именно выход во двор, и почти тюремный променад по периметру песочника, авось, кого бог пошлет.
Ученик «Флиппер» совсем не был похож на дельфина, его так прозвали из-за фамилии. Мало общего имела и его стихотворная рецензия на «Черное солнце», с сюжетом этого фильма:
«Пришел к свободе американец,
Надел трусы и спрятал палец», – декламировал Флиппер, давая понять, что подробного разговора о музыке соул и черных пантерах у нас не получится.
Рукописные афиши кинотеатров тоже не обещали ничего необычного, хотя это был единственный вид живописи, который был мне симпатичен. Особенно, после того. Как я прочитал фельетон про якобы «бездарных» художников кинорекламы, искажающих образы героев и сюжеты картин.
Оставалось, улизнув со двора, заказать себе кофе с коньяком и ждать, что «в кафе в поздний час, несколько погибших людей скажут настоящие слова».
Короче говоря, я решил дожидаться откровения на своей территории, без перелета на сказочный остров, про который говорилось в самом конце компактной баптистской библии.
Поэтому я дал слово не выкапывать из зыбкой почвы поля чудес вещи Поплавского и Яновского, довольствуясь переделкой самых простых песенок, вроде «Бутылки вина», в надежде когда-нибудь сочинить нечто более самостоятельное и замысловатое:
Хочется в углу ко тьме прижаться,
Как-нибудь согреться и заснуть.
Хотя подражание малоизвестным авторам гарантировало небольшую популярность, как суррогатный заменитель одиночества.
Листая в одном из домов советский журнал, я усмехнулся, обнаружив фразу «и мы поклялись друг другу целый год не перечитывать «Идиота».
Записывать то, что возникает и складывается в голове, регулярно и по возможности старательно, я начал довольно поздно, осознав, что так можно и вовсе проворонить свою остановку, а на конечной могут нагрянуть контролеры.
Я так и не полюбил доступные мне в ту пору фильмы для детей. Хрущевские, черно-белые нагоняли тоску перед будущим. Матери нравились картины Ролана Быкова, «Телеграмма», но действие в них происходило в красочной Москве. В «Телеграмме» запомнилась разные что допотопная «Беби, беди, балла-балла» в живом исполнении школьного ансамбля. «Неуловимые» с «Трясогузкой» отталкивали смакованием подросткового садизма, воспринимались, как порнография. За возбужденными этой продукцией дворовыми тинэйджерами было неловко наблюдать.
По-настоящему меня взволновал только «Мимо окон идут поезда». Но от одного названия хотелось повеситься, да и показывали его редко. Зато гэдээровского «Похищенного» по Стивенсону я смотрел много раз – мне очень понравился старый лорд Бальфур.
Резервуары творческой энергии – растворимый кофе или отнятый у «ракушников» морфий в силу возраста были для меня недоступны. Алкоголь только отнимал время, не ускоряя его бег. Обостряя жажду физическую, не утоляя духовной жажды.
И тогда, словно волны необычных размеров, одна за другой, нахлынули мои первые нуары: «Дом под деревьями», Если невиновен – отпусти», «Набережная туманов», «Погоня»…
После сеанса подкатывала грусть, как шум морского прибоя, когда море уже далеко позади. А потом возникали мысли – вот они, эти удивительные актеры (судя по фото в период съемок) веселятся, шутят, злодей с героем в обнимку – перекур… Выходит тебя обманывали и все далеко не так печально и безнадежно?
Тогда о чем же ты грустил, по ком успел истосковаться за тринадцать лет по наводке Превера и Косма:
И о чем грустишь сейчас, если жизнь оказалась длиннее, чем ты бравируя выдержкой, себе предсказывал?
если все это в конечном итоге явное не то, может быть, стоит не скорбеть, а повеселиться напоследок?
Всплеск нигилистического ревизионизма неминуем, он как постановочное «цунами» в прекрасном фильме Юнгвальд-Хилькевича, готов накрыть предшествующую ему волну ностальгии. Как детские кубики разметав, бутафорский портовый город, которого нам больше не жаль, как было жаль когда-то.
Мы глумимся, шутя, и в первую очередь над собой, но есть и те, кто серьезен как немецкий профессор с темным прошлым, который будет сквозь зубы твердить «заблуждался» или даже «моча в голову ударила», пока его не простят, поверив закадровому голосу переводчика.
И Битлз «не то», и Северный местами «не то», и Джими Хендрикс, и многое из того, что родней и поближе не вписывается в современность.
«Не то» – это досада мистера Хайда, который сорок лет пил не из той пробирки, так и не став обратно доктором Джекилом – возможно, он им никогда и не было.
«Опозданием мы наказаны, что столы уже все заказаны, что совсем другим догонялись мы за полчаса до «Десны», – была такая пародия на «Песняров». Похожий на Дружникова актер Сильвера, звезда ранней картины Стенли Кубрика «Поцелуй убийцы» (фильм вышел ровно 60 лет назад и заслуживает отдельного разговора) погиб не так, как в кино. Его убило током, когда он менял мешок в мусорном ведре.
Сегодня эта процедура сошла мне с рук.
