Глобальный кризис и поиск модели будушего
Мир сегодня находится в кризисном состоянии, и этот кризис имеет системный, комплексный характер. Налицо кризис финансовый (гигантский объёмов долгов, оторванность фондовых индексов от реальности, беспрецедентный характер монетарной политики нулевых ставок), экономический (отсутствие реальных драйверов роста в большинстве стран мира, экономический рост поддерживается методами искусственного дыхания — вливанием в мировую экономику всё новых, ничем не обеспеченных десятков триллионов долларов), социальный (усиление социального расслоения, уничтожение среднего класса), духовно-нравственный кризис и деградация культуры, кризис идентичности и т.д.
Вопрос преодоления кризисного состояния непосредственно связан с необходимостью новой идеологии, которая должна задать ориентиры развития — для отдельных людей, социумов, стран и мира в целом
Указанные кризисы имеют прямое отношение и к России
Мы рассматриваем Россию как цивилизацию и исходим из того, что цивилизационное разнообразие имеет важнейшее значение для развития человечества. Сегодня конкуренция цивилизаций — это конкуренция глобальных проектов и образов будущего. Мы убеждены, что независимо от всех своих сегодняшних экономических и социальных проблем Россия на базе традиции, с учетом вызовов времени и творчески переосмыслив свою цивилизационную программу, может сформулировать и предложить миру свой глобальный проект
Мы настаиваем на необходимости для России быть сильной и независимой и в экономическом, и в геополитическом, и в цивилизационном отношении не потому, что это престижно и тешит национальную гордость, а потому, что любые иные варианты неизбежно означают деградацию, депопуляцию, культурный и социальный упадок для всего её населения. И напротив, сильная, независимая и самостоятельная Россия — это залог процветания её граждан, всех населяющих её народов, всех, кто связал с ней свою историческую судьбу, а также мирного развития всего мира.
Однако при этом мы далеки от идеалистических представлений о неизбежности такого позитивного сценария. Если Россия не сможет сохранить суверенитет, и в первую очередь даже не государственный, а гуманитарный, ценностный, то и её может ждать путь заката, распада и утраты самостоятельности.
Противостоять проекту неолиберального глобализированного мира, мира без суверенитетов может только народ, объединённый общей идеей и считающий свою страну историческим субъектом. Государство — это организм, где народ и власть связаны не формальными процедурными узами, а осознанием общих целей и задач.
В России даже обычные люди понимают, что страна — это нечто большее, чем хорошие или плохие дороги, честные или нечестные чиновники и уровень доходов и комфорта. Они упорствуют в своем иррациональном патриотизме, видя Россию как сильную империю с исторической миссией, а не территорию, которой так уж и быть разрешат существовать на задворках клуба белых людей, при условии, что она себя признает отсталым и неполноценным их учеником. Россия сегодня становится образцом для ресуверенизации, которая неизбежно начнётся на руинах глобализационного проекта.
Мы убеждены, что самостоятельное, суверенное развитие на основе цивилизационной и национальной идентичности, собственных ресурсов, энергии, талантов и инициативы своих граждан — единственный путь для полноценного развития нашей страны в любое время, будь то благополучные годы или форс-мажорные кризисные обстоятельства.
Пандемия актуализировала проблему будущего человечества. Общество вновь должно ответить на базовые вопросы о самом человеке, о его свободе и достоинстве, о границах вмешательства и контроля над жизнью людей со стороны государства и крупных технокорпораций. Становится всё более очевидным, что политические схемы, связанные с господствовавшим в мире долгое время разделением на правый и левый идеологические сегменты, утрачивают свою применимость в этих новых условиях. Свою модель будущего должна сформулировать и Россия — модель, привлекательную как для собственных граждан, так и для соседей вокруг в мире.
Между левыми и правыми
Во всё большем числе стран растёт популярность так называемых несистемных сил как правой, так и левой ориентации. Если первые уже открыто отрицают навязываемую ценностную неолиберальную глобализаторскую повестку, сознательно разрушающую национальные идентичности, суверенитеты и культуры и видят в России союзника в этом направлении, то вторые делают акцент на тотальной несправедливости процессов глобализации и европейской интеграции, на неспособности элит добиться перераспределения прибылей и поддерживать соблюдение социальных обязательств.
Мы полагаем, что как классическая правая, так и классическая левая политическая повестка и партии в мире всё менее способны ответить на вызовы, стоящие перед обществом.
После XX века, начав с борьбы за права рабочих, в итоге в Европе социал-демократы в послевоенный период смогли стать во многих странах ведущей политической силой и создать социальную рыночную экономику. Но сегодня, в начале XXI века, социал-демократические партии стремительно утрачивают свои позиции. Сделав ставку не на защиту собственных трудящихся, а на защиту «новых угнетённых» — то есть меньшинств, левые движения в Европе теряют популярность. Кроме того, неясны и цели современного левого движения, поскольку они не связывают темы социальной идентичности с защитой национальной идентичности, напротив, выступая за мультикультурализм без границ, тогда как для населения становится всё более актуальным вопрос построения политических систем, альтернативных глобализации, но при этом учитывающих национальные интересы.
Правые, защищающие традиционные консервативные ценности, как правило, при этом пытаются отстаивать и либеральную экономическую модель с минимумом социальных гарантий и вмешательства государства в экономическую жизнь. Однако параллельно с запросом на «новый консерватизм» растёт запрос и на повестку возврата и защиты социального государства, справедливого распределения доходов и другие, традиционно «левые», темы.
Но ключевым представляется здесь другое — современное разделение на левых и правых формировалось в другую эпоху, и многие современные вызовы вообще находятся вне традиционной левой и правой повестки, поскольку требуют вернуться к осмыслению самых базовых смыслов — что такое человек, где проходят границы этики и морали в современном обществе, жизнь которого всё больше определяют технологии, меняющие все жизненные практики.
Важно отметить, что у предлагаемой российским консерватизмом политической доктрины есть, несмотря и на наличие общих точек соприкосновения, серьёзные расхождения с современными зарубежными как правоконсервативными, так и левыми движениями. Западные правоконсервативные политические элиты с глубокой неприязнью относятся к левому дискурсу как таковому, полагая его виновным в разрушении традиционных ценностей, национальной идентичности, поддержке неограниченной миграции, антиклерикализме, а также в злоупотреблении идеей социальной поддержки и появлении в результате целых иждивенческих классов, живущих на соцпособия. Современные левые (например, в Европе), в свою очередь, не приемлют идей национальной идентичности, сохранения традиционной культуры и жизненного уклада и придают большее значение темам освобождения индивида от границ пола, семьи, национальности, государства, религии или борьбе за экологические цели, нежели борьбе за социальную справедливость и поддержку трудящихся классов.
Сложившаяся в силу традиции враждебность этих двух лагерей не позволяет им объективно оценить современные вызовы и запросы общества, тогда как для российского интеллектуального и политического класса подобных барьеров не существует, и это позволяет объединять в своей повестке темы и идеи в новом, актуальном именно для сегодняшнего дня прочтении. Российские консерваторы не отрицают левый дискурс и не очерняют тотально советское прошлое, имеющее для России важное значение. Справедливость устройства общества и доступность для всех основополагающих социальных благ — ключевые темы для российского менталитета, базовые ценности нашей цивилизации. И в этом смысле, разделяя стремление зарубежных консерваторов к защите суверенитета и идентичности, российские консерваторы не могут быть настроены к левой идее исключительно враждебно, как это характерно для многих западных консерваторов.
В то же время, будучи приверженцами социально справедливой модели общества и солидаризуясь с европейскими левыми и социалдемократическими силами в вопросах построения социального государства, борьбы с доминированием транснационального капитала и неравенством, российские консерваторы не могут разделить идей современной утопически эмансипационной левой повестки, настаивающей на полной трансформации человеческого существа, отказе от традиционных представлений о поле, семье, национальности, морали. Признавая право каждого человека на частную жизнь, консерваторы выступают против объявления данных практик нормой для общества в законодательном смысле. Также российские консерваторы не могут принять идей отказа от политического и экономического суверенитета.
Россия может инициировать широкую международную дискуссию об альтернативе неолиберальному глобализму.
Противовесом этой доктрине должно стать целостное мировоззрение, в котором могли бы найти отражение:
1) переосмысленный, современный консерватизм, отстаивающий развитие на основе традиции и сохранение присущих традиционным религиям и светскому гуманизму представлений о человеке — в том числе, что важно, выступающий против «слома» культурных и цивилизационных основ, на которых строится само понимание человека, против трансформации человека и в биологическом, и в социальном смысле в совершенно иное существо, против трансформации представлений о добре и зле;
2) левая повестка, ориентированная не на «освобождение» человека от «угнетения» расовой, национальной или половой идентичностью, а на темы справедливости, борьбы с неравенством, обеспечения равного доступа к культуре и образованию, недопущения построения нового кастового общества;
3) поиск модели будущего, где развитие технологий и забота о природе будут гармонично сочетаться с развитием и сохранением самого человека и человечества, не впадая в радикальные формы прогрессизма или экологизма.
Вероятно, что такие политические силы уже не будут маркировать себя как правые или левые, а найдут иные терминологические схемы для обозначения своих приоритемтов. Эффективный современный консерватизм нельзя отнести к традиционному правому или левому политическому лагерю, поскольку в центре его проблематики находятся ответы на новые вызовы, связанные с агрессивной попыткой неолиберальной трансформации мира и человека.
По сути, речь идет о фьюжнидеологии, которую можно было бы обозначить как социальный консерватизм — исходя из её содержательных и ценностных установок. Главные среди этих установок — цивилизационная и национальная идентичность; развитие на основе традиционных ценностей (к которым мы относим и несомненные, проверенные временем позитивные завоевания эпохи модерна); сильная экономика с опорой преимущественно на собственные силы и ресурсы, предполагающая максимально возможную диверсифицированность и полноту внутреннего воспроизводственного контура, что обуславливает необходимость разумного протекционизма; ориентация на социальную справедливость, построение общества, в котором созданы условия для самореализации через созидательный труд и творчество, вознаграждаются усилия, направленные на социально значимые результаты, а не ставка на формальный успех независимо от способов его достижения.
Многополярность, ресуверенизация и новый национализм
Мы находимся в активной фазе деконструкции либерального миропорядка. Завершается этап мироустройства, сложившегося после Второй мировой войны. С распадом СССР, который формально означал победу лагеря его противников-неолибералов, как это ни удивительно для них (и, наоборот, совершенно очевидно для критиков неолиберализма), в отсутствие геополитического противовеса запустились процессы внутренней эрозии и интенсификации системных противоречий либерального миропорядка.
Центр экономической и технологической активности будет смещаться в Азию — с учётом размера и ускоренного экономического роста как Китая, так и Индии, Индонезии, других стран Восточной Азии. При этом становится всё очевиднее, что вопреки теоретическим выкладкам рыночных фундаменталистов экономический рост будет отнюдь не связан напрямую с принятием неолиберальной модели ценностей.
США постепенно утрачивают позиции мирового гегемона (и это основная черта нынешнего этапа), и одновременно на мировую арену выходит Китай как основной геополитический конкурент Америки. Несмотря на антироссийскую риторику США и Запада в целом, отнюдь не Россия находится в центре главного геополитического противостояния современности. Непосредственными следствиями конца глобализации и агрессивной политики США по сдерживанию Китая станет нарастание взаимных санкций и ведение торговых войн. Россия, как и Европа, будет втянута в эти конфронтационные форматы, несмотря на нежелание принимать в них участие, а это означает необходимость отстаивать собственные экономические интересы и защищать собственных производителей намного эффективнее, чем это делается сейчас.
Кризис либерального миропорядка и уход США от роли мирового имперского гегемона создают условия для формирования многополярного мира, в то же время уже сегодня есть и вероятность возникновения новой биполярной конструкции, где роль противовеса западному миру будет играть Китай. К 2030–2035 гг. доля Китая в мировой экономике (в совокупном мировом продукте) составит 33%, эта доля даже превысит суммарную долю Северной Америки и Западной Европы, вместе взятых. Ускоренно растёт и военный потенциал Китая. Формирование двух полюсов ведёт мир к конфликтному сценарию и глобальному противостоянию двух сил.
Но биполярная конструкция мира, несмотря на определённую устойчивость, является всё же конфронтационной по своей сути и чревата серьёзными конфликтами как регионального, так и мирового уровня.
Миру нужна реальная многополярность, и она явно вызревает, вопреки упорному сопротивлению уходящего глобального гегемона — Соединённым Штатам Америки и вопреки нежеланию реальной многополярности со стороны набирающего вес Китая, который на словах поддерживает лозунг многополярности, но прагматично использует его для борьбы с США в целях укрепления своего собственного растущего могущества.
Общей задачей для многих стран в новой реальности станет защита суверенитета. Всё более очевидными становятся негативные эффекты глобализации, причём даже для тех стран, которые, на первый взгляд, являются её главными бенефициарами на Западе. Сделав ставку на свободную торговлю, вынос производств в страны третьего мира и мобильность капитала, они обеспечили преимущества своим корпорациям. Но, становясь транснациональными, они утрачивают связь с родной страной, местное население при этом лишается рабочих мест. Параллельно становится выгоднее использовать дешёвую рабсилу мигрантов, прибывающих из неблагополучных регионов мира, в свою очередь, также опустошённых глобализационной моделью. Всё это вместе грозит обрушить те элементы социального государства и общественного консенсуса, которые во многом поддерживали и идейно саму либеральную модель. В этих условиях всё больше политических и общественных сил будут ориентироваться на необходимость защиты интересов своих граждан и отечественного, а не транснационального бизнеса. Модель, в которой целые государства должны деградировать лишь потому, что такова транснациональная схема глобализации, уже сегодня не удовлетворяет многих — правила глобализации устанавливались игроками национальных государств и ими же могут быть изменены.
Для нашей страны вопрос защиты суверенитета стоит особенно остро. Россию будут пытаться оттеснить от «мирового пирога» не только по идейным соображениям, а просто пользуясь её слабостями. Но в этой ситуации у нас есть и ряд преимуществ.
В мире достаточно игроков, претендующих на самостоятельную роль и имеющих серьёзные амбиции как минимум в региональных масштабах, которые вовсе не хотят остаться на обочине новой китайскоамериканской биполярности, — это Европа, сильные державы Большого Ближнего Востока (Иран, Турция), Индия, Бразилия. Для России важно, что большинство из них находятся в Евразии, а значит, имеют потенциал к формированию различных комбинаций взаимных интересов, в том числе, и на основе территориального соседства, транспортной и торговой логистики, общих задач обеспечения континентальной и региональной безопасности и пр.
Сегодня популярным является мнение о необходимости разворота России на Восток и вступления в союз с Китаем. Но по своей сути этот сценарий не отличается от предыдущего — попыток стать младшим партнёром Запада. Для России куда более перспективным может оказаться формирование третьего полюса в мировом раскладе сил (нового аналога Движения неприсоединения), с учётом интересов ряда крупных региональных игроков (России, Индии, Ирана, Турции и др.).
Россия может уклониться от участия в противостоянии США и Китая, не пытаясь примкнуть к какому‑то из лагерей, а, напротив, строить альянсы с третьими странами, преимущественно соседями по евразийскому континенту. В условиях нарастания мировой нестабильности и числа конфликтов, в том числе, и военных Россия может предложить соседям объединить усилия по обеспечению безопасности в регионе, а в ряде случаев — и свои военные ресурсы как гарантию этой безопасности
Глобализация подразумевала, что скорость и свобода перемещения всех ресурсов, включая и само население, таковы, что больше не существует необходимости мыслить экономические, социальные или политические процессы в привязке к конкретному государству. Однако возврат к суверенизму, к представлению о национальном государстве как о главной единице международных отношений подразумевает и усиление территориального фактора — то есть вопроса о естественных в силу географии союзах и партнёрствах. Так, Россия и Европа с этой точки зрения являются наиболее выгодными партнёрами друг для друга ввиду своего положения на евразийском континенте. Естественными союзниками могли бы быть для России страны постсоветского пространства.
Глобализация подразумевала ослабление у граждан конкретных стран чувства национальной солидарности в пользу одновременно узкорегиональных (свой город, своё село) и наднациональных идентичностей. Ресуверенизация мира означает возвращение актуальности своей принадлежности к нации. Но вопрос не только в сохранении национальной идентичности в культурном отношении, но и в экономическом. Ориентация экономики на труд мигрантов — это неизбежное ухудшение жизни для собственных граждан, теряющих рабочие места из‑за конкуренции с низкооплачиваемой рабочей силой, которой зачастую и становятся мигранты. Только национальное государство способно обеспечить экономическую защиту своих граждан, в отличие от схемы глобализации, где в мигрантов практически должны превратиться все — без протекционизма неизбежным становится поток мигрантов из менее благополучных стран в более благополучные, а на их место — соответственно из ещё менее благополучных. Можно говорить о том, что многополярный мир, идущий на смену глобализации, будет состоять из блоков, которые будут сформированы из сильных национальных государств.
Заметим, что это уже происходит на наших глазах. Во время пандемии коронавируса тенденции деглобализации ещё более усилились. Суверенитет, национальные интересы, самообеспечение всеми необходимыми товарами за счёт собственного производства вновь вышли для государств на первый план.
Ресуверенизация и экономический рост
Для России необходимость новой идеологии (в том числе, в области экономики) обуславливается реальной угрозой потери геоэкономической, а как следствие — геополитической и исторической субъектности.
Для России необходимость новой идеологии (в том числе, в области экономики) обуславливается реальной угрозой потери геоэкономической, а как следствие — геополитической и исторической субъектности.
Если мы не будем расти, то нас ждёт не стабильность, а падение.
За 30 лет российская экономика количественно (по абсолютному объёму) осталась на уровне 1990 года, но при этом в качественном отношении (структурно) деградировала и во многом утратила свою комплексность и самодостаточность. Что же касается доли в мировой экономике, то она кратно сократилась — в то время как мы упустили 30 лет своего развития и топчемся на месте, остальные страны развивались и наращивали свой потенциал.
Почему, если мы не ускоримся, мы будем падать? Это показывают простые расчёты, которые мы приводили в этой работе выше. На Россию приходится сегодня всего около 2% мирового ВВП и 2% мирового населения — а 30 лет назад наш удельный вес в мировой экономике вдвое превышал нашу долю в мировом населении. В конце 1980‑х годов по показателю ВВП на душу населения мы всё ещё относились к группе высокоразвитых стран. На сегодняшний день уровень ВВП на душу населения в России среднемировой, если смотреть по шкале уровня экономического развития — между самыми бедными и самыми богатыми, условно говоря, между Габоном и Люксембургом. Но поскольку, в отличие от нас, другие страны развиваются, то если совсем недавно уровень России был сравним со странами Восточной Европы, уже скоро нас начнут обходить Турция и ряд других стран.
У России есть все ресурсы, чтобы наша экономика росла по 6–8% в год. Если бы мы развивались хотя бы среднемировыми темпами, по 3,5% в год, то смогли бы как минимум удерживать своё положение. Однако сегодня это статистически неразличимые 1–2% в год, и экономические власти утверждают, что абсолютный предел для России — 3% в год. Это значит, что на фоне среднемировых темпов мы будем неуклонно отставать, и наша и так небольшая доля в общемировой экономике будет только сокращаться. Даже если мы с завтрашнего дня начнём развиваться со скоростью 6–7% в год, к 2030 году даже при таких темпах мы могли бы занять только 3% от мировой экономики. Но в инерционном сценарии это невозможно. Тогда, согласно установкам наших экономических властей, в перспективе 15–20 лет у нас будет всё та же доля в мировом населении и уже вдвое меньшая доля в мировой экономике — 1%. Как следствие, в рамках инерционного сценария нам уготована участь окончательно переместиться из группы среднеразвитых в группу слаборазвитых стран.
Если мы хотим ускориться, нам нужна другая парадигма развития. Уповать на продажу за рубеж наших сырьевых ресурсов бессмысленно — цены на нефть всё равно уже не будут такими, как в 2000‑е. Нефть не будет драйвером роста. Шанс получить рывок за счёт углеводородов упущен, он не был использован. У России в 2000‑е были громадные валютные доходы, которые можно было направить на развитие отечественной экономики, её модернизацию и структурную диверсификацию, но вместо этого их вкладывали в гособлигации США под низкие проценты. Из-за жёсткой денежно-кредитной политики ЦБ ставки банков в России были 16% и выше, в результате отечественные компании были вынуждены занимать деньги за рубежом по коммерческим ставкам и оказались в итоге в долгах перед Западом. В нынешних условиях драйвером ускоренного роста могли бы быть собственные инфраструктурные и производственные проекты на основе проактивной бюджетной и монетарной политики.
В этой связи новую актуальность обретает крылатая фраза, произнесённая И.В. Сталиным 90 лет назад:[1] «Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
С учётом имеющихся предпосылок и условий, как внутренних, так и внешних, а также в зависимости от той идеологии и парадигмы, которые будут положены в основу дальнейшего развития, можно предположить различные сценарии будущего. Рассмотрим подробнее возможные сценарии развития ситуации для России — инерционный, негативный и позитивный.
Инерционный сценарий
Инерционный сценарий предполагает, что экономическая политика в России не меняется, сохраняются те же структурные перекосы, ставка на сырьевой сектор, собственная обрабатывающая промышленность не развивается, а выживает. Если будет продолжаться режим бюджетной экономии и накопления резервов, это означает экономический застой и отсутствие роста благосостояния, а значит, и внутреннего спроса. Ставка на ограниченный круг новых технологий — биотех, применение искусственного интеллекта и пр. никак не поможет росту остальной экономики.
В нынешних условиях «стабильность» как отсутствие роста — это, в любом случае, деградация. И вопрос лишь в том, насколько она будет катастрофической. Как уже было сказано выше, при сохранении нынешних параметров и экономической модели через пару десятилетий Россия будет занимать лишь 1% в мировой экономике. О целом ряде параметров суверенитета можно будет просто забыть — сможет ли страна со стагнирующей экономикой в 1% от мирового ВВП обеспечить свой военный суверенитет, перевооружать армию? В таких условиях неизбежен переход к мобилизационной модели страны — осаждённой крепости, где для обеспечения суверенитета необходимо снижать уровень жизни населения. А есть ли у нас для этого запас социальной прочности, согласится ли наше население жить впроголодь для сохранения независимости страны? Особенно на фоне российской элиты, которая, несмотря ни на какие кризисы, продолжает «освоение» всех доступных ей государственных ресурсов, демонстрируя запредельные масштабы воровства, неуёмное стремление к роскоши и сверхпотребление, элиты, в планы которой не входит создание общества социальной справедливости. Можно с уверенностью сказать, что чем больше народ наблюдает такое циничное поведение «высшего общества», тем менее он готов к затягиванию поясов ради мобилизационных задач, потому что прекрасно понимает, что бремя мобилизации ему придётся нести в одиночку.
При таком инерционном сценарии Россия не сможет сохранить политическое влияние в мире. В итоге выбор небогат: либо уходить в изоляцию, согласно сценарию «осаждённой крепости», либо, отдавая себе отчёт в собственной слабости, начинать искать, кому себя «продать» на выгодных условиях. Здесь видятся несколько комбинаций — Россия как младший партнёр Китая против США, Россия как младший партнёр в союзе с ЕС против США и Китая и, наконец, сценарий сближения с США против Китая. При всей их фантастичности они одинаково проигрышны для нас, ибо Россия становится вассалом. Если наша страна выбирает инерционный сценарий, она не сможет сохраниться как сильный и независимый геополитический полюс силы с ключевыми партнёрами на евразийском пространстве.
Сторонники инерционного сценария считают, что наш запас прочности достаточно высок. Действительно, с точки зрения качества жизни ещё в советский период заложено многое. Всё ещё работает транспортная инфраструктура, есть жилой фонд, граждане России всё ещё имеют доступ к медицине и образованию (правда, существенно сузившийся), нет катастрофической безработицы, уровень зарплат в крупных городах сравним с восточноевропейским (хотя пенсии уже сейчас существенно ниже). Но в условиях стагнации по этим параметрам нас скоро начнут догонять развивающиеся страны. Тот же Китай уже через 10–15 лет сможет «подтянуть» отстающий сегмент бедного населения. А мы, наоборот, всё дальше будем отставать. Если сейчас наши граждане по уровню жизни сравнивают себя с европейцами, ориентируясь на Германию или хотя бы Чехию, то через 15 лет мы будем с завистью смотреть уже на Турцию.
В инерционном, а тем более в негативном сценарии придётся забыть о евразийской интеграции — от страны, которая не растёт и не развивается, соседи скорее разбегутся, чем будут искать союзов с ней. Только наш экономический рост — это ключ к оживлению интеграции ЕАЭС. Только экономически сильная Россия привлекательна для СНГ. Партнёры России по ЕАЭС представляют интерес и для других геополитических игроков, и чем невнятнее будет стратегия России, тем активнее их будут переманивать в другие союзы, тем более что уже есть украинский пример.
Для инерционного сценария характерен «бухгалтерский» подход к партнёрам по СНГ и странам дальнего зарубежья. Мол, идеологии у нас нет, мы просто считаем прибыли от продажи углеводородов. Но если мы хотим, чтобы рядом с нами были союзники, нужна демонстрация своего видения общего будущего с этими странами, принципов его построения и ресурсов на его создание — Россия должна быть привлекательна не только как торговец нефтью и газом, которые, в конце концов, можно купить и в другом месте. В инерционном сценарии не будет развиваться и общественная дипломатия — что мы можем транслировать соседям как позитивный образ будущего, если не развиваемся сами?
В инерционном сценарии нет никакой прорывной идеологии. Мы продолжаем и во внешней, и во внутренней политике работать только на тактическом уровне, без внятной стратегии на 10–20–30 лет. В этом случае продолжится процесс обнищания низов и обогащения верхов, причём среди последних начнутся внутриэлитные междоусобные войны, поскольку сжимающегося «пирога» на всех уже не хватит. И тот и другой фактор будут раскачивать и без того неустойчивую конструкцию государства. Фальшиво-фейковая структура политического поля, сегодня не дающая никаких возможностей для реальной партийной конкуренции и обратной связи с народом, окончательно станет чисто декоративной. Начнут нарастать региональные диспропорции, часть регионов будет и далее погружаться в бедность, тогда как несколько агломераций — прирастать миллионами внутренних мигрантов, кадрово обескровливая огромные территории и одновременно создавая крайне некачественные, ненормальные для людей условия жизни в перенаселённых мегаполисах.
Бесконечные коррупционные скандалы, некомпетентность госуправленцев — всё это признаки того, что государство деградирует. Виден крайне низкий функциональный уровень чиновников, полное отсутствие у них мотивации к работе. Попытки запрещать выказывать неуважение к власти уже сегодня косвенно демонстрируют страх системы, понимающей свои всем заметные недостатки. Недовольство населения властью и госинститутами растёт, в инерционном сценарии оно только усилится. Как и сегодня, продолжатся попытки мерить эффективность работы госаппарата абстрактными показателями, будет и далее плодиться класс «технократов», в реальности не умеющих справляться с растущими вызовами и по своей сути являющихся такой же паразитарной нагрузкой на систему, как и более старая версия типичного бюрократа-казнокрада.
Ключевая проблема инерционного сценария — постепенная утрата доверия народа к государству. В этих условиях у людей нет стимула для честного и ответственного труда, соблюдения законов, уплаты налогов, у бизнеса — нет предпосылок инвестировать в Россию и оставлять здесь свои капиталы, у молодёжи — связывать своё будущее с Россией.
Будет расти и внутреннее взаимное отчуждение в обществе — обычных людей, которые обременены постоянной нехваткой денег и осознанием того, что образование для детей, жильё, медицина становятся всё менее доступными, от элиты с её демонстративным потреблением, капиталами и семьями на Западе, с которым, как объясняют народу, у нас новая холодная война и нужно затянуть пояса.
Как уже сказано выше, при всех недостатках нынешней системы она всё ещё держится на высоком рейтинге главы государства. Но в долгосрочной перспективе она бесперспективна и маложизнеспособна.
Негативный сценарий
Негативный сценарий предполагает резкое ухудшение положения России, существенное падение уровня жизни населения, экономический спад, банкротство и закрытие предприятий, безработицу, в пределе — территориальный распад, элементы гражданской войны, втягивание России в несколько одновременных военных конфликтов в других регионах мира, усиление международной изоляции, общественный раскол. Причиной такого сценария с набором ряда (либо всех) вышеуказанных составляющих могут быть разные комбинации событий. Наиболее вероятными представляются два негативных сценария — военно-мобилизационный либо сценарий, который можем условно обозначить как «Перестройка-2».
Форс-мажорной причиной военно-мобилизационного сценария могут стать военные провокации (Украина, Приднестровье, Закавказье, Ближний Восток и т.п.), предполагающие вмешательство России, однако не доводящие ситуацию до полномасштабной войны. За этим следует резкое усиление санкций как минимум со стороны Запада, резкое падение курса рубля, уровня жизни населения и неизбежный переход к радикальной мобилизационной модели. Именно экономическая слабость России может послужить причиной того, что другие игроки начнут реанимировать застарелые территориальные конфликты, заморозка которых базировалась на принятии факта российского влияния в том или ином регионе.
Если Россия превратится в осаждённую крепость, в радикальном варианте это её надломит. Этот сценарий — путь в никуда. Ресурсов СССР, а главное, той управленческой и идеологической структуры, которая способна поддерживать мобилизационную модель полувоенного типа, у нас нет.
В условиях нашего ослабления активизируются другие игроки, желающие получить контроль над евразийским регионом, и нельзя исключить пересмотр состава ЕАЭС (выход из него участников). В ряде случаев это неизбежно может повлечь за собой силовые решения, что ещё больше усилит изоляцию. Начнутся провокации с целью прямо втянуть Россию в тот или иной военный конфликт. Это оттолкнёт от нас даже наших симпатизантов в других обществах.
Такой сценарий неизбежно подразумевает тотальный контроль над информационной средой, интернетом, усиление госпропаганды, возможна отмена выборов на неопределённый период. Как показывает история, в стратегической перспективе это неверный путь, а главное — рецепты, как раскачивать именно такую ситуацию в России извне, хорошо известны нашим противникам. Не стоит думать, что общество так легко отнесётся к попыткам грубого лишения прав и свобод. Сценарий нам известен — сначала глухое недовольство властью, а затем полный отказ поддержать её в момент, когда она падает, либо открытая поддержка радикально настроенных оппозиционных сил. В бытовом смысле подобный сценарий означает отбрасывание населения по аналогу с 1990‑ми на грань самостоятельного выживания.
Ещё одним триггером негативного сценария (подсценарий «Перестройка-2») может стать момент прихода к власти либеральных элит с полной «перезагрузкой» и отказом от наследия «путинских десятилетий» — например, на фоне масштабного мирового экономического кризиса и, соответственно, экономического обвала внутри России, за которым последует и распад нынешней системы власти. Эти элиты откажутся от риторики патриотизма, суверенитета и, как и предполагалось в сценарии 90‑х, согласятся на «колонизацию» России условным Западом (его глобалистскими элитами, хотя и ослабленными, но всё ещё сильными). Будут приватизированы наиболее крупные куски отраслей и предприятий, сегодня ещё остающиеся у России, расслоение по доходам примет радикальный характер, будут утрачены либо практически недоступны бесплатная медицина, образование. Большая часть общества погрузится во фрустрацию, аналогичную кризису 90‑х, — возможно, и более глубокую, потому что наивных надежд на лучшую жизнь при либеральнодемократическом строе ни у кого уже не будет. Россия откажется от претензий на роль геополитического игрока, согласившись следовать в фарватере интересов, скорее всего, западного блока, поскольку российские либеральные элиты исторически тяготеют именно к нему. При этом и отечественные либеральные элиты, и конкуренты России в таком сценарии уже не оставят лазеек для восстановления суверенитета и патриотизма, которые позволили России в 2000‑е годы осуществить попытку свернуть с пути слабого и проигравшего. Для недопущения прихода к власти наделённой слишком большими полномочиями руководящей фигуры полномочия президента могут быть резко ограничены в пользу парламентского типа правления. Начнётся процесс ожесточённой элитной борьбы за перераспределение ресурсов и места в новой конструкции власти.
Насколько вероятен сценарий «Перестройка-2»? На наш взгляд, предпосылки для него вызревают со всей очевидностью.
Вспомним характерные черты горбачёвской перестройки. Поздний СССР имел уже полностью фальшивую и потому мёртвую идеологию, в которую на тот момент никто не верил (притом что левая идея и социализм сам по себе потенциально являются едва ли не лучшими мировоззренческими базисами для вдохновляющих общество проектов). Административно-управленческая вертикаль партии забюрократизировалась и заботилась больше о воспроизводстве своих привилегий, а не о развитии. Населению, уставшему от товарного дефицита, вместо реального образа будущего предлагали дежурные лозунги и рассказы о загнивающем Западе (которые, отметим, были во многом правдивы, но уже только раздражали аудиторию). Интеллигенция и часть правящей элиты откровенно ненавидели существующий строй и стремились к интеграции в западный мир, ошибочно полагая, что это удастся сделать на приемлемых условиях. Общим было охватившее большинство граждан чувство безысходности и желание выйти из тупика пусть даже ценой полного слома существующей системы (при непонимании потенциальной цены этого разрушения). При этом экономически СССР отнюдь не находился в безвыходной ситуации, в инфраструктурном и военном отношении не был критически ослаблен. Но итогом слишком поздно объявленных реформ стало его разрушение и перераспределение власти и собственности в пользу новых внутренних и внешних бенефициаров.
Сегодня в России мы имеем схожую ситуацию. Экономически страна не в катастрофическом кризисе, но при наличии средств в бюджете экономика стагнирует, отечественные предприятия не видят перспектив роста, доходы населения падают. Всё это происходит на фоне вопиющего имущественного неравенства и расслоения общества на бедных и новую, безразличную к судьбе народа элиту госкапитализма. Идеология официального патриотизма на этом фоне всё больше превращается в пустышку (хотя вновь, как и в случае с перестройкой-1, сами по себе эти идеи отнюдь не пусты, а, напротив, могли бы стать вдохновляющими: это и суверенитет, и национальная и цивилизационная идентичность, и развитие без слома традиций, и многие другие официальные идеологемы). Население стремительно теряет доверие к системе власти, а форм легального протеста и обратной связи практически нет. Как и в 80‑е, официальные СМИ (и вполне обоснованно) критикуют Запад и его двуличие, но на фоне ущербности внутренней политики эта риторика всё меньше интересна людям. Интеллигенция и часть элит не хотят никакого суверенитета, а стремятся довершить оборвавшийся, с их точки зрения, безвременно проект не только экономической, но и политической интеграции в западный мир, и в этот раз они готовы сделать это с вполне открытыми глазами — встройка даже в роль бесправного сателлита их вполне устраивает
Вопрос лишь в том, будет ли достигнута та точка, в которой безысходность и одновременно желание перемен у массы простого населения будут сомкнуты с «перестроечной» инициативой части элит, способной развернуть политическую и медийную кампанию. Сильной и «нефейковой» оппозиции нет, в медиа представлена в основном только либеральная несистемная оппозиция. Какими бы ни были возможные протесты населения и их катализатор в критической ситуации, подхватывать эти чаяния некому — сегодня не существует устойчивой национально-патриотической оппозиционной коалиции. В итоге протесты, начавшиеся в какой‑то кризисной ситуации, могут быть использованы теми, кто ждёт именно ультралиберального реванша.
И это отнюдь не только идейные противники нынешней власти. Любой исторический перелом в стране такого масштаба, как Россия, предполагает, в первую очередь, гигантский передел собственности и власти, влияния государственных ведомств и частных корпораций. Как только появится возможность, как это не раз случалось в отечественной истории, желающие половить свою рыбку в мутной воде неуправляемого кризиса найдутся.
Атмосфера нового застоя, как и в период позднего СССР, имеет характерный признак — прямые и косвенные запреты на выражение неприятия власти ведут к возрождению в кругах интеллигенции и молодёжи практики «троллинга» системы, что в эпоху постмодернистской культуры, помноженной на сетевые технологии, требует минимальных усилий, обеспечивая при этом максимальный эффект. Для охранителей же в рамках нынешней системы это патовая ситуация — разрешать пусть даже карнавальное, смешное и безобидное, но тем не менее глумление над вертикалью власти — значит терять лицо, запрещать — приобрести сомнительную славу тиранов и душителей свободы.
Можно обратить внимание и на поведение творческой элиты — если в «тучные» 2000‑е в условиях роста доходов и позитивных ожиданий многие представители творческой интеллигенции открыто выражали свою поддержку власти, то сегодня наблюдается скорее схожая с позднесоветской тактика использования государства как дойной коровы при негласном фрондировании.
Казалось бы, о какой новой перестройке может идти речь, когда вся экономика — порождение и жертва тех самых либеральных реформ 90‑х годов?! Но нынешний застой экономики и тактика откачки денег в запас на «чёрный день» ведут к тому, что всё громче звучат голоса российских системных либералов о необходимости дальнейшего ограничения роли государства в экономике (то есть, другими словами, о переделе собственности одних элит в пользу других). И парадоксальным образом аргументом становится — «недогайдарили», якобы нынешняя стагнация стала результатом недостаточной либерализации.
При реализации негативного сценария Россию ждёт вымирание и обезлюдение малых городов, сёл, жизнь теплится только в агломерациях. Демографический спад примет катастрофический характер.
В любом из вариантов негативного сценария при утере контроля над страной вновь активируются террористы, снова запылают сепаратистские и националистические очаги на Кавказе, да и в других регионах страны. Нельзя исключить и региональный распад России, как не раз уже бывало во время тяжёлых кризисов её государственности.
Наконец, ненулевой вероятностью в негативном сценарии обладает вариант тотального социального катаклизма. Срыв в революцию, скатывание в беспредел всегда происходит в России почти внезапно, без какого‑либо мягкого перехода. Вызревание социального взрыва в нашей стране всегда идёт незаметно — причём не только для обывателей, но и для профессионального экспертного сообщества, призванного отслеживать признаки нестабильности, в том числе, в интересах национальной безопасности.
К сожалению, возлагать на такой вариант развития событий хоть какие‑либо позитивные надежды нет никаких оснований — весь опыт России, особенно XX и XXI столетий, свидетельствует о том, что социально-политические революции в нашей стране (любого типа!) отбрасывают её далеко назад — с точки зрения суверенитета, безопасности, территориальной целостности, институтов жизнеобеспечения и социальной стабильности. Ещё один подобный исторический поворот может оказаться просто фатальным для России, её цивилизационной субъектности и её народа.
Позитивный сценарий
В позитивном сценарии у страны должна быть своя «метафизика», своя модель будущего. Разрозненные прагматические шаги в экономике, внешней и внутренней политике, даже будучи локально успешными, не в состоянии вывести такую страну, как Россия, на траекторию долгосрочного подъёма и развития. Успешная тактика не заменит отсутствие стратегии. Наши геополитические конкуренты, да и многие другие страны, несмотря на возникающие локальные политические возмущения, тем не менее имеют свою долгосрочную «метафизику», ценностные ориентиры и представления о своих идеалах, исторической миссии и сверхзадачах. В основе любых программ развития должны лежать такие долгосрочные стратегические императивы.
При этом Россия имеет полное право на формирование этих императивов самостоятельно, на основе собственного исторического опыта. Те страны, которые сегодня вырываются в лидеры мирового развития, уже не находятся в западной ценностной парадигме, они ориентируются на собственную политическую и экономическую философию. И мы должны вырабатывать свою философию развития, не копируя кого‑то или, наоборот, в пику кому‑то, Западу или Востоку, а самостоятельно, ориентируясь на свои интересы и строя сотрудничество с другими только на основе уважения этих интересов. В ближайшие десятилетия именно защита собственных интересов и поддержание для этого своей внутренней устойчивости станет главной задачей для всех мировых игроков. Иначе никто из них не пройдёт без потерь нынешний этап хаотизации мирового устройства и смену его гегемонов.
Поэтому сегодня нужно не обдумывать бесконечно наши локальные «транзиты», связанные с выходом из постсоветской эпохи или окончанием президентского срока нынешнего лидера, а думать о будущем для России в гораздо более широком и долгосрочном, не побоимся этого слова, историческом смысле.
При этом укреплять себя как внешнего игрока Россия может, только укрепляясь внутренне. Направляя свои ресурсы не вовне, а внутрь, используя их как энергетическую и материальную базу для собственного развития. В мировом масштабе Россия — это огромное пространство. Его освоение всегда было важнейшей миссией страны, и сегодня, с точки зрения инфраструктурного и экономического развития своей территории, Россия должна не освобождать эти пространства, сжимаясь до нескольких агломераций, а, напротив, сделать ставку на развитие территорий. Оттуда должны уйти хроническая бедность, безработица, технологическое отставание. Развитие своих территорий, поощрение отечественного бизнеса, модернизация производства и масштабные государственно-частные инвестиции в проекты такого развития могут стать главным драйвером экономического роста на долгие годы.
В позитивном сценарии мы должны отказаться от ложных ориентиров только на сферу услуг и торговли как приоритетных для внутреннего рынка — необходимо восстановить и активно развивать реальный сектор экономики. Глобализация заканчивается, и никто не обеспечит Россию нужным ей объёмом товаров, а в мире санкций и торговых войн отказываться от собственного производства любых товаров — просто недальновидно и опасно.
В позитивном сценарии заложена идея реального, а не декларативного импортозамещения — производство необходимых для экономики продуктов внутри страны. Да, себестоимость производства в наших условиях никогда не будет столь же низкой, как там, где рабочие трудятся за доллар в день без выходных, где климат не подразумевает отопления помещений, а населённые пункты не разделены тысячами километров. Но мы не должны стремиться сделать Россию удобной гаванью для транснациональных капиталов, ищущих дешёвую рабсилу и минимум ответственности. И нам не нужно вступать в эту, по выражению нобелевского лауреата экономиста Джозефа Стиглица, глобализационную «гонку на дно», а нужно строить экономику, подходящую для граждан России и обеспечивающую их благосостояние, в том числе, и путём прямых протекционистских мер.
Такому государству, как Россия, не стоит делать ставку на постиндустриализм, хотя современные технологии — безусловный драйвер роста и развития. Но России они нужны в связке с реальным сектором — строительством, транспортом, производством материалов и готовых товаров. Те, кто не видит никакого будущего для российской экономики, пытаются сегодня убедить руководство страны в том, что мы проживём и без заводов, и без дорог, главное — догонять Силиконовую долину, развивать IT-сектор, биотех, работу с большими данными и т.п. На самом деле всё наоборот — эти секторы экономики могут быть только надстройкой над развитой традиционной промышленностью.
Своя наукоёмкая промышленность — двигатель и для науки, прикладные разработки из которой будут реализовываться в собственной стране. Такая структура экономики — гарантия качественной занятости. Россияне должны работать преимущественно не курьерами и продавцами, а инженерами и квалифицированными специалистами на предприятиях
Развитая экономика со сложной структурой всегда будет привлекательной и для инвестиций. Не нужно быть наивными — зарубежные инвестиции ориентируются отнюдь не на политические установки и гуманитарные ценности, а на возможности получения прибыли. И в растущую экономику они придут без всяких требований «политической модернизации».
Но такая масштабная экономическая программа роста нереализуема даже при наличии любых финансовых резервов и готовности государства их выделить, если её воплощением в жизнь будут заниматься пресловутые «технократы». В позитивном сценарии параллельно с запуском программ модернизации экономики в России необходимо обновить управленческий и административный аппарат. Это должны быть не «офшорные аристократы», не паразиты, осваивающие госбюджеты, а люди, которые чувствуют себя частью страны и народа, ответственные, мотивированные не только и не столько личной выгодой, сколько возможностью на своём месте способствовать достижению общих для страны целей развития. Мы абсолютно убеждены, что при нормально работающих социальных лифтах найти таких людей и наделить их ответственностью и полномочиями не является проблемой.
Россия и будущее мира
Внутренняя устойчивость России и формулирование внятных императивов для построения будущего — с учётом масштабов нашей страны и её роли в мире (которая, заметим, никогда не ограничивалась военными или экономическими возможностями) — являются и факторами мирового развития. Если государство покажет и собственному населению, и всему миру, что оно не только на словах, но и в реальности способно воплощать свою собственную программу развития, возрастут и возможности мягкой силы России, и её привлекательность в глазах остального мира, который всё ещё не разуверился в том, что Россия, как и в прошлом, способна быть источником смыслов в планетарном масштабе.
Позитивный сценарий для нашей страны поэтому является частью позитивного сценария и для всего мира, где всё громче звучат голоса тех, кто хотел бы изменить депрессивный сценарий мирового развития по лекалам глобализма. И эти силы вместе с Россией могли бы сформировать альтернативный центр, который будет менять мир.
Мы уверены, что число тех, кто разделяет ценности такого позитивного сценария и предлагаемой идейной платформы[2], может быть достаточно велико как в России, так и за рубежом. Это повод для общественного обсуждения и сплочения.
Вновь хотим подчеркнуть, что такая платформа отходит от традиционного деления на левых и правых. Сегодня требуется объединить усилия всех тех, кто выступает за здравый смысл — за развитие на основе традиции и сохранения присущих традиционным религиям и светскому гуманизму представлений о человеке — в том числе, что важно, против «слома» культурных и цивилизационных основ, против трансформации человека и в биологическом, и в социальном смысле в совершенно иное существо, против релятивизма в подходе к вопросу о добре и зле, против ложного тезиса о внеморальности технологического прогресса. Баланс интересов большинства и меньшинства должен достигаться не через «позитивную дискриминацию», а через взаимное уважение — когда большинство не навязывает свои интересы меньшинствам, но и не ограничивает эти интересы ради них.
Не только Россия нуждается сегодня в такой социально-экономической модели, в которой уровень жизни человека справедливо определяется его трудом и вкладом в общее развитие, нет катастрофического разрыва доходов между богатыми и бедными, где государство заботится о бедных и слабых, поощряя при этом частную и общественную инициативу тех, кто самостоятелен, где нет «потомственной бюрократии», а управленцами и лидерами становятся самые достойные и ответственные. Внимание гражданского общества должно быть направлено, в первую очередь, не на освобождение от границ национальности, пола или государства, а на преодоление неравенств, на обеспечение равного доступа к культуре и образованию. На построение гармоничного и справедливого мира, а не нового кастового общества с фасадом из технологических достижений, на фоне которых сам человек оказывается ненужным балластом.
В международной политике и дипломатии нужно закончить этап безответственного постмодернистского шоу, в котором «твиты», примитивные ярлыки и шоу-выходы заменяют ответственный диалог, который нужно наладить даже с противниками и оппонентами. Это было бы в интересах не только России, но и всех, кому небезразличны гарантии мирного будущего.
Эффективный современный консерватизм нельзя отнести к традиционному правому или левому политическому лагерю, поскольку в центре его проблематики находятся ответы на новые вызовы, связанные с агрессивной попыткой неолиберальной трансформации мира и человека. Задача России — показать возможности преодоления ограничений координат «право-левой» схемы и предложить новую повестку для диалога со всеми, кто готов искать альтернативу неолиберальной глобализации.
Надеясь на воплощение такого позитивного сценария, мы, как реалисты, тем не менее понимаем, что инерционный сценарий — к сожалению, самый вероятный для нашей страны сегодня. Но ещё не поздно свернуть с этой дороги в никуда.
Подводя итог, хотелось бы подчеркнуть: мир вступил в фазу поиска новых путей развития, и движущими силами в этом поиске будут являться отнюдь не только прагматические мотивы экономической конкуренции, а во многом запрос обществ во всём мире на идентичность и справедливость. Примечательно, что именно это говорит в своей последней работе Френсис Фукуяма[3], — тот самый, кто всего лишь четверть века назад анонсировал «конец истории» и конец эпохи больших идеалов. Сегодня же он пишет: «Какими бы важными ни были материальные интересы, люди руководствуются и другими мотивами. И эти мотивы лучше объясняют нынешний хаос». Добавим: выход из хаоса и путь для развития государств в XXI веке будет найден там, где удастся удовлетворить запрос человека на идентичность и достоинство и построить такие модели экономического и политического устройства, которые будут восприниматься обществом как справедливые. Мы уверены, что у России есть достаточно ресурсов и исторического опыта для такого развития.
Примечания:
1 Выступление 4 февраля 1931 г. на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности.
2 Подробно данная идейная платформа изложена нами в книге: Кобяков А., Восканян М. Социальный консерватизм. Выход из конфликта левых и правых идей. — М.: Книжный мир, 2021.
3 Фукуяма Ф. "Идентичность. Стремление к признанию и политика неприятия", М.: Альпина Паблишер, 2019. – 256 с.
