19 мая 1868 года родился последний Русский Царь Николай Александрович Романов. По поводу его правления до сих пор ведутся ожесточенный споры. Многие считают, что он являл собой отрицательный пример слабого правителя, слишком погруженного в личную жизнь – в ущерб национально-государственным интересам. «Прозевал революцию» - таково любимое обвинение многих «белых». В то же время «красные» упрекают его как раз в том, что он «подавлял революцию». И ведь действительно, первая русская революция 1905-1907 годов была подавлена весьма решительно, хотя тогда против трона выступили миллионы – в отличие от локального петербургского беспорядка марта 1917 года (другое дело сами беспорядки спровождались тщательно спланированным верхушечным заговором, но это уже тема отдельного разговора).
Опять-таки, будь Государь слабым правителем, мечтающим уйти в личную жизнь, то он с готовностью бы пошёл на требование российской либеральной оппозиции, поддерживаемой Западом, ввести т. н. «ответственное министерство». Тогда реальная власть перешла бы в руки либеральных думских политиков (и стоящей за ней крупной буржуазии), в то время как Царь превратился в декоративного конституционного «монарха».
О качествах Николай Второго как государственного деятеля и политика существуют самые разные отзывы. Так, французский президент Э. Лубэ отмечал: «Обычно видят в Императоре Николае II человека доброго, великодушного, но слабого. Это глубокая ошибка. Он имеет всегда задолго продуманные планы, осуществления которых медленно достигает. Под видимой робостью Царь имеет сильную душу и мужественное сердце, непоколебимо верное. Он знает, куда идет и чего хочет».
А вот что пишет А. П. Извольский, бывший в 1906-1910 годах министром иностранных дел: «Был ли Николай II от природы одаренным и умным человеком? Я, не колеблясь, отвечаю на этот вопрос утвердительно. Меня всегда поражала легкость, с которой он ухватывал малейший оттенок в излагаемых ему аргументах, а также ясность, с которой он излагал свои собственные мысли».
Как видим, данные оценки расходятся с мнениями критиков Государя (впрочем, это не единственные положительные отзывы.) Что же касается отрицательных, то они частенько были основаны на разнообразной чернухе. Чего стоит хотя миф о распутинском влиянии на Царя! А ведь он был развеян еще Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства, вынужденной признать полное отсутствие такого вот влияния.
Дело было, конечно, не столько в личных качествах Государя и даже в обстоятельствах его правления. Российская Империя была раздираема противоречиями, которые накапливались годами и даже столетиями. Вспомним, что еще в XVII веке русское общество потряс страшный Раскол, который во многом отдалил элиту от нации. Дальнейшая вестернизация только усугубила положение дел, сделав Россию зависимой от западного капитала, а русский трон – от алчных олигархов, мечтающих вырвать у русского правительства политическую власть.
Надо сказать, что правительство это понимало и постепенно сдвигалось в сторону государственного социализма. Собственно говоря, для России всегда была присуща сильная монархо-социалистическая традиция, берущая начало еще в стародавние времена. Так, в Московской Руси крупные купеческие корпорации наделялись серьезными привилегиями, но им приходилось выполнять за это серьёзные же государственные обязательства. Они были торгово-финансовыми агентами правительства, закупали товары, находившиеся в казенной монополии, управляли крупными таможнями и.т.д.
Такая специфика берет свое начало еще в древности, когда купец был своеобразным воином, а воин — своего рода купцом. «Правда Ярослава» ставит на один юридический уровень «мечника» и «купчину». Любопытно, что в словаре В. Даля слово «товар» имеет еще и значение военно-купеческого похода. В летописях князья ставят свои «товары» напротив «градов». Участников данных военно-торговых экспедиций в Древней Руси именовали «товарищами». В XX веке его берут на вооружение социалисты, которые, борясь с буржуазностью, невольно пробудили некоторые древние архетипы.
В петровской России промышленная модернизация опиралась, прежде всего, на казенное хозяйство, и это опора на госсектор была важнейшей отличительной чертой русской экономики даже и в период интенсивной капитализации. Один из ведущих идеологов русского монархизма И. Л. Солоневич, ничуть не сочувствующий социализму и коммунизму, писал: «Императорская Россия была страной, в которой по тем временам «обобществленный сектор народного хозяйства» был больше, чем где бы то ни было в мире. Государственный Банк контролировал все банки России и имел исключительное право эмиссии кредитных билетов. Большинство железных дорог принадлежало казне, а оставшиеся частные дороги стояли накануне «выкупа в казну»; государство владело огромными земельными пространствами, владело заводами и рудниками. Земская медицина была поставлена так, как она и сейчас не поставлена нигде во всем мире. Земства начинали строить свою фармацевтическую промышленность — с помощью государственного кредита. Русское кооперативное движение было самым мощным в мире». («Народная монархия»)
Исследователи отмечают, что казенные заводы вовсе не являлись коммерческими предприятиями, что особенно подчёркивалось в официальных документах. Особую роль играли государственные заказы, которые делали все ведомства. Безусловно, стоит отметить наличие казенных монополий и акцизов, дававших около половины всего дохода империи. «Итак, одна часть промышленности находилась в собственности государства, другая часть в той или иной степени подлежала государственному регулированию, - отмечает исследователь А. А. Новиков. -Но обе эти части оставались практически вне сферы рыночных отношений». («История российского предпринимательства»)
В начале 1914 года правительство было намерено ввести пятилетние циклы планирования, намечающие темпы и сроки строительства железных, дорог, портов и крупных ГЭС (Днепровской и Волховской). Это уже была заявка на плановую экономику, что в очередной раз роднит Российскую империю и СССР. Во время первой мировой войны выявились глубинные противоречия между государством и крупным частным капиталом, который использовал саму войну для наращивания своего экономического могущества и политического влияния. Основной упор они делали на взвинчивании цен. С резкой критикой крупного капитала выступили монархисты. Так, правый публицист С. Бельский отмечал: «Дело дошло до того, что трудно указать хотя бы на один предмет широкого, массового потребления, который не был бы обложен чудовищным налогом в пользу явных и тайных промышленных и банковских организаций». («Московские ведомости». - 3 октября 1915 года). А годом позже «Московские ведомости» восклицали: «Кругом идет вакханалия наживы - промышленные акулы, начиная от мелкого лавочника до блестящего дельца, уже не удовлетворяются барышом сто на сто: разгул жадности толкает на ... новые взвинчивание цен, и с этой целью сотни тысяч пудов товара припрятываются куда попало или «забываются» («Московские ведомости». - 15 октября 1915 года).
Правительство всерьез решило ограничить влияние крупного капитала, который лоббировал свои интересы через т. н. «военно-промышленные комитеты» (ВПК). Эти структуры резко взвинчивали цены на свою продукцию, используя систему распределения заказов. Руководство страны решило прекратить эту гонку цен, и 22 июня 1916 года было принято постановление, которое предписывало урезать посреднические функции ВПК. (О коллизиях вокруг этого весьма интересно и подробно писал С. Рыбас.) Военная цензура отныне пропускала критику ВПК, ранее запрещенную. Кроме того, был установлен жёсткий контроль за бюджетами Всероссийского земского союза, Всероссийского союза городов и других пролиберальных организаций, ориентированных на крупный капитал. Военное министерство, обеспечивающее своеобразную «госприёмку» профильной продукции, усилило свою активность на этом направлении. Отдельные ведомства готовились к «экспансии» - так, министерство планировало создать собственные металлургические заводы и расширить свою сеть транспортного машиностроения. Характерно, что либеральная оппозиция охарактеризовала эти меры как «государственный социализм». (После Февральской революции крупные предприниматели добились создания особой комиссии, которая свернула прежнюю систему государственного регулирования.)
И «верхи» действительно задумывали провести комплекс мероприятий по социализации России. С настоящей государственно-социалистической программой выступил великий князь Кирилл Владимирович, оформивший её как проект тронной речи (1916). (Подробно программа в. к. была проанализирована в исследовании В. В. Хутарева-Гарнишевского «Спасая империю. Антикризисная программа великого князя Кирилла Владимировича».) Прежде всего, великий князь предлагал ввести всеобщую трудовую повинность населения России в возрасте от 16 до 60 лет. Он настаивал на установлении жесточайшего контроля за производством и распределением продуктов первой необходимости (спичек и хлеба). Спекуляция и искусственный дефицит приравнивались к мародёрству. Хлебная торговля подлежала национализации – с одновременным созданием государственной сети элеваторов, складов и зернохранилищ.
Хлебную монополию предполагалось дополнить полной монополией на добычу металлов, нефти, угля и хлопка, а также на лес и сахар. Далее следовало положение о национализации железных дорог. В области финансов великий князь предлагал отказаться от золотого обеспечения рубля. ( К слову, это было одним из давнишних требований русских монархистов.) В качестве же обеспечения национальной валюты Кирилл Владимирович видел «все достояние государства» и мощь государственной власти. Тем самым финансы ставились в зависимость от национального благосостояния, что, безусловно, способствовало упрочению экономической самостоятельности государства.
Планировалось введение государственной монополии всей банковско-страховой деятельности. Также предполагалась и монополия государства в области внешней торговли. В проекте настаивалось на необходимости принудительного понижения процентов по внутренним займам и вкладам в госбанк. Средства, по мнению князя, должны быть изысканы посредством проведения беспроцентных и беспроигрышных лотерей. Ничуть не смущаясь, великий князь вполне допускал возможность эмиссии.
Надо заметить, что национализация уже началась, и первые итоги её были весьма внушительными. Так, правительство взяло под опеку знаменитый Путиловский завод, обанкротившийся вследствие финансовых махинаций его владельца. (Это спровоцировало грандиозную 20-тысчяную стачку.) До национализации завод практически не выпускал шестидюймовых снарядов, но после он давал уже половину от всего количества снарядов. «После мобилизации оборонной промышленности к 1917 г. военное производство в России выросло в 2, 3 раза, полностью удовлетворяя потребности фронта в оружии и боеприпасах, - комментирует эту и другие меру правительства историк В. Н. Галин. - Производство одних снарядов выросло в 40 раз. Снарядов наделали столько, что их хватило на всю Гражданскую войну, и даже в 1941 г. Красная Армия использовала шрапнели 1917 года выпуска». («Тенденции. Интервенция и гражданская война». Т. 2)
Можно с полной уверенностью утверждать, что царское правительство собиралось идти примерно тем же самым путём, которым пошли большевики. Конечно, меры были бы не такими жёсткими, как в гражданскую войну, но без государственно-социалистической мобилизации не обошлось бы. Хотя брутальности хватало и в Российской империи. Так, продразверстка была введена еще царским правительством - министр земледелия А. А. Риттих подписал 29 ноября 1916 года постановление «О развёрстке зерновых хлебов и фуража, приобретаемых для потребностей, связанных с обороной». Согласно этому постановлению, крестьян обязывали продавать зерно по цене, установленной государством. При этом взамен зерна часто выдавались расписки или бумажные марки. Как и при большевиках, крестьяне встретили эту меру враждебно. Только за первые два месяца с начала действия постановления было зафиксировано около ста случаев насильственного изъятия хлеба.
Необходимо признать, что Советский Союз наследовал Российской Империи не только геополитически – в плане сохранения «Большого пространства». Красная Империя продолжала политико-экономическую традицию Империи Белой. Традиция эта, вне всякого сомнения, была государственно-социалистической, только в дореволюционной России она была «инфицирована» либерально-буржуазными влияниями, а в постреволюционной – влияниями леворадикальными. Очищение этой традиции от либерализма и левачества является важнейшим залогом укрепления российской государственности и преодоления трагической вражды между «красным» и «белым».
