Как народные традиции – это часть культуры любого народа, а культура – многовековой пласт, состоящий из целого комплекса самых разных культурных ценностей, так и фольклор – часть времени. Именно благодаря традициям и народному фольклору происходит очень важная вещь: осуществляется связь времён, почитание и уважение прошлого, пополнение его достижениями. В России немало традиций, которые прошли через призму многих лет и ценятся людьми: например, многочисленные народные промыслы или праздники, такие, как Пасха и Масленица; а сколько самых разных традиций у многочисленных народов, населяющих Россию – их не счесть! У нас была и остаётся одним из ключевых направлений – верность своим традициям. Наши дети приобщаются к этому в разных клубах и на мероприятиях, организованных различными структурами. То, что традиции нужно беречь, как бесценные реликвии и передавать их из поколения в поколение: будь то обряды, народные промыслы, праздники, песни или убранство собственного дома, не вызывает никаких сомнений.
Референт Отдела по работе с молодёжью Омской Епархии Русской Православной Церкви, специалист по работе с молодёжью Областного центра патриотического воспитания, фольклорист-этнограф, ведущая ежегодного онлайн-семинара «Православие и русская традиционная культура» Елена Михайловна Чешегорова предлагает побеседовать на вечную тему сохранения традиций.
Виктор ВЛАСОВ. Как можно возродить, Елена Михайловна, народный фольклор?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Сам фольклор – явление многогранное и капризное, возродить уклад и устои той жизни, которая породила то, что мы сегодня называем народной мудростью в широком значении этого слова, взмахом руки невозможно. Но возможно бережно собрать, зафиксировать, обработать фольклорные материалы и попытаться найти их место в современной нам действительности. Фактически это и было сделано в России, начиная с 70-80-х годов прошедшего ХХ века. Возникло общественное движение. Оно оказалось действительно народным – во всех смыслах. О формировании этого феномена уже не раз писали маститые и не очень известные фольклористы. Пожалуй, с самого начала, как всё живое, органическое, – оно было крайне неоднородным. Как всё живое, – не имело установки на политико-экономическую конъюнктуру. Оно вполне могло послужить базисом для разработки и оформления русской национальной идеи. Причём с отработкой методологии поднятия национального духа и возвращения национальной гордости не только этнографических групп русского народа, но и других национальностей постсоветского пространства. Может, и хорошо, что оно осталось общественным: отсутствие системного финансирования позволяло развиваться естественно, за счёт энтузиастов, и освобождало от тех, кто хотел бы в этой среде сделать себе политическую карьеру.
Участники этого движения стали называться «фольклористами» или «народниками» (не путать с учёными-фольклористами, это далеко не всегда одно и то же. Хотя есть немало исключений. Также не путать с «народниками» ХIX века ).
Кто же становился членами движения? Притягивались люди, пассионарно заряженные и желавшие выразиться в этой среде. Познакомившись с фактами подлинной традиционной культуры в экспедициях, они были возмущены тем, что прежде, в советское время, – да и позже, – под видом фольклорной культуры им предлагалась совершенно иная – массовая, искусственно выращенная на идее коллективизма. Эта искусственно выращенная «народная» культура фактически ограничивалась песнями и танцами, живущими только на сцене. Человека насильственно «оторвали» от продуцирования культуры, навязав ему вместо подлинного – грубоватую подделку… Протест против этой подделки часто становился основной движущей силой для отдельных участников фольклорного движения, заявившего: «Вернёмся к корням!»
Первой «ласточкой» движения стал фольклорный ансамбль под управлением Дмитрия Покровского, который не только собирал фольклорные материалы и стремился максимально (для своего времени) приблизиться к звучанию народного подлинника, но и начал собирать и изучать этнографический народный костюм разных областей России; На концертах артисты ансамбля пели протяжные песни, замкнув круг, стоя спиной к залу, а на плясовых песнях спускались к людям в зале, поднимали их с мест, вовлекали в танец или пляску и ломая закрепившийся в обществе стереотип разделения «зритель» – «артист». Для своего времени – 80-е годы – это было просто революционно. Концерты, волной прокатившиеся по всей стране, собирали огромные массы народа, в основном, студентов и интеллигенции. По крайней мере, я помню Концертный зал в Омске в 1987 году «забитым» до отказа. Ощущение откровения, полученное на таких концертах, порождало новые и новые коллективы по всей стране, начинавшие исследовательскую и исполнительскую деятельность каждый в своём регионе. Физики, филологи, историки, художники, математики, химики одевали косоворотки, порты, сарафаны, понёвы и т.д., и т.п.; всё свободное время и средства тратили на экспедиции и разучивание обретённых в деревне песен, танцев, наигрышей, способов вышивки, ткачества, резьбы по дереву; организовывали лекции-концерты и народные праздники в городе и деревне, в школах и клубах…
Люди, волей случая (родственники, друзья, знакомые) оказавшиеся под влиянием фольклорных пассионариев, тоже приходили в фольклорное движение. Часть их «заразилась» увлечённостью первых, часть – осталась в фольклорном движении по инерции полученного эмоционального толчка и желанию вновь и вновь переживать подобные эмоции, часть – постепенно устранилась или осталась в качестве «друзей дома»;
Сюда же часто приходили люди, которые только в фольклорной среде и могли выразиться в силу положительной социальной направленности самой этой среды. Так, нередко первое время, до развития в движении линии русского боевого искусства, люди «со стороны» говорили: «Женщины и девушки у вас – самые лучшие, а мужики и парни – наоборот, – те, кто не может в современном обществе реализоваться». Нередко так и было, хотя, конечно же, это всё-таки не было правилом. Положительная же направленность среды определялась так: если корень традиционной культуры – соборность, – то для неё не может быть «лишних» людей. Именно поэтому первое время во многих фольклорных студиях центральными фигурами были в основном женщины, а мужчины – действительно не рвались в лидеры, просто купаясь в атмосфере таких центров, где их принимали и любили. Но это не было правильным. В традиционной культуре вообще не встаёт вопрос: кто главнее: мужчины или женщины. Каждый находится на своём законном месте. И конечно же, общее руководство должен осуществлять мужчина – будучи стратегом по натуре. И движению в этом плане повезло: таким стратегом стал замечательный учёный, музыкант и философ, профессор Санкт-Петербургской консерватории Анатолий Михайлович Мехнецов. Царствия ему Небесного! Именно он провозгласил важную вещь: если фольклор 70 лет уничтожался и это делалось государством, – государство же должно помочь и в его сохранении и восстановлении искусственно прерванной цепи преемственности.
Виктор ВЛАСОВ. Что произошло со временем?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. С течением времени произошли серьёзные изменения в движении, многие из его участников стали государственными чиновниками, учёными, преподавателями новых дисциплин в ВУЗах, педагогами дополнительного образования и т.п.; т.е., – получили возможность формировать уже не только среду вокруг себя, но и социокультурную действительность в соответствии с содержанием и формами изучаемой ими традиционной культуры.
Мощной волной, усилившей «фольклористов», стало изучение и возвращение в жизнь русского боевого искусства. Отдельные центры получили всероссийское признание: краснодарский центр Кадочникова, Санкт-Петербургский – А.В. Грунтовского, тверской – Г.Н. Базлова и т.д. Несмотря на то, что многие части этого направления были утрачены, идея целостности мира традиционной культуры помогла и здесь; шла реконструкция, и часто её опыты оказывались удачны.
Возник также опыт по «возвращению» данной культуры в деревню – как средства сохранения культурной самобытности, патриотического воспитания и проч. Однако он оказался очень разнородным и неоднозначным. Серьёзного успеха добились, в основном те, кто начал формировать сеть сельских центров из города, нащупывая управленческие механизмы и формируя методическую базу. Те же энтузиасты, кто ехал из города в село жить и на месте «возрождать» традицию, не раз потерпели поражение. Хотя есть и несколько положительных примеров: когда приехавшие из города специалисты становились организаторами социальной, культурной и молодёжной работы приходов в местных храмах. На настоящий момент следует признать, что наиболее яркое развитие фольклорное движение получило как раз в городах.
Скорее всего, это связано с отчуждением, которое мощно продуцируется городской жизнью и, как следствие, попыткой развивающихся, ищущих людей преодолеть данное социальное зло посредством соборной культуры, в которой все за всех. Не побоюсь сказать, что народная культура помогла в современном городе начать нарабатывать среду, живую «ткань» Города в его христианском смысле…
Нельзя сказать, что всё в фольклорном движении развивалось идеально; трудно и представить такой идеал сам по себе; к тому же существует и определённая «отдача» от социума: его болезни проникают в среду фольклористов. Отдельные личности заразились стяжательством, любыми путями стараясь на фольклоре заработать. Другие оказались в плену звёздной болезни «микрогалактического» (потому что не так уж много народа в стране вообще в курсе существования движения) масштаба. Третьи страдают поиском особого пути, вернее, некой «тропы» с псевдомудрыми идеями, якобы исходящими от народных «Учителей». И т.д., и т.п. Однако эти печальные исключения являются всё-таки исключениями, и в большинстве своём участники движения представляют собой вдумчивых людей, старающихся осознать происходящее, осознать изучаемый материал и т.п., чтобы продуцировать жизнь – конечно, не в традиционной культуре, но с традиционной культурой – как положительное социальное явление.
Сегодня активность движения несколько поутихла и в развитии, пожалуй, находятся только те фольклорно-этнографические центры или отдельные яркие представители направления, которые очень тесно взаимодействуют с православной церковью и занимаются по преимуществу педагогическим процессом. Православие сдерживает гордыню, а дети «заставляют» постоянно развиваться. По сути, традиционная культура и ценна сегодня прежде всего как педагогическая система, которая в умелых (прежде всего, педагогически грамотных, профессиональных) руках может воспитать нового человека для будущего, способного быть личностью в коллективном сосуществовании. Надо признать, что большинство иностранных и российских педагогических развивающих методик грешат тем, что, хотя и действительно имеют развивающий потенциал, – превращают ребёнка в индивидуалиста. Конечно, мы не собираемся недооценивать важность эстетического, физического или интеллектуального развития, – но, увы, – все они, как правило, углублённо ведутся поврозь. Народная же педагогика, воспитывая личность, подходит к ней в комплексе, неразделённо, воспитывает цельного человека, способного быть универсальным…
Кроме того, в развитии находятся и те центры, которые в своей деятельности «переросли» стремление только к собственному творческому раскрытию и сумели «встроиться» в существующую систему государственной отрасли культуры (реже – образования). Именно они начали активно влиять на формирование социокультурной действительности в масштабе целых регионов, занялись обучением новых кадров фольклористов, разработкой стратегии развития локальных центров, организацией семинаров и фестивалей и т.д.
Виктор ВЛАСОВ. Чем же так силён фольклорный материал?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Ну, о специфике фольклорного материала, позволяющей создавать эффективные педагогические методики, сказано уже столько, что вряд ли я здесь для кого-то «открою Америку»:
Во-первых: огромная вариативность фольклорного материала, дающая возможность каждому коллективу быть уникальным за счёт изучаемой традиции и её интерпретации. Что ни говори, но даже в самых «упёртых» на близость к аутентике ансамблей своё прочтение и трактовка материала хотя бы потому, что «посыл» к пению у настоящего аутентичного коллектива сильно отличается от любого коллектива, созданного из городских людей, – или даже сельских людей, приходящих к традиции не через семью и общину, как это было раньше, а опосредованно. В этом смысле интересно было услышать рассказ об участии в одной из фольклорных экспедиций по России певицы из Польши, здорово насмешившей своими вопросами, адресованными к народным исполнительницам, одну мою подругу-фольклористку. Её, видите ли, интересовало, о чём бабушки думают перед тем, как запеть ту или иную песню. Что переживают в процессе пения… Перед нами как раз столкновение разных типов сознаний – выросшего преимущественно на масскульте – у моей подруги, и серьёзно развивающегося – у певицы-полячки…В то же время, – вариативность даёт впечатление общности с другими коллективами из разных регионов – близость Текстов (имеется в виду культурологическое понятие текста, т.е., песня, обряд и т.п.);
Во-вторых: сила фольклорного движения зиждется на том, что его опора – подлинная культура, обладающая своим языком, ценностями, символами и смыслами. Существует множество молодёжных субкультур, которые пытаются искусственно создать свой отдельный мир, и этой «отдельностью» они притягивают молодёжь. Но здесь ключевое слово «искусственно». В отличие от фольклора. Поэтому самая думающая, самая интересная молодёжь идёт к нам, осознав этот ключевой момент. Правда, для этого нужно, чтобы молодой человек где-то «столкнулся» с нашим феноменом, и хорошо бы – не просто с его внешним проявлением… Может, и привлекательным эмоционально и эстетически, но не открывающем сразу своих глубин.
В-третьих: ярчайшая эмоциональная окраска фольклорных действ вырабатывается за счёт высвобождения энергии архетипов, на которых базируется весь фольклор; многие «неофиты» принимают эту энергию изначально за собственную (возможно, что в этом вопросе правы те, кто говорит о пробуждении пресловутой «генетической памяти»); а потом начинаются страдания – куда же пропало первоначальное ощущение яркости жизни, возникшее при вхождении в фольклорную среду? А дело в том, что сила архетипа, просыпающаяся в отдельном человеке, «замывается» при частом «использовании» и в дальнейшем требуются уже собственные усилия, чтобы личность, включившаяся в фольклорное движение, не оставалась только (пусть даже очень талантливым) «попугаем».
Кроме того, здесь срабатывает и просто психологический момент: при вхождении в новую группу у человека происходит первоначальная идентификация: «Я – это они, это – ново, это – сила…». Через определённый период наступает момент дифференциации: «Я – это Я!», после которого люди либо отпадают от группы, либо вливаются в неё уже прочно и осознанно, взвесив свой интерес и жизненные цели на уровне участия в данном социальном образовании.
Крестьяне, в чьей среде сохранилось цельное мировоззрение, называемое сегодня нами «традиционная культура», тяжело и монотонно работали, и праздник давал им возможность выплеска творческой энергии, компенсируя будничную невозможность, да и неуместность, такого поведения. В результате одни энергии уравновешивали и тем самым поддерживали другие. Что же участники фольклорного движения? Если первоначальный заряд использовался, как толчок для дальнейшего развития, он не иссякал. Вечный же двигатель невозможен: нет такой личности, которая смогла бы радостно, празднично существовать только за счёт какого-то внешнего раздражителя. Мало того, вечный праздник невозможен и по определению; праздник вообще существует только на контрасте с буднями. Эмоциональная окраска хороша только в момент погружения в материал; в дальнейшем должен подключиться интеллектуальный ресурс. Как правило, этнопедагогические методики идут именно по такому пути: после первоначального, праздничного, знакомства с традиционной культурой начинается её углублённое изучение. Экспедиционная работа с носителями фольклора (по большей части – глубоко православными людьми) чаще всего ведёт к мощным изменениям личности, пересмотру жизни, попытке выстроить её на новых принципах. В меньшей степени, но то же происходит с теми, кто общается уже не непосредственно с бабушками и дедушками, а с теми, кто испытал их влияние. Таким способом как бы восстанавливается утраченная цепочка наследования культурных ценностей, раньше естественным образом существовавшая в патриархальных крестьянских семьях.
Виктор ВЛАСОВ. Как же русский фольклор создаёт необходимый эмоциональный фон? Мы ведь привыкаем слушать другой тон – западный, например.
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Да, музыкальное мышление наших современников формируется на платформе западной музыки. И это немаловажно. Порой на концертах к нам подходят и спрашивают: «А на каком языке вы поёте?». При этом вопрос касается, например, нашей родной сибирской протяжной песни! Но стоит помнить о том, что собранный нами фольклор – это не только песни и инструментальная музыка, превратившиеся в экзотику благодаря многолетним запретам! Это ещё и бытовые танцы, сказки, праздничная культура, праздничное убранство дома, народные игры, легенды, прикладное искусство, рукопашный бой, народная кухня наконец! У этого многогранного алмаза найдутся «ключики» к любому человеку, если он не «порос мхом»! Фольклорные материалы в данном случае являются эмоционально привлекательным фоном, на котором происходит погружение в мир традиционной народной культуры. В дальнейшем они также активно используются: кем-то для самовыражения в науке или в плане постижения и даже развития певческого, инструментального, танцевального, боевого, прикладного искусства, кем-то для воспитания детей на ярком, осмысленном материале с естественно заданной периодизацией (православный народный календарь).
Мы ни в коем случае не говорим здесь о возрождении традиции; скорее, происходит искусственное поддерживание отдельных её фрагментов, социальных механизмов, осознанных и значимых для современности. Фольклористы не живут в традиции крестьянской культуры, хотя очень высоко её оценили и стремятся осознать её содержание – в лучшем случае, а в худшем – просто хорошо или плохо подражают её носителям. Даже в тех случаях, когда фольклорные центры организуются в сёлах, ситуация не слишком в этом смысле отличается от городской. Руководители этих центров – сельская интеллигенция, а участники клубов и кружков – чаще всего школьники, чья жизнь протекает не столько в народном, сколько в школьном календаре. Надо ли говорить, что в большинстве случаев остальные жители села (кроме стариков) давно лишены того, что определяется нами как традиционная культура. Даже если есть тяжёлый труд на своём поле и подворье, – нет прежнего восприятия этого труда. Нет общины, которая раньше строилась, по сути, вокруг приходской жизни села. Подорван оказался институт семьи, тоже формировавший опорные ценности людей… Есть скорее попытка государства привить современным селянам «фермерский» взгляд на жизнь. Ничего плохого в этом нет, стоит рассматривать это просто как факт современности, но в то же время мировосприятие русского земледельца до сих пор сильно отличается от, например, германского. Несмотря на чувствительные удары по этому мировосприятию, марксистско-ленинская идеология всё же не смогла уничтожить очень многого из того, что веками закладывала культура традиционная.
Пора уже прямо сказать, что традиция не исчезла совсем из нашей жизни. Просто часто мы не узнаём её черты в окружающей нас действительности, даже городской. Самые мощные механизмы продолжают действовать, иногда заполняясь чужеродным содержанием в отсутствие знаний о своём. Проявляется это особенно зримо как раз в праздники, когда отодвигаются определённые рамки, «давящие» человека в будни. Стихийные народные драмы, возникающие на свадьбах, ряженье на Новый год (хотя у православной России в это время ещё пост) и на Святки… По большому счёту, люди чувствуют насущную необходимость подлинного народного праздника, и в этом – подтверждение самой природы фольклора: если существует песня, – то для того, чтобы петь за столом или в дороге, если хоровод – водить его на поляне (или уж асфальте), игра – играть в неё, пляска – плясать и т.д.
Виктор ВЛАСОВ. Почему попытки обращения к материалам традиционной народной культуры не всегда качественные?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Увы, не только не всегда качественные… Не всегда даже правомочные! И не добротные с точки зрения этнографической правды. Существуют десятки течений, которые тоже претендуют называться «фольклорными», руководители которых, создавая собственные авторские концепции, психотехники и т. п., выдают их своим адептам за факты подлинной этнокультуры. Помимо этих сект, традиционной культуре немало вредит попытка шоу-бизнеса «приручить» фольклор, основанный совершенно на иных сущностных стержнях, нежели массовая культура. Возникающие телепередачи типа «Играй, гармонь!» и «Эх, Семёновна!», ансамбли русской песни Н. Бабкиной, Н. Кадышевой и другие решают лишь задачу создания шоу, совершенно не учитывая комплексного характера народной культуры. Из этого следует, что у русских людей, изучающих и сохраняющих собственную культуру, куда больше общего с людьми других национальностей, сохранивших свои традиции, чем с русскими представителями массовой культуры. Кстати, частыми гостями фольклорно-этнографических фестивалей бывают казахские, марийские, мордовские, башкирские, татарские и другие коллективы, сохраняющие свою подлинную традицию.
Фольклористы постепенно осознают и самую неприятную для себя вещь: что сами воспитаны в массовой культуре, которую отвергают. Основным воспитателем масс является сегодня не школа, а телевиденье и сети, принадлежащие уже даже и не государству и решающее вовсе не проблемы гармоничного воспитания и развития личности. И фольклористы (в большинстве своём) также являются продуктами этого общества. Массовое сознание держит человека в плену куда хитрее, чем можно подумать. Вскрывается этот факт при столкновении фольклористов-практиков с учёными, искусствоведами и культурологами. Например, гордо показывая специалистам разделочную доску, на обороте которой старательно скопирован рисунок с мезенской, борецкой, ракульской, пермогорской или ещё какой старинной прялки, ожидают восторгов и похвал, – вот, мол, молодцы, продолжатели традиций… А слышат довольно унылое: «А какую задачу Вы ставили, когда копировали?»… И только через годы начинает слабо брезжить в сознании мысль при взгляде на прежний опыт: а с передачей-то цветов я, мягко говоря, подкачал… А композицию-то я нарушил, вырвав из всего рисунка только понравившийся фрагмент… Даже если линия, композиция и цвет верно скопированы, – я ведь перенёс рисунок с прялки (контактировавшей со льном и бывшей в своём культурном пространстве очень значимым объектом, закреплённым в определённых обрядах) – на разделочную доску, которая в лучшем случае «контактирует» с продуктами питания, а то и вовсе исключена из функционирования и гордо висит на стене, как знак моего самовыражения… Дырку на обоях закрывает!
Виктор ВЛАСОВ. Как совместимы Православие и фольклор?
Елена ЧЕШЕГОРОВА. Православие и фольклор – не просто совместимы. Они неразрывны. За этот тезис я потерпела немало насмешек и шпилек со стороны неоязыческих лидеров, но готова отстаивать его во что бы то ни стало. С 1988 года по сей день я провела столько фольклорно-этнографических экспедиций и поработала с таким количеством «носителей» нашей культуры, проработала столько научной литературы, что этого уже достаточно – для данного утверждения. Но не раз были проблемы и с православными людьми, пришедшими к вере не в семье, а самостоятельно. В советских учебниках совершенно чётко писалось: фольклор есть пережиток язычества… А в то время мы ещё свято верили всему, что является печатным материалом! Поэтому данный стереотип, специально «продвигавшийся» в советской истории и фольклористике, до сих пор поддерживается людьми, которые изучение вопроса лично не занимались. Это не вина их, а беда. И факт успешной работы идеологической машины, на самых первых этапах создания которой вождями Октябрьской революции была заложена основополагающая идея: разорвать связь традиционной народной культуры с Православием, чтобы народ потерял силу и корни.
Но сегодня современная православная общественность должна понять, что, несмотря на бывшее «дохристианское» содержание отдельных фольклорных форм (далеко не всех!), за тысячу с лишним лет этого содержания не осталось! И потому, что за этот период было создано много нового, уже напрямую опиравшегося на христианские ценности. И потому, что не только в еврейской традиции до прихода Христа содержалось зёрнами вечности естественное Откровение… И в жизни крестьянства после крещения Руси остались лишь те реликты, которые вовсе не противоречили Новозаветным идеям.
Складывающееся в нашей стране заново православное воспитание, которое не опирается на фольклорный опыт, переживает нелёгкий путь становления. Порой этот путь насыщается подходами современной массовой культуры, по внутренней сути своей совершенно негодной для столь важного дела. Использованием привлекательных для детей и молодёжи форм спорта и туризма тоже не охватить всех. Если уж на то пошло, – большинство спортивных игр в прошлом тоже были частью религиозных ритуалов разных народов… Конечно, если играть в какого-нибудь «Заиньку» с мыслью о том, что, возможно, прикасаешься к древнему культу плодородия, – ты не христианин. Но если дети на празднике только слушают унылые внушения и нравоучения или даже смотрят на сцене исполненную радостью театральную постановку на религиозную тему… Где же тогда праздник для них самих? Для детей основа праздника – вкусности и игра, – движение, общение. Если всё это ещё дополнить умело поданной информацией о смысле праздника (в этом вопросе очень помогают идеи фольклорного театра: вертеп, раёк, теневой театр и т.д.), – мы и получим максимальный воспитывающий эффект – для души и тела. Как мы уже определялись выше, фольклорные формы, сохранившиеся ещё из древних времён, в большинстве своём давно получили новое осмысление, основанное на идее естественного Откровения. Не почитание культа растительности подразумевается, когда дома и храмы украшаются на Троицу берёзками и цветами, а чудо Творения. Не чучело богини смерти Морены сжигают в масленичном костре, – а Ветхого Адама, – отрекаясь перед началом поста от всего греховного в повреждённой грехопадением человеческой природе и в то же время таким символическим образом вспоминая изгнание из рая… А новые фольклорные формы – например, протяжные песни, духовные стихи – вообще напрямую не связаны со славянскими дохристианскими верованиями. Механизм исполнения тех же протяжных песен, например, может служить отличным подтверждением идеи соборности нашей народной культуры и православной веры. Постараюсь пояснить это для тех, кто этого воочию не видел: в экспедиции нам нередко приходилось наблюдать примерно такую картину: бабушки отказывались петь, пока не придёт какая-нибудь баба Клава, – без неё, мол, никто не сможет делать в песне «уклоны», или она лучше всех «подголашивает», и т.п. То есть песня – коллективное действо, но для неё важен каждый отдельный член коллектива по-своему. Личность не нивелируется, всем есть возможность проявиться благодаря музыкальной сложности песен. В то же время действие может производиться только коллективно.
На этой идее – соборности традиционной культуры – имеет смысл завершить наш разговор. Самое страшное для любого живого движения – разобщение. Следует помнить, что дело, которым мы занимаемся, можно наиболее эффективно проводить в жизнь только вместе, общими усилиями, объединив опыт, накопленный разными центрами в разных регионах России. Мы все – разные, но мы едины. И в этом наша сила.
Православная группа В. Власова вк: https://vk.com/pravirtish
