Неистовая скорость, с которой страна превращается в нечто непонятное, зафиксирована поэтом с той мерой боли, которой не противостоять ничем – и количество миллиардеров в качестве героев не может успокоить нормальную душу:
«Страну украли. И потерян след.
До послезавтра доживём едва ли.
Гуляет доллар, как хмельной сосед.
При Сталине бы расстреляли.
Куда летим мы, позабыв азы
(всё нам «хип-хоп»
и всё нам «трали-вали»),
забыв, что мы народ, забыв язык?!
При Сталине бы расстреляли».
Сергей Соколкин умер рано: 59 лет для современности – что такое?
Не дожив, не дописав…
Он болел Россией: страдания её раскалённой нитью пропуская сквозь собственное сердце; он болел ей, полагая, что эстетически выверенные и точно – в смысловом плане – организованные стихи могут помочь исцелению…
Это иллюзия; но иллюзия, говорящая о благородстве сердца и щедрости дара.
«Потому что я русский,
возлюбивший отчаянно землю,
где бесплодные бабы
налившийся колос растят,
я фамильный погост
как последний окоп свой приемлю
и, ступив на колени,
расту на державных костях».
Остро чувствуя превращение народа в население, он продолжал обращаться к народу, и пел свет – как бы там ни было: свет, к которому прорасти можно только через дебри боли, и – используя лучшие зёрна прошлого.
Метафизические зёрна: языковых и научных, и крестьянских свершений – всего русского космоса, перечёркнутого как будто деньгами и технологиями.
Сейчас, кажется, что будущее только за ними.
…странные, но и логичные видения прорывались сквозь его стихи:
«Озарило сверху вдохновеньем,
тут же полыхнуло над землёй.
И возник пылающим виденьем
Пушкин
над израненной Москвой.
—
Ободрался чужеземный глянец,
и восстал во весь земной пустырь
маленький кудрявый африканец –
святорусский чудо-богатырь».
Так, язык и надежда на мощь его вели поэта – тем вектором, которым так сложно следовать в наши дни.
Соколкин следовал до конца, и в философской лирике, и в гражданской; он запускал золотые шары замечательных стихов: и летели они в вечность – красивые, яркие, значительные…
И была в его поэзии вольная ширь: совмещённая со своеобразным симфоническим дыханием – именно так делались и любовные стихи, никаких сужений:
Жена-любовница, давай начнем сначала,
Не раздувай огонь вражды в крови.
В раскосе глаз твоих спокойно-величавых
Парит орлица вдумчивой любви.
Свистит ли ветер, град идет с дождями,
Твердь неба молнии ломают в бездне лет,
Парит орлица, мощными кругами
Равняя звезды, солнце, ночь и свет.
…ибо в пантеон любви мощно вливаются, играя разными оттенками смысловых красок… и звёзды, и солнце, и ночь, и свет.
Разумеется, последний наиболее близок поэту: он исследовал его каждым стихом, выявляя новые грани необходимой субстанции, давшей жизнь.
…ибо свет сотворён до созвездий, его испускающих: поскольку именно светом определяется Божественная энергия, творящая миры.
Поэт разделял живых и мёртвых на два космоса: но делал это с тем сожалением, которое заставляет говорить о неистовой тоске по цельности всего: по – однородности мироздания:
Мёртвые не вспомнят про неё
и про нас.
Они в веках лежат.
И кружит над нами вороньё.
А над ними ангелы кружат.
Цельность и целостность определяли поэзию Соколкина: бурлящую и взрывающуюся, нервную, и играющую на самых важных струнах человеческих душ.
…туш не сыграть: не надо: скорбей больше, чем праздников.
«Ты должна»…
Яростный призыв к будущей матери, к любимой; призыв, несущий в себя зёрна будущей битвы, ибо:
Мы за все Армагеддоны
Беловежским платим златом, –
враг на Волге,
враг у Дона…
Ты должна родить солдата.
-
В телеящике Пандоры
всё плодятся бесенята…
Не смотри безумным взором,
Ты должна родить солдата.
-
Бог оставил нас, –
так надо.
И в раю хмельно от мата.
Родина в аду.
Из ада
ты должна родить солдата.
Поскольку доля Руси тяжела, и солдаты ей надобны.
Есть жёсткий упор – на стремление к правде в поэзии Соколкина, но нет агрессии: другие виноградины зреют: мечты о тотальной справедливости, о радуге счастья…
И было чувство всепобеждающего дыхания жизни, так компактно и жёстко выраженное в краткости стремительных строк:
Дано нам жить под вечным небом –
у верной Родины в горсти,
чтоб, умирая,
русским хлебом
по всем окопам прорасти.
Круг жизни вечен: поэт зрит его самым сердцем сердца, горячей его сердцевиной, где (возможно) и обитает душа…
