Казалось бы, на грозные вопросы, возникшие во второй половине XIX века и остававшиеся актуальными весь XX век, даны окончательные ответы. Окончательные и бесповоротные: капитализм вечен, конец истории состоялся, общественная эволюция, пройдя через бурные десятилетия, достигла финишной черты. Отсюда обязывающий, казалось бы, вывод: социальную теорию и общественную практику надо ориентировать на дальнейшее усовершенствование капитализма и его социализацию, а не строить планы социалистических преобразований, тем более — радикального свойства. В такой логике социальное государство, в его активных и расширяющихся реальных проявлениях, видится уже не как тактическая, а как стратегическая альтернатива общественному устройству на принципах социализма, с его требованием общественного равенства, что исключает, в возможности своего реального существования, частную собственность. В данной связи, согласно распространённому мнению, учёный, который этого не понимает (отказывается признавать свершившиеся факты), — уже не учёный. Он, в лучшем случае, — мечтатель, утопист, а по существу — социальный фанатик, экстремист и мракобес, толкающий общество в бездну тоталитаризма, противную свободолюбивой природе человека, которая ни при каких условиях не может реализовываться без института частной собственности.
Несмотря на наглядные признаки констатированной выше ситуации, существует, однако, и другая общественная реальность. Нравственное чувство человечества пребывает в неспокойном состоянии, поскольку общество остаётся разделённым на, выражаясь политкорректно, привилегированную и непривилегированную части, состоятельных и несостоятельных, богатых и бедных, — тех, кто способен пользоваться всеми возможностями современной цивилизации и тех, кто испытывает более или менее строгое, но постоянное ограничение в этом. Поэтому к жизненным обстоятельствам, исключающим фактическое равноправие и продолжающим воспроизводить необеспеченность существования широких слоёв населения, вопросов у общества меньше не стало. Общественная мысль, сохраняя нравственное начало, чувствительное к социальному неравенству, никак не угомонится, поскольку не только не изживается, но, напротив, снова и снова воспроизводится почва для этого. А ведь с задетого нравственного чувства всегда всё начинается, в том числе — крупные социальные теории, стремящиеся выявить экономическую подноготную неравенства, и масштабная общественная практика, включая революции...
Отсюда важнейший вопрос, ответ на который определяет жизненность социалистической мысли: хочет ли социализма тот, кому он сегодня адресуется? Как велика масса возможных сторонников социализма, и достаточна ли она для претензий на преобразование всего общества и устранение, или хотя бы ощутимое смягчение, социального неравенства? К чему мы ближе: к новому социализму или к всемирному буржуазному правительству?
Механизм капиталистического воспроизводства органически противоречив. В его исходном пункте создаваемая трудом прибавочная стоимость, являющаяся безграничной целью капиталистической деятельности, находится в противоречии с единственным средством достижения этой специфически исторической цели — необходимостью сокращения доли живого труда, его удешевления. В конечном итоге, вокруг этого обстоятельства и завязываются все конфликты воспроизводства капитала: начиная с объяснённого Марксом закона-тенденции нормы прибыли к понижению, и, завершая, — пусть в отдалённой, но неизбежной перспективе, — гигантской диспропорцией между количеством производимых товаров и мизерной стоимостью их единицы вследствие неуклонного прогресса техники и технологий, обеспечивающих неуклонный рост производительности труда. Последнее делает бессмысленным накопление вещественного богатства в стоимостном виде в любой его форме (личной, промышленной или финансовой). Способ производства, основанный на частной собственности, охватывающей всё общество (а не существующей в виде отдельного уклада), и на разделении труда, утрачивает свою исторически специфическую основу — стоимость, которая больше не может регулировать товарообменные операции (экономические пропорции), а с этим — процессы производства и обращения капитала. Естественной и неизбежной альтернативой является оптимизированное народнохозяйственное планирование и такое же функционирование экономики, разрешающее противоречие потребительной стоимости и стоимости в результате возникновения непосредственно-общественной потребительной стоимости, а также труда и капитала, ввиду превращения труда в непосредственно-общественный. Теория данного вопроса разрабатывалась западными учёными в рамках построения математических моделей межотраслевого воспроизводства, а в СССР эту тематику продвигал специально созданный ЦЭМИ АН СССР, стремясь поднять её разработку на высоту новой политической экономии социализма.
Долгосрочные перспективы капиталистического способа производства не вызывают сомнений. Если, открывая новые и новые ресурсные возможности, капитал достаточно успешно отбивается от внешних угроз, то его внутреннее противоречие неограниченности цели и ограниченности исторической формы средств, адекватных этой цели, не может быть устранено никоим образом. Это объективный процесс самоотравления и самоликвидации способа производства, прогрессивный потенциал которого оказывается исторически исчерпанным. Отсюда, впрочем, не следует, что человечеству нужно запастись терпением и смиренно дожидаться естественной смерти капитализма "по естественным причинам". Ещё ни один общественный строй в истории не умирал таким образом — это всегда оказывалось результатом давления массовых общественных сил: хоть "изнутри", хоть "снаружи". С каждым новым шагом своего движения вперёд капитализм повышает уровень концентрации и централизации хозяйственной жизни и создаёт всё более зрелые переходные формы к социализму. Сегодня мировой капитализм в материальном отношении, как общественная система, уже готов к переходу к социализму. Дело — в готовности субъективного фактора.
Кроме того, в отдалённой (возможно, даже весьма отдалённой) исторической перспективе капитализм бессилен противостоять своему главному союзнику и, в одном лице, смертельному врагу — научно-техническому прогрессу (НТП). В связи с развитием НТП у капитала возникало, возникает и будет возникать много разных ограничений и препятствий бесперебойного воспроизводства. Все они разрешимы "внутри системы", но каждое частное разрешение продвигает капитализм всё ближе к финишной черте.
Не является исключением в этом ряду и экспансия западного капитала на Восток, продуктивность которой, согласно приводимой статистике, падает. Сокращение прибыли нередко происходит и в границах национального производства, и внутри сообществ типа ЕС. Экономическая эффективность капитала, ввиду его сохраняющейся стихийности, — это вообще пульсирующий, циклический процесс. Пока прибыль, закрывая издержки производства, находится на приемлемом уровне средней прибыли или даже некоторый период ниже его (долгосрочная прибыль важнее) ничего экстраординарного для капитала нет, даже при снижении достигнутого уровня. Капитал в настоящее время панически не "бежит" ни из Китая, ни из Индии, ни из стран Юго-Восточной Азии и т.д. Конечно, периферия играет очень важную роль в усилении мощи национальных и транснациональных капиталов, а потому — и в поддержании живучести капитализма, в его способности разрешать возникающие социальные проблемы Западного мира.
Но тезис, согласно которому капитализм "без экспансии, расширения… существовать не может. Он обязательно требует внекапиталистической зоны", — теоретически и практически не верен. Позиция Р. Люксембург, на которую идёт ссылка, действительно содержала вопрос о внешних рынках. Однако совсем не в том плане, в котором он подан Еленой Лариной. Под внешним рынком известный пролетарский теоретик и политический деятель в рамках рассмотрения теории реализации понимала рынок некапиталистических слоёв (крестьянство). Этот, обозначенный ею как внешний, рынок мог быть как внутри страны, так и за её пределами. Суть спора с другими марксистами сводилась к вопросу: может ли капитал реализовать на своей национальной территории всю произведённую прибавочную стоимость, а также стоимость элементов постоянного капитала, и, тем самым, обеспечить расширенное воспроизводство? Это возможно, утверждали они, за счёт спроса капиталистов не только на предметы личного потребления, но также и на дополнительные материальные ресурсы производства. Без внешних рынков (в указанном смысле) нельзя — утверждала Р. Люксембург. Независимо от того, кто был прав в этом споре, речь в данном случае шла не о жизненно важной обязательности для капитала эксплуатации периферийных стран путём использования их ресурсов, а о значении реализации части произведённой стоимости в некапиталистической среде. Если бы для капитала абсолютно обязательной средой, благодаря которой он только и может существовать, была, как утверждается, периферия, он "захлебнулся" бы уже в самом начале своего исторического пути.
Гейне как-то заметил — весьма справедливо, — что каждая эпоха, приобретая новые идеи, приобретает и новые глаза, которыми видит то, что ранее не привлекало внимания или казалось совсем иным. Так или иначе, но эти прозорливого свойства "новые глаза" получила КПК, и увидела ими в XXI веке "окно" необыкновенных исторических возможностей для китайской: "самой большой и самой одарённой", как она сама себя позиционирует, — нации, чтобы стать не только мощным, но и мощнейшим государством мира на основе концепции "социализма с китайской спецификой". Этот "социализм по-китайски", в отличие от социализма, вкраплённого отдельными более или менее крупными элементами в структуру всех современных буржуазных обществ (прежде всего, в виде социального законодательства), носит системно проектный характер и направлен не на удержание общества в спокойно удовлетворённом материальном состоянии, а на постоянное развитие экономической мощи государства, плодами которого должны воспользоваться все без исключения общественные группы, а не только нуждающиеся в социальной поддержке. Это принципиальный плюс в пользу тезиса о социалистическом характере современной КНР, которая совершенно сознательно не руководствуется идеями, традиционными для европейской социалистической мысли, из которых вырастал, в частности, марксизм. Ключевые мотивы "социализма с китайской спецификой" — это собственный продукт китайской цивилизации, напрямую связанный с конфуцианством, как важнейшим элементом самосознания китайского социума, пронизывающим и объединяющим современное китайское общество на основе завета Конфуция "достигать согласия при наличии разногласий". Эта понятная китайцам традиция использования моральных ценностей активно пропагандируется как основа сплочения народа вокруг китайской компартии. Фактически налицо общепризнанная национальная идея Китая, которая, следует подчеркнуть, сильна своей глубинной естественностью, генетической связью с менталитетом китайцев и очевидной непридуманностью происхождения. Отсюда у китайского и европейского, марксистского в частности, социализма — совершенно разные идейные корни, заведомо исключающие совпадение в понимании того, как должен выглядеть готовый социализм. Идейной основой марксистского социализма является социальное равенство, отсутствие какого-либо классового расслоения, всестороннее развитие личности, достигаемое только на базе общественной собственности и централизованного хозяйствования в масштабах всего общества. Китайский же социализм видит свою цель в росте благосостояния всего населения. Принцип солидарности и бескорыстной поддержки "прогрессивных" политических режимов, который исповедовал Советский Союз, к числу черт, присущих китайскому социализму, также не относится. Разлетевшиеся по миру образные слова Дэн Сяопина о кошке, цвет которой не важен, если она хорошо ловит мышей, сказанные им в самом начале разворота от курса Мао Цзэдуна к политике "реформ и открытости", остаются смыслом всего происходящего в Китае, вплоть до настоящего времени, и, скорее всего, на обозримое будущее. В том числе — в политике и идеологии.
То, что сегодня Китай является страной государственно-монополистической, заслуживает не укоризны, а как раз похвалы. С точки зрения материальных предпосылок, Китай теперь находится не дальше, а гораздо ближе к марксистскому социализму, чем был при Мао Цзэдуне. В связи с этим и роль КПК в китайском обществе следует признать прогрессивной, а не упрекать за авторитаризм.
Рынок ныне является системообразующим фактором китайской экономики и общества (свыше 60% ВВП производит частный сектор). Но не менее важным фактором, превращающим китайскую хозяйственную систему в единое целое, является стратегическое государственное планирование, общественный сектор, который включает в себя крупные и средние предприятия принципиальной значимости, и, конечно, КПК в качестве генератора планов долгосрочного развития и существенно значимого фактора управления народным хозяйством. Социализм в Китае — это своего рода НЭП, который, как об этом когда-то писал Ленин, мечтая из России нэповской сделать Россию социалистическую, "пришёл всерьёз и надолго". Имея объективные внутренние противоречия, в том числе — и классового характера, экономика и социально-политическая жизнь "китайского НЭПа" будут неизбежно эволюционировать. Куда и как — зависит от политической линии КПК. Пока же, после 40 лет рыночных реформ, на XIX съезде КПК (2017 г.) было заявлено, что китайская компартия "рассматривает реализацию коммунизма как свой высший идеал и конечную цель".
Очень как-то размашисто считать, что на момент Октябрьской революции большевики и не-большевики, будучи марксистами, теоретически расходились в вопросе о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране. Расхождения касались степени материальной готовности России к социализму, поскольку она не дотягивала даже до уровня страны среднеразвитого капитализма. Но все марксисты были едины в понимании социалистической революции как мирового процесса. Если какая-либо страна его и начинает, то она должна быть обязательно поддержана пролетарскими революциями в других странах. Революции в Германии и Венгрии как будто бы подтверждали эти надежды большевиков. Но эти, такие желанные для них революции были подавлены, и наша страна осталась один на один с враждебным ей капиталистическим миром.
С этого момента и начался слом, обусловивший одновременно героическую и трагическую историю СССР. Эта история была героической, поскольку потребовала беспрецедентных усилий, лишений и крови для сохранения революционных завоеваний, для достижения известных высот науки и техники, для превращения за какие-то 40-50 лет отсталой аграрной страны, дважды разрушенной: гражданской войной, а затем гитлеровской агрессией, — во вторую "сверхдержаву" мира. Эту задачу, полностью совпадающую с задачей сохранения исторической России, большевики успешно решили. Но история СССР не могла избежать трагичности — не только в силу многочисленных жертв строительства и защиты социализма в одной отдельно взятой стране, но и потому, что в этот период теория социализма, а с нею и общественно-политическая жизнь, были направлены по ложному пути, создав на будущее трудности, оказавшиеся, в конце концов, непреодолимыми.
Период отечественной истории, называемый сталинским, правильнее было бы обозначить в теории как исключительный временной отрезок, отражающий реальные особенности становления советского социализма с сопровождающими эти особенности специфическими экономическими и другими общественными отношениями. Теория этого периода не должна была восприниматься в качестве единственно верной общей теории социализма, отрываясь от его классической марксистской трактовки.
Все революционеры по природе своей пассионарны, это обязательная и неотъемлемая черта их образа мысли и образа действия, являющаяся продолжением их многочисленных достоинств. Они, поэтому, всегда спешат и чаще всего "перегибают палку", принимая в политической действительности желаемое за достигнутое. Революционная мысль, а с нею — и практика, торопят жизнь и легко забегают вперёд. Это объяснимо ещё и тем, что никакого учебника, ограничивающего нетерпение и субъективизм или, тем более, пошаговой инструкции в отношении того, каким образом двигаться в сторону будущего социализма, не существует, поэтому пришлось, как, натолкнувшись на данную проблему, выразился Ленин, "выкарабкиваться самим".
Хозяйственная система СССР, возвысившая страну, позволившая победить в Великой Отечественной войне и быстро выйти из послевоенной разрухи, была адекватна требованиям своего времени, которые можно было обозначить как "диктатура экономического развития". Не нужно забывать, что без экономических достижений советской власти при Сталине не было бы и военной Победы над фашизмом. Китай также с конца 1970-х гг. фактически подчинил себя "диктатуре экономического развития". Но сделал это не в форме прямых директив и силового контроля со стороны центральной власти, а в форме учёта и соответствия императивным требованиям рынка.
Поэтому исторический смысл 1930-х—1950-х годов нашей истории нельзя игнорировать. Разве его можно свести только к жёсткости существовавших порядков? События в России не были ни роковой ошибкой, ни замыслом отдельных злодеев, установивших "тоталитарный строй", они были обусловлены объективным и противоречивым ходом истории, отсутствием альтернативы в спасении не только социализма, но и исторической России. Никто не опровергает известный вывод Сталина, сделанный им ещё в начале 1931 года: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем то, либо нас сомнут". Индустриализация и коллективизация стали спасительным омутом, в который вынужденно окунулась Россия в определённый исторический период для своего сохранения, создав мобилизационную экономику и соответствующую ей систему общественных отношений. К сожалению, эта ситуационная модель впоследствии была канонизирована в качестве единственно верной теории социалистического строительства. Поэтому гармонизации достаточно успешно решаемых военно-политических и хозяйственных задач с собственно социалистическими идеями во внутренней политике СССР не произошло не только в довоенный, но и в послевоенный период. Итогом стало то, что СССР своим "Красным проектом" в годы опаснейшей угрозы самому существованию нашей страны, во время Великой Отечественной, а затем — и "холодной" войны, закрыл её этим проектом, словно щитом. Но щит не заменит дома, вечно жить только со щитом и под щитом нельзя. И, в конце концов, из-за первоначальных теоретических ошибок, руководство СССР не справилось с проведением необходимых преобразований, и, даже толком не поняв, какой характер эти преобразования должны носить, открыло тем самым дорогу контрреволюции, заплатив крушением системы социализма.
