Обидно, что в поисках экзотики и приключений россияне платят бешеные деньги за путешествия на край света. Хотя совсем рядом, всего в трех сотнях километров от Волгограда или Астрахани, находится удивительная Калмыкия. Эта пустынная страна не отпускает путешественника – именно поэтому уже много лет я вновь и вновь отправляюсь покорять безжизненные степи и барханы.
Познать себя
Свои поездки в Калмыкию я обычно совершаю в июле. Это самое жаркое время, когда температура превышает 40 градусов. Единственное спасение от жары - знаменитый калмыцкий чай, который подают с бараньим жиром и солью. А самый вкусный - с жжёной мукой. О нем писал еще А.С. Пушкин в «Кавказском дневнике» и восторгался этим изумительным напитком. Употреблял его не раз и замечу, что лучшего средства перенести адскую жару, я не знаю. Выпил большую чашу и несколько часов можно скитаться по барханам – жажда вообще не ощущается.
Кстати, именно в Калмыкии у поселения Утта в Яшкульском районе в 2010 году зафиксирована максимальная жара на территории РФ – 45, 4 градуса. C этим местом связана страница истории ВОВ: в 1942 году ударная танковая группа вермахта рвалась к Волге. Но была остановлена убийственной жарой – двигатели быстро перегревались, техника выходила из строя, а «истинные арийцы» так же один за другим «выходили из строя» из-за обмороков и солнечных ударов. Выживший немецкий танкист писал потом, что эти края – похлеще любой Африки.
Только в таких условиях можно по-настоящему познать себя. Запутанный лабиринт степных дорог, где нельзя рассчитывать на спутниковую навигацию, бездорожье, редкие поселения, более напоминающие постъядерный мир, отсутствие воды и изнуряющая жара… Именно здесь понимаешь, что на самом деле представляет собой человек, возомнивший себя «царем природы». «Корона» здесь очень быстро слетает с головы – или ты сольешься с этим суровым миром и станешь его частью, или он тебя уничтожит. В калмыцких экспедициях мне приходилось видеть таких «царей», которые этого упорно не понимали. Помнится, изнывающий от жары романтический юноша отказался выкапывать завязший на бархане автомобиль – дескать, не он его «закопал». Слава богу, что в костяке наших экспедиций – опытные и надежные товарищи, которые быстро пояснят, что будет, если вовремя не выбраться из песчаного плена. В этом безлюдье тебе никто не поможет: закончится вода, но еще раньше ты сам потеряешь остатки физических и душевных сил. И тогда «моменто у моря». А потом твое тело найдет проходящий мимо пастух, который долго будет удивляться, от чего погиб этот «глупый белый человек». После таких внушений новоявленный романтик быстро возьмется за лопату. А по возвращении следует естественный отбор: или человек навсегда загорится Калмыкией, или больше здесь не появится.
Рождение поэзии скотоводов
Посему уместно перейти к менталитету калмыков. Начну с того, что Калмыкия – единственное место на территории Европы, где официальная религия - буддизм. Отсюда и их кажущаяся отстраненность от мира и такая же кажущаяся безобидность. На самом деле это глубоко не так. Начну с того, что калмыки – большие трудяги. Понимая, что их безжизненная земля никогда не даст урожая, они веками занимаются исконным промыслом – скотоводством. Стада поджарых коров и многочисленные овечьи отары можно увидеть в самых неожиданных местах. И только диву даешься, как же животные ищут себе пропитание? Одни колючие кустики вокруг. Но скотинка довольна и с удовольствием жует колючку – другого здесь нет. Это и является краеугольным камнем здешней жизни. Прекрасно понимая, что можно бесконечно жаловаться на безработицу и другие социальные коллизии, калмыки трепетно берегут то, что имеют – свои стада.
Скотоводческая культура здесь не менялась веками. Изменился только облик пастуха – зачастую он не на лошади, а на мотоцикле. Иногда можно видеть и совсем удивительные картины – например, пастушья «малютка» «Ока» среди песков. Проезжая мимо на внедорожнике, поневоле удивляешься, как она туда забралась? Мне немало приходилось общаться с пастухами. Их отличительная черта: не суровость и неприхотливость, а поэтичность. Некоторые из них действительно писали стихи. Когда я их слушал, то понимал, что такая поэзия никогда не родится на кухне или в уютном кабинете. Например, калмыцкие трехстишья «орчлцгин гурвнтс». В переводе это приблизительно означает «в мире есть по три». К примеру:
«Три белых»
Когда растешь - белеют зубы,
Стареешь - белеют волосы,
А умрешь - белеют кости.
Только глядя на валяющиеся под ногами выбеленные степными ветрами чьи-то останки, можно понять и сотворить такие строки. А у нас все хокку изучают… Где вы, специалисты–филологи? Интересное и непознанное здесь! Рядом! Под ногами белеет!
А как вам такие образы: «кулак солнца» или «нежная чашка воды»? Не могу удержаться и приведу еще один калмыцкий афоризм – трехстишье «Три пустых», наиболее характеризующее современное общество потребления:
Пуста голова человека из скверного рода,
Пусты руки человека с плохими знаниями,
Пуст дом скупого человека.
Не про жадного ли обывателя последняя строчка? Вроде и стеклопакеты установлены, и мебель полностью сменена, и хрусталь в ней расставлен, и ковры везде развешаны, и бытовой техники как в секретной лаборатории. А дом – пустой! Посему «пусты руки человека с плохим знанием», ничего путного они создать не могут! Кстати, жилища калмыков, даже горожан, аскетичны.
А если вернуться от высокой поэзии к бытовой стороне, то получается, например, что львиная доля мяса, поставляемого в столицу – калмыцкого происхождения. Да и в целом по России – немалый процент. Помнится, на одном из степных перегонов мы разговорились с молодым пастухом. Его стадо небольшое – десятка три овец. На вопрос о «творческих планах» он заявил, что в течение трех лет он увеличит поголовье до полусотни, большую часть продаст и на вырученные деньги сделает «скачок» к более дорогим коровам. И к концу жизни станет очередным «мясным ханом» среди таких же, как он – чумазых и загорелых степняков в грязной одежде. Да, доморощенному интеллектуалу такая карьера покажется примитивом. Наверное, потому, что он сам никогда не изнывал от многокилометровых переходов под безжалостным «кулаком солнца».
Лотос, осетрина и управа на олигарха
Если смотреть исторически, то степное скотоводство издревле предполагало борьбу за пастбища и кражу скота. Борьба с последним – наиболее интересна. В Калмыкии, как и афористическая поэзия, она так же подчиняется цифре «три». Попался первый раз – будешь бит. Второй – покалечат, а на третий вор прекращает свое земное существование. Но наибольший интерес представляет другой криминальный промысел Калмыкии – браконьерство. Лов, а главное последующий сбыт осетровых. Небольшой прибрежной полосой эта степная республика выходит на Каспий южнее Астраханской области. Кстати, именно здесь раз в год можно наблюдать цветение лотоса – поистине удивительное зрелище. Этот цветок, символ жизни, является гербом Калмыкии. Цветет лотос в конце июля и сюда съезжается множество туристов – насладиться красотой этого диковинного цветка. Рвать его смысла нет – он быстро завянет. Посему множество людей могут часами медитировать на это поистине божественное зрелище. Описывать его не имеет смысла – это надо испытать самому.
А в остальное время на побережье царит совсем другая жизнь, которая иногда напоминает спецоперации по ликвидации сомалийских пиратов. Над побережьем носится военный вертолет, преследую моторки и резвые джипы. Но и те не лыком шитом – в них сидят вооруженные «калашами» люди, а на некоторых даже установлены пулеметные турели. Это местные власти пытаются отобрать у организованных браконьерских бригад свой кусок «черного золота» - так здесь называют вовсе не нефть, а икру осетровых.
Словом – тема для очередного блокбастера. Но не все так просто. С одной стороны, с браконьерством надо бороться. С другой, осетровый бизнес северного Каспия давно прибран кучкой олигархов и чиновников. Причем лов идет самым варварским способом, осетровые почти не проходят за пределы Каспия. Хотя еще лет тридцать–сорок назад стерлядь во всю ловили за тысячи километров отсюда – мой дед тогда был бригадиром рыболовецкой бригады на Оке. Да и баночка черной икры, размером со столовую ложку, сейчас стоит более 2 тысяч рублей. Хотя, раньше её ели этими самыми ложками. Да и жалоб на современную икру более чем достаточно – уже не та. Пассионарные калмыцкие рыбаки с этим не согласны и поставляют качественный продукт по более низким ценам. Я много разговаривал на эту тему и вывел из этих разговоров важную закономерность. Это не совсем современная классовая борьба редких пассионариев и новоявленных «хозяев жизни» за распределение земных благ. Это традиционная и сакральная битва за родную землю. Калмыцкий браконьер с автоматом «воюет» именно за нее, а не за кусок хлеба с той же икрой. Потому что никто не может варварски разграблять дефицитные для степняков водные просторы. Никто и никогда. Может, именно поэтому лотос и является не только гербом, но и сакральным символом калмыков – святыня, за которую нужно бороться.
Кого боятся на Кавказе?
Если окунуться в этнопсихологию этого удивительного народа, то можно найти много сходного с другими буддистами России – бурятами. Как истинных буддистов, их очень тяжело вывести из себя. Их спокойствие – как олицетворение степей, в которых они издревле обитают. Но если просторы Бурятии более разнообразны и пригодны для обитания, то спокойствие калмыка – еще более монументально и сурово. И не дай Бог разбудить в калмыке зверя! Это настоящая машина смерти, которой не нужно оружие: такой «буддист» предпочитает драться голыми руками. Неспроста в основу самбо легла калмыцкая борьба ноолдан – одно из древнейших единоборств, не похожее ни на одну из боевых техник Кавказа и Средней Азии. Знаменитый Анатолий Харлампиев, создавая самбо, долгое время исследовал все национальные виды борьбы советского пространства и взял у калмыков более десятка наиболее эффективных приемов. Если брать культурологический аспект, то уместно обратиться к запискам русского историка-этнографа Павла Небольсина: «Калмыцкая борьба представляет собой любопытное явление, подобного которому мы в наши времена не найдем. Это интересное подобие древних олимпийских игр, победа на которых венчает победителя неомрачимою славою и быстро разносится по миру».
Здесь уместно обратиться к взаимоотношениям калмыков со своими соседями - Дагестаном. Издревле тамошние обитатели угоняли у калмыков скот, после чего созерцатели–буддисты и превращались в неудержимых воинов. Посему калмыки – единственный народ, который реально боятся на Кавказе. Даже воители–чеченцы с суеверным ужасом рассказывали мне о драках с калмыками. Могу привести ещё один пример. Как-то вечером мы заблудились в степи. Поняв, что в темноте мы еще больше заплутаем, решили не рисковать и остановились на окраине ближайшего селения. Из крайнего дома к нам подошел мужчина лет тридцати пяти и, ничего не спрашивая, пригласил на ночлег – степной закон. Мы расположились на веранде под большим навесом, беседовали, выпивали и поедали плов, когда из темноты послышалась задорная кавказская музыка. Вслед за музыкой возникла классическая побитая «девятка» с наглыми «джигитами». Вслед за ними – еще одна машина. Те остановились около веранды и стали вести себя более чем по-хамски: материться, делать непристойные жесты – всё то, что им не позволяют старики дома. Хозяин спокойно смотрел на это минут десять. Потом неторопливо протянул руку назад, достал старый «калаш» и так же спокойно дал очередь в воздух. Стрелять на поражение не потребовалось - «джигиты» тут же испарились вместе с машинами. Нам он пояснил, что их он хорошо знает, они уже воровали у него скот, но ему нужно было убедиться, что те вновь пришли к нему в дом с нехорошими намерениями. А если бы у него не было автомата, он бы разобрался голыми руками. Никакой ненависти у калмыка к ворам не было, и мстить им он не собирался. Но сейчас те портили ему приятную и познавательную трапезу с путешественниками – редкими гостями в его краях. Утром, несмотря на то, что ему нужно было заниматься скотиной, хозяин проводил нас на своей машине не один десяток километров по степи – без него мы бы не нашли дорогу. И здесь самое время поговорить о русско–калмыцких отношениях. Точнее, об отношении калмыков к русским.
«KalmykRussia»
Это надпись выбита на армейском жетоне, который подарил мне мой калмыцкий Брат Женя. Сразу замечу, что такие подарки делать не принято: жетон – часть воина, его своеобразная визитная карточка. Символ касты: то, что остается на человеке, когда он снимает с себя форму и боекомплект. Но с Женей мы оказались родственными душами – воин и странник, те «социальные категории», которые не признаны в обществе потребления, но без которых это общество не может развиваться и выживать. Посему мы братья и можем дарить друг другу все, что захотим. С Женей мы много говорили про взаимоотношения наших народов. Несмотря на депортацию, калмыки (в отличие от вышеупомянутых чеченцев) считают русских, так же как и единоверцев-бурятов, своими братьями. Чего нельзя сказать о многих моих согражданах, для которых «друг степей» - «чурка неумытая». Но поскольку калмыки - буддисты, они вспоминают про такие эпитеты только в обстоятельствах, описанных в предыдущей главе. И горе тому, кто имел дурость такое им сказать.
«Вот смотри, - философски, но как-то по-военному заметил Женя. - Мы маленький народ, несколько сотен тысяч человек. У нас есть наши скудные степи, которые мы никому не отдадим. Но мы прекрасно понимаем, что один в поле не воин. Да, у нас постоянные стычки с дагами, но это местечковые разборки. А что будет, если у нас объявится более многочисленный враг? Как было в Великую Отечественную, когда пришли немцы и румыны и просто уничтожали нас? И кто нам тогда помог? И кто сейчас покупает наше мясо, обеспечивает рынки сбыта? Без России мы бы сейчас так в юртах и жили…»
Кстати, Женя поведал мне о более чем странной геополитической особенности калмыков: их во множестве живет в США. Сам Женя прожил там полтора года и с удовольствием вернулся в свои степи – не выдержал жизни в мире чистогана. По этим же причинам, хотя у него есть такая возможность, он не собирается перебираться и в Москву - там тоже все помешаны на деньгах.
Водка, дисциплина и женская красота
Отдельная тема - самодисциплина калмыков, которая воспитывается выживанием в степи, где слабый обречен на гибель. Например, калмыки–мужчины очень даже не прочь выпить (кстати, любимый напиток у них – русская водка). Но они никогда не опускаются до валяния под столом или забором. Это считается унизительным и непристойным. Отсюда удивительная особенность алкогольной культуры калмыков. В отличие от братьев–монголоидов (тех же бурятов или якутов), они менее восприимчивы к алкоголю и могут пить вполне по-русски. Но опять же – вовремя останавливаются. Будучи сильно подшофе, калмыки предпочитают петь или бороться. По их мнению, это самое разумное вложение «пьяной энергии» - человек после этого быстрее трезвеет. А в современных условиях – танцевать на дискотеке! Это чисто молодежное развлечение в Калмыкии выглядит совсем по-другому. Помнится, уже ночью после обильного застолья с калмыцкими друзьями они буквально затащили меня в это заведение, вкус к которому я уже давно потерял. А тут я был в шоке – минимум молодежи, а большинство посетителей танцпола – мне ровесники и старше. Ближайший аналог – это мужская казачья пляска, только под современные ритмы. А сакральный секрет прост: мужчины хорошо погуляли, и пора выгонять хмель - завтра им надо быть на работе и в семье. Именно поэтому на дискотеках в Элисте не продают крепких напитков – максимум пиво.
Кстати, калмыцкие национальные танцы как бы олицетворяют собой переход от полного спокойствия к неимоверной ярости. В чем я так же убедился своими глазами, поскольку мне неоднократно приходилось бывать на выступлениях местных фольклорных коллективов. Особое впечатление произвел «танец молодых принцев», исконное название которого я, к сожалению, не запомнил. Его танцуют юноши, достигшие возраста воинов. Сначала они несколько стеснительно и отстраненно перемещаются рядом с прекрасными девушками, а потом настолько расходятся, что девушки исчезают со сцены, и начинается форменное буйство мужской силы по сравнению с которым, лихая лезгинка кажется «умирающим лебедем». Все это происходит под буддийский монотонный ритм, который в течение танца все более убыстряется, а в финале превращается в «народное техно», под которое могут танцевать только самые выносливые. Женские калмыцкие танцы – медлительны и грациозны.
Кстати, про прекрасную половину Калмыкии. Несмотря на давнюю женатость, я поневоле обращаю внимание на ее представительниц. Тем более, что созерцание красоты спасает не только мир, но странника в тяжелых переходах. Наиболее красивы калмычки с зелеными глазами – этот цвет символ весны и процветания. Зеленоглазые девушки здесь считаются избранными небом. Отсюда – еще одно небольшое этнографическое исследование. Большинство калмычек очень стройные – сказались века кочевого быта, когда на женщин ложилось много физических нагрузок – не располнеешь. Да и из-за малочисленности народа, калмыцкой женщине приходилось быть не только хозяйкой, но и воином – когда-то верховая езда и стрельба из лука входила в подготовку юных домохозяек. Калмыки делятся на четыре этногруппы, которые внешне можно различить только по девушкам. У хошеуток и дервюдок - типичная азиатская внешность. Торгудки более смуглые, а бузавки наоборот светлые, с каштановыми, или даже рыжими волосами. Такой разброс для небольшого народа мне пояснили частыми смешанными браками на протяжении столетий, к которым, кстати, до сих пор относятся более чем терпимо – для кочевников смешение кровей в прошлом было неизбежно — мужчины часто привозили из походов жен.
Облака и обитатели степей
Напоследок - еще порция прекрасного. Меня, более привычного к северной тайге, всегда изумляет животный мир степей. Кажется, что все здесь безжизненно и пустынно. Но если приглядеться, то все обитатели как на ладони. Посему мое излюбленное занятие в калмыцких степях – фотоохота. Например, на верблюдов, которых хозяева надолго выпускают гулять по бескрайним просторам. Это только кажется, что они меланхоличны и неповоротливы. Носятся – будь здоров. Бывало, подходишь к балке заросшей колючим кустарником, а оттуда торчит верблюжья голова – как будто динозавр в зарослях обитает. Но чтобы сфотографировать его крупно «анфас», нужно действовать как при загонной охоте: сделать большой «трехчетвертной» круг и незаметно подойти, не издав ни малейшего шума. «Выстрелов» пять верблюд выдержит, а потом меланхолично унесется прочь. Еще тяжелее снять лису – та выбирается из норы только ночью, а днём – слишком осторожна и перемещается короткими и продуманными перебежками. А вот крупные ящерицы на барханах наоборот, как будто специально позируют. Высунут голову из песка, и крутят ею: какой кадр лучше получиться! Хранители неба и хозяева степей – орлы и ястребы - сами по себе получаются помпезными. Смотришь на них часами и поневоле задумываешься о тщетности бытия. Но самое удивительное в Калмыкии – небо. Какие только причудливые узоры не приобретают облака! Снимать – не переснимать! В результате, у меня набралась такое количество фотографий воздушных просторов, что я никак не могу выбрать лучшую. Думаю, нужно устроить фотовыставку и предложить выяснить это посетителям.
