Время — необратимо и невозвратимо. Нельзя вернуться на тридцать лет назад, в конец 80-х—начало 90-х, когда ещё были живы и Александр Бардодым, и Константэн Григорьев, "куртуазные маньеристы" ещё не входили (или только входили?) в историю отечественной литературы, а в "общаге" Литинститута друзья-завистники-собутыльники за спиной называли их "виртуозными карьеристами"...
То, что выглядело тогда молодой эскападой, теперь покрывается почти классической патиной, а создатели той эскапады — сединами и, увы, кое-кто, как отмечено выше, — уже могильными плитами.
Но Великий Приор давно разбитого вдребезги Ордена, кажется, знает секрет, как вернуться в то время, — просто не уходить из него. И стихи, которые он пишет сегодня, — по-прежнему чуть ли не каждый день! — наполнены тем же острым сарказмом, разбавленным лёгкой меланхолией, той же "странной улыбкой своей" (тут важно слово "своей", то есть — ни у кого не заимствованной), что и тридцать, и, наверное, сорок лет назад.
Время — необратимо и невозвратимо.Возможно, потому, что его, времени, на самом деле нет. Некоторые поэты постигают эту великую истину, только уходя в Вечность. Поэту Андрею Добрынину, похоже, она была известна всегда.
***
Мы кашлять начинаем помаленьку,
А дальше будет эмфизема лёгких —
Всё потому, что книги собираем:
От непонятных и до самых лёгких.
А дальше из квартир выносят трупы —
Ведь книги беспощадны к человеку.
Наследники врываются в квартиру —
И сразу же громят библиотеку.
Взамен столы стеклянные заносят,
И телевизоры, и нечто вроде
Картин, у коих нету соответствий
В убогой окружающей природе.
Комбайн посудомоечный заносят
И запускают зябкую левретку,
И начинают жить на всю катушку —
Назло погибшему от чтенья предку.
Но по утрам бывает как-то пусто —
Дождь за окном, жену томит зевота,
Левретка и прислуга пахнут псиной,
И очень хочется убить кого-то…
***
Зачем ты в эту жизнь вонзился,
Скажи мне, глупый человек!
Ведь ты до этого носился
По небесам в пространстве нег.
Зачем ты обзавёлся плотью,
Себя материей облёк?
Мне очень жаль, что не Господь я,
Не яростный пастуший Бог.
Тогда из плоти недостойной
Я душу вырвал бы скорей,
А плоть швырнул бы в бак помойный —
Пусть роются мигранты в ней.
Душа вспорхнула бы из праха,
Взлетела над юдолью зла
И молвила, дрожа от страха:
"Прости — я, кажется, спала…"
«Бальзам БУГУЛЬМА»
Пили водку и горькое пиво,
Постепенно сходили с ума,
Но потом снизошло просветленье
Под названьем "Бальзам БУГУЛЬМА".
Вмиг повеяло Волгой и степью,
Где безудержна конская прыть,
И внезапно открылось, что могут
По-татарски они говорить.
А когда говоришь по-татарски,
То уже понимаешь, куды
Надо ехать как можно скорее:
Разумеется, в Нидерланды́!
Там повсюду стоят магазины,
В магазинах лежит бастурма
Из конины, и ярко сверкает
Этикетка "Бальзам БУГУЛЬМА".
Очень важно в житейской рутине
Усмотреть идеала следы,
А следы нас ведут на просторы,
В бесконечные Нидерланды́.
Идеал для кого-то –– архивы,
Папки толстые, пыль, полутьма,
А для нас –– табуны, и свобода,
И Рембрандт, и "Бальзам БУГУЛЬМА".
***
В кустах я сидел накануне,
В бутылку дудел, как в дуду,
Допил, неуклюже поднялся:
"Ну что же, — прокашлял, — пойду".
Сегодня в кустах обнаружить
Пытаюсь я собственный след,
Но есть только пара окурков,
Меня же вчерашнего — нет.
Ушёл тот нетрезвый мужчина,
Куда-то ушёл навсегда;
Ношу я такое же имя,
Но я ведь — не он, господа!
Такое открытие делал
Я в жизни не раз и не два,
И вновь от него, как впервые,
Кружится моя голова.
Сегодня другие запросы
Ведут меня в жизненный бой,
Но хочется понаблюдать мне
За тем, за вчерашним собой.
В глушь парка забрёл он, должно быть,
Запутался там средь ветвей
И смотрит на свежие листья
Со странной улыбкой своей.
