Умер Виктор Иванович Анпилов. Я помню наши первые с ним встречи на земле Никарагуа, охваченной сандинистской революцией, там, где он, Виктор Иванович, был корреспондентом Центрального телевидения и бороздил обстреливаемые дороги, посещал маленькие городки на севере вдоль границы Гондураса. Мы посещали с ним Сан-Педро-дель-Норте, провинцию Нуэва-Сеговия. На военных катерах он выходил в залив Фонсека и вёл оттуда замечательные репортажи о восхитительной никарагуанской сандинистской революции. Он был овеян вихрями этого латиноамериканского революционного ветра, он был опоён идеями Боливара, Кастро, идеями Сандино.
Потом, вернувшись в Москву, он попал в мир угасающей красной идеи, в мир разрушения и опадения удивительного алого цветка русской революционности, русского коммунизма. В 1991 году, в августе, в сентябре, когда рухнул Советский Союз, и никто – никто! – из коммунистический витий, коммунистических вождей, которые учили нас героизму, стоицизму, учили нас быть подобными героям-панфиловцам и Зое Космодемьянской, никто из них не вышел защищать великую обескровленную страну, её вышел защищать Виктор Иванович Анпилов с небольшой ещё тогда группой своих сторонников.
Анпиловские сторонники – это были не генералы, не офицеры, не члены Политбюро. Это был народ, оставленный своими вождями. Это были женщины, были рабочие и безработные. Это были люди, которые утратили родину и метались в поисках её обретения, в поисках вождя. И нашли его в Викторе Ивановиче. Виктор Иванович был народный вождь. Он был очень русский человек, который находил отклик в сердцах простых русских людей. Он был чем-то похож на Степана Разина и Емельяна Пугачёва. Это был вестник русского восстания, русского бунта, русской воли. Его движение постепенно нарастало, обретало силу, его сторонников становилось больше и больше, на его демонстрации выходило множество людей. Я помню его замечательные шествия по Москве. Он раздобыл где-то огромную машину – ракетовоз, шестиосный тягач. Это зелёное камуфлированное шестиколёсное-шестилапое чудище двигалось по Москве. На нём были установлены звонницы и звенели колокола. Звонари всё время менялись и непрерывно били в колокола, а Виктор Иванович ехал на маленьком грузовичке и в микрофон обращался к москвичам, призывал их к восстанию, к протесту, к победе.
Движение Виктора Ивановича достигло своего апогея в трагические дни октября 1993 года, когда огромные массы людей, которых он призывал на митинги и встречи, прорвались в Белый дом и освободили осаждённых депутатов, находившихся там за колючей проволокой Бруно. А потом эти анпиловские массивы, анпиловские шеренги двинулись к Останкино, где уже произошла трагедия, уже грохотали пулемёты и горел одни из корпусов. Эти толпы пришли с опозданием, и они не попали под шквальный огонь пулемётов.
Тогда же начались аресты, и Виктора Ивановича арестовали как человека, возглавившего этот протест, это восстание 1993 года.
Я помню, как по телевидению показывали подмосковный сельский дом, где он прятался. Показывали чердак, на котором Виктор Иванович таился и где его захватили. Потом показывали его ботинки, которые нашли под кроватью, – по этим ботинкам его и обнаружили внутри дома. И либеральный репортёр с наслаждением и садизмом водил перед камерой ботинками. Это были тяжёлые рабочие бутсы. Заляпанные грязью, исцарапанные, истоптанные. Это была обувь вечного странника, путника, богомольца, который шёл к русским красным святыням. И чем-то эти бутсы Анпилова напоминали мне отрубленные кисти рук Че Гевары.
Анпиловское движение стало затихать и сходить на нет после этих танков и пулемётов, когда вся оппозиция была рассеяна, резко ослаблена, ушла с улиц и продолжала существовать в виде стенаний и стонов. Виктор Иванович на некоторое время исчез из поля политики, видимо, он хворал, очень переживал конец арьергардного боя за красную страну.
В последние дни интернет облетела фотография, где он стоял в одиночном пикете в поддержку Грудинина. Он стоял с плакатом на груди, один, больной, среди пустоты. Это была трагическая фотография, и она чем-то напоминала фотографию партизана, который был приговорён нацистами.
Теперь он ушёл. Теперь его нет с нами. И я думаю, что сейчас он находится в кругу своих друзей, своих близких соратников. И когда мы о нём скорбим, он в это время сидит в застолье вместе с Емельяном Пугачёвым и Степаном Разиным и спокойно, благодушно они говорят об извечном русском деле – об извечной русской революции и русской победе.
